со временем начнет заказывать себе в номер самолеты и персональные концерты Гарри Белафонте.
На ресепшене ей бросились в глаза вечерние газеты.
Заголовок в «Экспрессен», над фотографией Селестины, гласил:
ЗАДЕРЖАНА
ПОЮЩАЯ
ЖЕНЩИНА
«Накануне за нарушение правил дорожного движения на трассе Е4 полиция задержала женщину младшего среднего возраста. Вместо того чтобы предъявить права, женщина заявила, будто она – Эдит Пиаф, и запела Non, je ne regrette rien. Задержанная продолжала петь, пока не заснула в КПЗ».
Публиковать фото полиция отказалась, а газета «Экспрессен» – нет и купила несколько превосходных кадров, сделанных частными лицами. Возможно, кто-то ее опознает? Она, по всей видимости, шведка: по свидетельству многочисленных снимавших ее свидетелей, прежде чем запеть, она оскорбляла полицейских шведскими словами.
– Боюсь, я знаю, какими именно, – пробормотала Номбеко себе под нос и, забыв оговорить ограничения для рум-сервиса, вернулась с газетой в сьют.
Фотографию дочери многострадальных Гуннара и Кристины Хедлунд на первой полосе «Экспрессен» обнаружили их ближайшие соседи. Два часа спустя Селестина воссоединилась с мамой и папой в КПЗ Управления полиции в центре Стокгольма. Она вдруг поняла, что больше на них не злится, и сказала, что хотела бы выбраться из проклятой тюрьмы и познакомить их со своим бойфрендом.
Полиция и сама мечтала избавиться от докучной задержанной, но прежде следовало прояснить некоторые вещи. Номера на картофелевозе были фальшивые, но в угоне он не числился. Его владелицей оказалась бабушка Селестины, дама восьмидесяти лет и не без странностей. Себя она именовала графиней и полагала, что по этой причине находится вне подозрений. Объяснить, как на машине оказались фальшивые номера, она не смогла, но предположила, что это могло произойти в девяностых, когда она несколько раз одалживала грузовик молодым людям из Норртэлье, занятым на уборке картофеля. Что молодежи из Норртэлье доверять нельзя, графиня поняла еще летом 1945 года.
После установления личности Селестины Хедлунд оснований для ее дальнейшего задержания или требования ареста уже не было. Ей придет штраф за незаконное вождение, вот и все. Красть чужие номера, разумеется, преступление, но вне зависимости от того, кто его совершил, он сделал это двадцать лет назад и больше не несет ответственности в связи с истечением срока давности. Правда, разъезжать с фальшивыми номерами тоже незаконно, но полицейский начальник предпочел не увидеть в этом злого умысла – до того ему осточертело бесконечное Non, je ne regrette rien. К тому же дача у начальника оказалась как раз в окрестностях Норртэлье, и прошлым летом оттуда стащили гамак. Так что насчет тамошней молодежи графиня, пожалуй, права.
Оставался новенький, с иголочки, «вольво» в кузове картофелевоза. Первый же контакт с Турсландой выявил сенсационный факт: машина принадлежит председателю КНР Ху Цзиньтао. Но после переговоров руководства концерна с пекинской администрацией в полицию перезвонили и сообщили, что председатель подарил автомобиль некой женщине, чье имя он не хотел бы называть. Надо думать, Селестине Хедлунд. Внезапно нелепое происшествие запахло международной политикой. Дежурный полицейский начальник сказал себе, что больше ничего об этом знать не желает. Дежурный прокурор с ним целиком согласился. Поэтому Селестину Хедлунд отпустили, и она вместе с родителями уехала на «вольво».
Причем полицейский начальник лично удостоверился, кто именно из них сел за руль.
Часть седьмая
Ничто не вечно в нашем грешном мире.
Даже неприятности.
Чарли Чаплин
Глава 24
О том, что значит существовать на самом деле, и об открученном носе
Хольгер-1, Селестина и графиня Виртанен, решившая сменить фамилию на «Маннергейм», прекрасно освоились в сьюте «Гранд-отеля». Так что с поиском подходящего за́мка особой спешки не было.
Не в последнюю очередь из-за прекрасно работающей доставки в номер. Гертруд подбила Селестину с первым номером тоже испытать рум-сервис. Пару дней спустя те плотно на него подсели.
По субботам графиня устраивала приемы, на которых Гуннар и Кристина Хедлунд были в числе почетных гостей. Иной раз заглядывали и король с королевой.
Номбеко не возражала. С одной стороны, счета из отеля приходили гигантские, а с другой – картофельных денег оставалось еще порядочно.
Сама она решила подыскать им со вторым номером жилье на безопасном удалении от графини и обоих ее фанатов. Номбеко выросла в жестяной хижине. Хольгер – в щелястой избе на хуторе. К тому же оба тринадцать лет делили комнату в доме под снос, а затем еще тринадцать – спальню при деревенской кухне руслагенского дома в самом конце проезжей дороги.
На таком фоне двушка в стокгольмском Эстермальме затмевала роскошью все гипотетические графинины замки.
Но прежде чем купить квартиру, Хольгеру-2 и Номбеко следовало как-то разобраться с тем обстоятельством, что ни того ни другой на самом деле не существовало.
У Номбеко это заняло полдня. Премьер-министр позвонил министру по вопросам миграции и политики предоставления убежища, который позвонил своему лучшему сотруднику, который нашел регистрацию Номбеко Майеки от 1987 года, предположил, что фрекен Майеки с тех пор пребывала на территории Швеции, и немедля возвел ее в шведские подданные.
А Хольгер-2 отправился в центральный офис Налогового управления в стокгольмском Сёдермальме и сообщил, что до сих пор не существует, но весьма этого хотел бы. После длительной беготни по коридорам и переадресаций из кабинета в кабинет Хольгера направили в отделение Управления в Карлстаде, к некоему Перу-Хенрику Перссону, лучшему эксперту страны по самым сложным казусам регистрации гражданского состояния.
Пер-Хенрик Перссон оказался, разумеется, бюрократом, но прагматического склада. После того как Хольгер изложил свою историю, бюрократ протянул руку и ущипнул Хольгера за руку. После чего сделал вывод: Хольгер со всей очевидностью существует и утверждать обратное было бы ошибкой. К тому же, рассудил Пер-Хенрик Перссон, как минимум два момента указывают на то, что Хольгер несомненный швед. Первый – рассказанная им история. Обширный опыт Пера-Хенрика Перссона свидетельствовал: нарочно такого не придумаешь (притом что все, связанное с бомбой, Хольгер опустил).
Вторым доводом в пользу Хольгера оказалось вовсе не то, что он выглядел как швед и говорил как швед, а то, что он спросил, разуться ли ему, прежде чем вступить в застеленный ковром кабинет Пера-Хенрика Перссона.
Для проформы Перссон все-таки предложил Хольгеру найти одного-двух свидетелей – шведских граждан с безупречной репутацией, – которые могли бы, так сказать, подтвердить его личность и историю.
– Одного-двух? – переспросил Хольгер. – Да, пожалуй, найду. Премьер-министр и король подойдут?
Пер-Хенрик Перссон ответил, что, пожалуй, хватит и одного.
• • •
Графиня Маннергейм и оба ее помощника
