поехала, но на этот раз надежды на это нет, так что постарайся перенести это с радостью и не омрачай удовольствие Эми упрёками или сожалениями.
– Я постараюсь, – сказала Джо, часто моргая, опустившись на колени, чтобы поднять опрокинутую на радостях корзину. – Я возьму пример с неё и постараюсь не только казаться довольной, но и быть такой и не завидовать ни минуте её счастья. Но это будет нелегко, потому что это ужасное разочарование. – И несколько очень горьких слезинок из глаз Джо скатились на маленькую пухлую подушечку для булавок в её руках.
– Джо, дорогая, я очень эгоистична, но я не смогу обойтись без тебя, и я рада, что ты пока не уезжаешь, – прошептала Бет, обнимая сестру, корзинку и всё остальное так крепко и с таким любящим лицом, что Джо почувствовала себя утешенной, несмотря на острое сожаление, из-за которого ей захотелось надрать себе уши и кинуться смиренно умолять тётю Кэррол обременить её этим одолжением и убедиться, с какой благодарностью она будет нести это бремя.
К тому времени как вошла Эми, Джо смогла принять участие в семейном ликовании, возможно, не так сердечно, как обычно, но без сожалений по поводу успеха Эми. Сама же юная леди восприняла это известие как великую радость, ходила в некотором торжественном восторге и в тот же вечер начала отбирать свои краски и упаковывать карандаши, оставляя такие мелочи, как одежда, деньги и паспорт, тем членам семьи, кто менее, чем она, был поглощён творческими мечтами.
– Для меня это не просто увеселительная поездка, девочки, – сказала она с чувством, соскребая старую краску со своей лучшей палитры, – это определит моё будущее, потому что, если у меня есть какой-то талант, в Риме он проявится, и я сделаю что-нибудь, чтобы это доказать.
– А что, если его нет? – спросила Джо, не отрывая покрасневших глаз от шитья новых воротничков, которые должны были быть переданы Эми.
– Тогда я вернусь домой и буду преподавать рисование, чтобы зарабатывать себе на жизнь, – ответила соискательница славы с философской невозмутимостью. Но, представив такую перспективу, она скорчила гримасу отвращения и принялась скрести ножом свою палитру с таким видом, будто она готова пойти на все решительные действия, прежде чем отказаться от своих надежд.
– Нет, ты этого не сделаешь. Ты ненавидишь тяжёлую работу и выйдешь замуж за какого-нибудь богатого мужчину, вернёшься домой и будешь наслаждаться роскошью всю оставшуюся жизнь, – сказала Джо.
– Твои предсказания иногда сбываются, но я не уверена, что это случится. Конечно, я бы хотела этого, потому что, если я сама не смогу стать художницей, я хотела бы иметь возможность помогать тем, у кого это получится, – сказала Эми, улыбаясь, как будто амплуа леди Баунтифул[85] подошло бы ей больше, чем роль бедной учительницы рисования.
– Хм! – сказала Джо со вздохом. – Если ты этого хочешь, ты это получишь, потому что твои желания всегда исполняются, а мои – никогда.
– А ты бы хотела поехать? – спросила Эми, задумчиво похлопывая себя по носу ножом.
– Конечно!
– Хорошо, через год или два я пришлю тебе приглашение, и мы жадно набросимся на Форум в поисках реликвий и осуществим все планы, которые строили столько раз.
– Благодарю. Я напомню тебе об этом обещании, когда наступит этот счастливый день, если он когда-нибудь наступит, – ответила Джо, принимая неопределённое, но великолепное предложение Эми со всей возможной благодарностью.
На сборы было не так много времени, и пока Эми не уехала, в доме царил переполох. Джо держалась очень хорошо до последнего взмаха исчезающей вдали голубой ленты, после чего она удалилась в своё убежище на чердаке и плакала до тех пор, пока не обессилела. Эми тоже стойко держалась до самого отплытия парохода. Затем, как раз в тот момент, когда собирались убрать трап, ей внезапно открылось, что скоро целый океан будет разделять её и тех, кто любил её больше всего на свете, и она крепко обняла Лори, последнего из провожавших, и сказала, всхлипнув:
– О, позаботься о них ради меня, и если что-нибудь случится…
– Я позабочусь, дорогая, позабочусь, и если что-нибудь произойдёт, я приеду и утешу тебя, – прошептал Лори, не смея и помыслить о том, что ему придётся сдержать своё слово.
Итак, Эми отбыла, чтобы обрести Старый Свет, который всегда нов и прекрасен для юных глаз, в то время как её отец и друг наблюдали за ней с берега, горячо надеясь, что ничего, кроме счастливой судьбы, не постигнет простодушную девушку, махавшую им рукой, пока они ничего уже не могли разглядеть, кроме ослепительного блеска летнего солнца на морских волнах.
Глава 8
Наш иностранный корреспондент
Лондон
Мои дорогие,
А вот и я, сижу сейчас в номере отеля «Бат» у окна, выходящего на площадь Пикадилли. Это не самая фешенебельная гостиница, но дядя останавливался здесь много лет назад и ни за что не хочет ехать ни в какую другую. Однако мы не собираемся задерживаться здесь надолго, так что это не имеет большого значения. О, я просто не могу выразить, как мне всё здесь нравится! Я никогда не смогу этого сделать, поэтому я лучше буду присылать вам отрывки из своего блокнота, ведь с самого начала путешествия я ничего не писала, кроме эскизов и этих небрежных каракулей.
Я черкнула вам строчку из Галифакса, когда мне было совсем плохо, но после этого я прекрасно себя чувствовала, меня редко укачивало, я целыми днями гуляла по палубе в окружении множества приятных людей, которые меня развлекали. Все были очень добры ко мне, особенно офицеры. Не смейся, Джо, джентльмены действительно очень нужны на борту корабля, они могут поддержать или поухаживать, и, поскольку им больше нечем заняться, вполне гуманно сделать их полезными, иначе, боюсь, они могут докуриться до смерти.
Тётушку и Фло всю дорогу укачивало, и им хотелось, чтобы их оставили в покое, поэтому, когда я сделала для них всё возможное, я пошла веселиться. Какие это были прогулки по палубе, какие закаты, какой великолепный воздух и волны! Это было почти так же захватывающе, как быстрая езда верхом на лошади, когда мы так величественно мчались вперёд. Я бы хотела, чтобы ко мне присоединилась Бет, для неё это было бы так полезно. Что касается Джо, она бы забралась на кливер грот-марса, или как там называется эта высокая штука, подружилась бы с механиками, а если бы она покричала в капитанский рупор, это привело бы её в полный восторг!
Всё это было просто божественно, но меня охватила радость при виде побережья Ирландии, и оно показалось мне очень красивым, таким зелёным и залитым солнечным светом, с прелестными домиками тут и там, руинами на некоторых холмах, загородными имениями знатных господ в долинах и оленями, пасущимися в парках. Было раннее утро, но я не пожалела, что встала ни свет ни заря, чтобы посмотреть на всё это, потому что в заливе было полно маленьких лодок, берег был таким живописным, а над головой розовело небо. Я никогда этого не забуду.
В Квинстауне нас покинул один из моих новых знакомых, мистер Леннокс, и когда я сказала что-то об озёрах Килларни, он вздохнул и пропел, глядя на меня:
О! Слышали ли вы о Кейт Киарни?Чей дом стоит на берегу Килларни[86],Её взгляд роковойУносит покой,И беды несёт взгляд Кейт Киарни…
Такой вздор, не правда ли?
Мы остановились в Ливерпуле всего на несколько часов. Это грязное, шумное место, и я была рада покинуть его. Дядя сбегал в город и купил пару лайковых перчаток, какие-то уродливые массивные ботинки и зонтик, но первым делом он побрился, оставив только бакенбарды. После этого он всё тешил себя надеждой, что выглядит как истинный британец, но стоило ему решить впервые почистить свои новые ботинки, маленький чистильщик обуви понял, что их обладатель американец, и сказал с усмешкой: «Вот, пжалста, сэр. Я их начистил до блеска, по последней моде янки». Это очень рассмешило дядю. О, я должна рассказать вам, что выкинул этот смешной Леннокс! Он попросил своего друга, мистера Уорда, который плыл с нами дальше, заказать для меня букет, и первое, что я увидела в своём номере, были прекрасные цветы и открытка с надписью: «С наилучшими пожеланиями от Роберта Леннокса». Разве
