время, выводя свои каракули, она не сводила глаз со своей сестры, которая казалась необычно тихой. Работа Бет, сидящей у окна, часто падала ей на колени, и она понуро опускала голову на руку, не сводя при этом взгляда с унылого осеннего пейзажа. Внезапно кто-то прошёл внизу, насвистывая, как певчий дрозд, и чей-то голос крикнул:
– Всё в порядке! Зайду сегодня вечером.
Бет вздрогнула, подалась вперед, улыбнулась и кивнула, наблюдая за прохожим, пока его быстрые удаляющиеся шаги не затихли вдали, затем она тихо сказала, как будто про себя:
– Каким сильным, здоровым и счастливым выглядит этот милый мальчик.
– Хм! – сказала Джо, всё ещё пристально вглядываясь в лицо сестры, потому что её яркий румянец исчез так же быстро, как вспыхнул, улыбка пропала, и вскоре на подоконнике заблестела слезинка. Бет смахнула её, и на повёрнутом вполоборота к сестре лице читалась нежная скорбь, от которой глаза Джо тоже наполнились слезами. Боясь выдать себя, она выскользнула из комнаты, пробормотав, что ей нужно взять ещё бумаги.
– Господи, Бет влюбилась в Лори! – сказала она, садясь в своей комнате, побледневшая, в шоке от открытия, которое, как ей казалось, она только что сделала. – Подумать только. Что скажет мама? Интересно, а её… – Тут Джо осеклась и покраснела от внезапной мысли. – Если он не ответит взаимностью, это будет ужасно. Он должен её полюбить. Я его заставлю! – И она угрожающе покачала головой, посмотрев на портрет озорного мальчишки, смеющегося над ней со стены. – О боже, мы вовсю взрослеем. Мэг вот уже замужем и стала мамой, Эми процветает в Париже, а Бет влюблена. Я единственная, у кого хватает здравого смысла держаться подальше от этих неприятностей. – Джо на минуту задумалась, не сводя глаз с портрета, затем морщины на её лбу разгладились, и она сказала, решительно кивнув лицу напротив: – Нет, спасибо, сэр, вы очень обаятельны, но постоянства у вас не больше, чем у флюгера. Так что не нужно писать трогательных записочек и так вкрадчиво улыбаться, потому что ничего хорошего из этого не выйдет, и я этого не потерплю.
Затем она вздохнула и замерла в задумчивости, не покидавшей Джо, пока ранние сумерки не заставили её спуститься вниз, чтобы возобновить наблюдения, лишь подтвердившие её подозрения. Хотя Лори флиртовал с Эми и шутил с Джо, к Бет он всегда относился с особенной добротой и нежностью, но и все остальные вели себя так же. Поэтому никому и в голову не приходило, что он проявляет к Бет больше интереса, чем к другим. На самом деле, в последнее время в семье царило общее мнение, что «наш мальчик» всё больше привязывается к Джо, которая, однако, не желала слышать ни слова на эту тему и яростно возмущалась, если кто-нибудь осмеливался это предположить. Если бы они только знали о том, сколько различных проявлений знаков внимания было пресечено в зародыше, они бы с огромным удовлетворением сказали: «Мы же говорили». Но Джо ненавидела «заигрывания» и не допускала этого, всегда имея наготове шутку или улыбку при малейшем признаке надвигающейся опасности. Когда Лори только поступил в колледж, он влюблялся примерно раз в месяц, но эти маленькие вспышки страсти были настолько же краткими, насколько пылкими, не причиняли никакого вреда и очень веселили Джо, которая проявляла большой интерес к чередованиям надежды, отчаяния и смирения, которые были доверены ей во время их еженедельных бесед. Но пришло время, когда Лори перестал поклоняться многим святыням, загадочно намекал на одну всепоглощающую страсть и время от времени предавался байроническим приступам уныния. Затем он вообще стал уклоняться от этой деликатной темы, начал писать Джо записки философского содержания, стал прилежно учиться и объявил, что станет «зубрилой», намереваясь закончить обучение в блеске славы. Это устраивало юную леди больше, чем доверительные беседы в сумерках, нежные рукопожатия и красноречивые взгляды, потому что у Джо мозг развился раньше, чем сердце, и она предпочитала воображаемых героев реальным, так как когда она уставала от них, первых можно было запереть в жестяной жаровне до тех пор, пока они снова не понадобятся, а вторые были менее управляемыми.
Таков был вечер великого открытия, и тогда Джо наблюдала за Лори так пристально, как никогда раньше. Если бы ей не пришла в голову новая мысль, она бы не увидела ничего необычного в том, что Бет была слишком тихой, а Лори – очень внимательным к ней. Но когда она дала волю своей живой фантазии, та понесла её галопом на огромной скорости, и здравый смысл не пришёл ей на помощь, будучи несколько ослабленным длительным опытом написания романтических произведений. Бет, как обычно, лежала на диване, а Лори сидел в низком кресле рядом, развлекая её всевозможными сплетнями, потому что она ждала этих еженедельных «новостишек», и он никогда её не подводил. Но в тот вечер Джо показалось, что Бет с особым удовольствием задержала взгляд на живом смуглом лице напротив неё и что она с большим интересом слушала рассказ о каком-то волнительном крикетном матче, хотя фразы «поймать мяч на лету с отскока», «выбить игрока за поле» и «трёхочковый удар ногой» были понятны ей не больше, чем санскрит. Она также вообразила, всей душой желая это видеть, что заметила несколько усилившуюся мягкость в поведении Лори, что он время от времени понижал голос, смеялся меньше обычного, был слегка рассеян и накрывал ноги Бет пледом с усердием, которое и правда было почти любящим.
«Кто знает? Случались и более странные вещи, – размышляла Джо, беспокойно хлопоча в комнате. – Она воспитает из него настоящего ангела, а он сделает жизнь восхитительно лёгкой и приятной для нашей душечки, если только они будут любить друг друга. Не понимаю, как он может не влюбиться в неё, и я действительно считаю, что он сделал бы это, если бы некоторые из нас не стояли у него на пути».
Поскольку никто, кроме неё самой, не стоял у него на пути, Джо почувствовала, что ей следует как можно скорее самоустраниться. Но куда же ей деваться? И, сгорая от желания возлечь на алтарь сестринской преданности, она села подумать, как уладить этот вопрос.
Да, старый диван был настоящим патриархом среди диванов – длинный, широкий, с удобными подушками и низкий, немного потёртый, каким он и должен был быть, потому что девочки спали на нём и ползали по нему в младенчестве, детьми они «ловили рыбу», перекинув удочки через его спинку, скакали верхом на подлокотниках, устраивали под диваном зверинец и приклоняли усталые головы, видели сны и слушали любовные сплетни, сидя на нём, когда стали молодыми женщинами. Они все любили этот диван, потому что он был семейным прибежищем, и один из его углов всегда оставался любимым местом отдыха Джо. Среди множества подушек, украшавших почтенный диван, была одна, жёсткая, круглая, крытая волосяной бортовкой и отделанная бугристыми пуговицами с каждого конца. Эта отвратительная подушка была её исключительной собственностью, она использовалась в качестве оборонительного оружия, баррикады или строгой предупредительной меры против слишком долгого сна.
Лори хорошо знал ее, и у него были причины относиться к ней с глубоким отвращением, так как в прежние времена, когда разрешалось резвиться, его немилосердно колотили этой подушкой, а теперь она часто лишала его места на диване, которого он жаждал больше всего – в углу, рядом с Джо. Если «сарделька», как Лори называл эту подушку, стояла стоймя, это был знак, что он может подойти и присесть, но если она лежала плашмя поперёк дивана, горе тем мужчине, женщине или ребёнку, которые посмели бы её передвинуть! В тот вечер Джо забыла забаррикадировать свой угол и не пробыла на своём месте и пяти минут, как рядом с ней расположилась массивная фигура, и, положив обе руки на спинку дивана, вытянув перед собой обе длинных ноги, Лори воскликнул со вздохом удовлетворения:
– Вот это по мне – дёшево и сердито.
– Попрошу без просторечных выражений, – огрызнулась Джо, швыряя подушку. Но было слишком поздно, на диване для подушки не было места, и после того как она сползла на пол, сразу же исчезла самым таинственным образом.
– Ну же, Джо, не будь такой колючей. После того как парень всю неделю изнурял себя учёбой до состояния скелета, он заслуживает ласки и должен её получить.
– Бет тебя приласкает. Я занята.
– Нет, не нужно её
