царем стал, народ еще ему прозвище Грозный дал.
— Знаю, — вновь прервал я деда, — я в какой-то книжке картину видел, где он сына своего убивает, оба такие страшные, все в крови. А имя его Иван Васильевич, значит, его отца звали Василий.
— Да замолчи ты, наконец! — сказал дед с досадой, — дослушай до конца, потом поговорим.
Так вот, вырос этот Иоанн Васильевич, править стал, а когда срок пришел, состарился, занедужил, и тогда вспомнил колдунов карельских, и вновь поехал Лембо с другими арбуями в Москву, колдовали они долго, нопредсказали в точности царю, когда его смерть ждет. Опечалился царь, хотел наших предков извести, но побоялся черных колдунов трогать, отпустил их по домам. А уже дома их царские вои ожидали вместе с попами. Погибли тогда многие наши родичи, но Лембо с семьей сумел спастись. Долго он жил в лесу, далеко за сто лет ему было, когда умирать собрался. А перед смертью объявил всем, мол, дар в детях своих намертво запечатал. Много раз пытались наши деды прадеды печать эту снять, но никто ничего сделать не смог, вот с тех пор перевелись колдуны в нашем роду. А люди боялись нас так, больше по привычке. И меня к Валитову камню когда-то отец водил, еще до революции дело было, — вздохнул дед, — но не пробудился во мне дар.
— Дедушка, а к чему ты мне это рассказал? — спросил я.
Тот устало улыбнулся.
— Ну, немногое во мне все же есть, хоть до предка и не дорос. По крайней мере, смог увидеть, что во внуке дар пробудился, которого триста лет в нашей родне не было. Вот только не понимаю, как такое могло случиться?
Думал, уже ничего в эти годы меня не сможет удивить, а оказалось, может, да еще как! Так, что теперь хочу тебя послушать, не каждый день бывает, что пропавший мальчишка, спустя тридцать лет домой возвращается в том же возрасте, да еще и колдуном. Давай рассказывай, что с тобой приключилось?
Дед придвинул к кровати тяжелый табурет, уселся рядом со мной, обеими руками оперся об тяжелую суковатую палку и приготовился слушать.
Когда я закончил говорить, за окном уже светило солнце. На часах, висевших на стене, стрелки показывали около четырех утра.
— Да интересную историю ты рассказал, — вздохнул дед, — но чую, не закончится она так просто, много еще всего случиться должно. Сейчас пойду к себе, вздремну пару часов, да и ты поспи. Водицы только попей, все же два часа языком работал. С утра займемся чем-нибудь, а вот, когда зятек, то есть батька твой, с обеда в Питер уедет, мы с тобой сходим в местечко одно. Интересно посмотреть, как Валитов камень тебя встретит. Сдается мне, что в Питере тебя такой же камень в другой мир отправил.
Он оперся о свою палку и с кряхтением поднялся. После его ухода я зачерпнул кружкой воды из бидона и, выпив ее, улегся снова в кровать, и сразу заснул. Снов на этот раз у меня не было. Разбудила меня мама.
— Вот ты куда забрался, — ворчала она, — ведь весь дом обошла, даже на сеновал заглянула, давай вставай, уже одиннадцатый час, сейчас позавтракаем, да отец домой собираться будет.
Когда я поднялся наверх, по всему дому шел запах жареной рыбы.
Мы уселись за стол, мама вытащила из печи две громадные сковородки с ряпушкой приготовленной по-карельски.
Дед ловко вытащил из валенка, стоявшего на печке, маленькую. Мама укоризненно посмотрела на него, но дед только развел руками и сказал.
— Все никак не отвыкну. Раньше от бабки прятал, чтобы не нашла, а сейчас принесу из магазина, так рука сама бутылку в валенок засовывает.
Батя засмеялся и согласно кивнул головой.
— Мне, пожалуй, тоже надо взять на вооружение этот способ, только вот валенок у меня нет.
— Ну, нет валенок, прячь в сапоги, — сказал дедушка и лихо выпил стопку, успев другой рукой схватить маленькую, которую мама хотела убрать со стола.
— Но-но, — грозно сказал он, — Наташка! Не суйся, ишь, раскомандовалась, дома у себя командуй! Когда хочу, тогда и пью, имею право, не каждый день внука заново обретаю.
После завтрака или лучше сказать первого обеда, отец засобирался в город. Он опять стал хмур и неразговорчив, мама с тревогой наблюдала за его сборами и только на прощание попросила его быть осторожней.
— Отец, буркнув что-то вроде «не учи ученого», распрощался с нами и уехал. Мама устав от непривычной суеты прилегла отдохнуть, зато дед был бодр и весел.
— Наташа, — крикнул он маме из сеней, — мы с внуком в лес прогуляемся, ты нас жди где-нибудь к пяти часам, не раньше, а, скорее всего, к ужину придем.
— Папа, — крикнула она в ответ, — ты, куда собрался парня вести? Сейчас времени первый час.
— Куда надо туда и пойдем, — сказал дед и выразительно подмигнул мне. Его и без того сморщенное лицо стало таким смешным, что я не выдержал и засмеялся. Он не обиделся, посоветовал надеть мне сапоги вместо кроссовок, и мы отправились в путь.
Сначала наша дорога пролегала по ближним пожням, весенняя трава еще не отросла, поэтому идти было легко. Потом по дороге мы зашли в лес. Дорога через пару километров превратилась в узенькую тропку, которая вывела нас на каменную гряду и там исчезла. Какое то время мы пробирались по камням, дед тяжело дышал, ругался, но шел довольно бодро. Затем он свернул в лес, и около часа мы пробирались по ельнику, сырому и мрачному. Вскоре мы вышли к огромным вырубкам, для деда это оказалось неожиданностью, и он долго ругался по-карельски. Путь по вырубке оказался самым тяжелым. Приходилось обходить кучи неубранных веток, перебираться через глубокие колеи оставленные трелевочными тракторами. Вскоре мы дошли до валявшейся гусеницы от трактора. Увидев её, дед ехидно засмеялся. А еще метров через сто увидели засевший в болоте трелевочник. Из покрытой ряской лужи виднелась только его крыша.
— Вот так, — довольно сказал дед, — нечего около Валитова камня вырубки устраивать.
