рассчитывает изложить точку зрения Швеции на демократию и права человека. В этих пунктах особенно важно, чтобы Номбеко переводила строго по тексту и не придумывала ничего от себя.
– Что-то еще? – спросила Номбеко.
Ну да, вопросы бизнеса тоже будут обсуждаться. Импорта и экспорта. Китай становится для Швеции все более важным рынком.
– В год мы экспортируем шведских товаров на двадцать два миллиарда крон, – сказал премьер-министр.
– На двадцать и восемь десятых, – уточнила Номбеко.
Премьер допил свой эспрессо и мысленно подтвердил сам себе, что эти сутки страннее всех прочих, какие ему привелось пережить. Причем намного-пренамного.
– Может, переводчица хотела бы что-нибудь добавить? – осведомился он.
Без малейшей иронии.
Это хорошо, признала Номбеко, что на встрече будут затронуты вопросы демократии и прав человека: в таком случае господин премьер-министр сможет сказать, что на встрече были затронуты вопросы демократии и прав человека.
«А она тоже циник, – подумал Фредрик Райнфельдт, – хотя и умница».
• • •
– Господин премьер-министр. Большая честь встретиться с вами теперь, в более привычном формате. – Председатель Ху улыбнулся и протянул руку. – И с вами, уважаемая Номбеко. Вижу, наши пути пересекаются вновь и вновь. Что в высшей степени приятно, должен вам признаться.
Номбеко отвечала, что ей также очень приятно, но что с воспоминаниями о сафари лучше повременить, дабы не заставлять ждать премьер-министра.
– Он, кстати, хочет с места в карьер начать кое с чего насчет демократии и прав человека, с чем, на его взгляд, у вас пока что не очень. Причем в этом вопросе он не то чтобы совсем плавает. Но господину председателю не стоит беспокоиться, думаю, по этой теме он пройдется на цыпочках. Ну что, если вы готовы, то начали?
Ху Цзиньтао скривился от мысли о предстоящем разговоре, но духом не пал. Больно очаровательна была эта южноафриканка. К тому же он в первый раз имел дело с переводчиком, который переводит его фразу прежде, чем он успеет ее закончить. Вернее, во второй. То же самое было в ЮАР много лет тому назад.
Премьер подбирался к теме со всей осторожностью. Он обрисовал шведское представление о демократии, подчеркнул, с каким пиететом в Швеции относятся к свободе слова, и предложил дружественной народной республике развивать сходные традиции. После чего, понизив голос, потребовал отпустить политических заключенных.
Номбеко перевела, но прежде, чем Ху Цзиньтао успел ответить, добавила от себя: на самом деле премьер пытался сказать, что нельзя сажать журналистов и писателей только за то, что они пишут неприятные вещи. А также насильственно перемещать народности, вводить цензуру в интернете…
– Что это вы там говорите? – встрепенулся премьер-министр.
Он заметил, что перевод получился в два раза длиннее, чем следовало ожидать.
– Я только изложила все сказанное господином премьер-министром, а затем пояснила, что именно он имел в виду, – чтобы ускорить беседу. Мы же оба с вами подустали и не намерены тут сидеть целый день, правда же?
– Пояснила, что я имел в виду? Разве я выразился недостаточно ясно? На переговорах на высшем уровне переводчик не должен нести отсебятину!
Ну нет так нет. Номбеко пообещала постараться нести как можно меньше отсебятины и повернулась к председателю Ху – объяснить, что премьер-министр недоволен, что она вмешивается в их беседу.
– Я могу его понять, – сказал Ху Цзиньтао. – Переведите ему, что я принял слова господина премьер-министра и госпожи Номбеко к сведению, но что мне хватает политической прозорливости отличить одно от другого.
После чего Ху Цзиньтао перешел к развернутому ответу, включавшему базу Гуантанамо на Кубе, где заключенные сидят по пять лет и больше, чтобы только узнать, в чем их обвиняют. К тому же председатель, увы, хорошо осведомлен о достойном сожаления эпизоде 2002 года, когда Швеция покорно выполнила требование ЦРУ, выслав двух граждан Египта, чем обрекла их на пытки и тюрьму, – где заодно выяснилось, что по крайней мере один из них не виновен[7].
Председатель и премьер перебрасывались словами и предложениями в подобном духе еще несколько раундов, пока Фредрик Райнфельдт не решил, что хватит. И перешел к окружающей среде. Эта часть переговоров пошла полегче.
Некоторое время спустя подали чай с печеньем, в том числе и переводчице. В неформальной обстановке, которая так легко устанавливается во время перекусов, председатель не преминул выразить скромную надежду на то, что вчерашняя драма разрешилась наилучшим образом.
– Конечно, спасибо, – не слишком убедительно отвечал премьер-министр.
Номбеко догадалась, что Ху Цзиньтао очень хотелось бы узнать чуть больше, и из чистой вежливости добавила – через голову Райнфельдта, – что, похоже, бомбу заперли в одном из скальных бомбоубежищ и как следует замуровали вход. Потом спохватилась, что зря это сказала, а впрочем, это была не то чтобы уж совсем отсебятина.
В молодости Ху Цзиньтао занимался некоторыми вопросами ядерного вооружения (началось это с поездки в ЮАР), и Китай в его лице питал к данной бомбе определенный интерес. Разумеется, она успела устареть на пару десятков лет и в качестве собственно бомбы стране не требовалась: мегатонн у китайских вооруженных сил и без того хватало. Но если разведданные соответствуют действительности, то демонтаж бомбы дал бы уникальную информацию о южноафриканской, читай – израильской ядерной технологии. Что, в свою очередь, стало бы важным элементом для понимания реального взаимодействия и соотношения сил между Израилем и Ираном. Иранцы китайцам вообще-то друзья. Ну как друзья? Нефть и природный газ на восток они, конечно, поставляют, но в то же время у Китая нет другого столь же неудобного союзника, как Тегеран (не считая Пхеньяна, конечно). Помимо многого другого, их не поймешь. Они правда работают над атомным оружием? Или только бряцают имеющимся конвенциональным плюс громогласной риторикой?
Рассуждения Ху Цзиньтао прервала Номбеко:
– Мне показалось, господин председатель хотел бы приобрести эту бомбу. Не спросить ли у премьер-министра, вдруг он готов ее вам презентовать? В качестве жеста доброй воли во имя укрепления мира и дружбы между нашими странами?
Для укрепления мира и дружбы бывают подарки и получше атомной бомбы в три мегатонны, подумал председатель Ху, а между тем Номбеко привела дополнительный довод: бомб этих у Китая столько, что одной больше или одной меньше – разницы никакой. По крайней мере, Райнфельдт наверняка спит и видит, чтобы бомба наконец оказалась на другой стороне земного шара. Или еще подальше, если такое возможно.
Разумеется, бомбе это свойственно – причинять неприятности, заметил Ху Цзиньтао, чего, конечно, никто бы не хотел. Но пусть даже уважаемая Номбеко правильно его поняла в смысле интереса к шведской бомбе, обращаться за подобной услугой к шведскому премьер-министру было бы
