в детство, даже во сне — портится нервная система.
— У меня не портится, — ответила она и хотела что-то спросить, но он ее опередил.
— Отдыхаешь от обвинений?
— От всего, — ответила она и спросила: — А ты лечишься снами?
— Лечусь, — стараясь быть равнодушным, ответил он. — Прошлое, если оно было счастливым, лечит.
— Странно, — сказала она.
— Что странно? — спросил он.
— Странно: ты только что сказал, что нельзя уходить в детство, — это вредно.
— Да, вредно, но не для всех, а только для прокуроров, — ответил он.
— И для заурядных литераторов, — добавила она.
— Да, наверное, — согласился он.
Она сняла очки, прищурившись, оглядела его с ног до головы и заявила:
— Ну всё. Мне пора, — и быстро села в машину.
Он еще немного постоял у входа, затем резко открыл дверь и вошел внутрь. Сегодня он решил заказать далекое детство.
* * *
— За что «простите»? — произнес он и добавил: — Не за что. Это меня надо прощать за глупости.
Она молчала и не смотрела на него. Из зала донеслась веселая мелодия. Молодой хриплый голос запел. Песню подхватили — видимо, танцующим или сидящим за столиками слова были знакомы. Уже через минуту весь зал пел:
Если встретил ты медведя —
Значит, к нам весна пришла.
Если рядом нет соседа —
Значит, ты сидишь одна.
Если нет вина в бутылке —
Значит, кончилось оно.
Если друг ушел в курилку —
Здесь курить запрещено.
Нестройный хор активно выкрикивал последние слова каждой строки, а голос всё пел:
Если утром встали рано —
Значит, день не выходной.
Если в доме нету пьяных —
Значит, это дом не твой.
Если нет у вас улыбки —
Значит, юмор убежал.
Если щас одни убытки —
Будет попозжей навар.
Она наконец-то улыбнулась и повторила слова веселой песенки:
— Будет попозжей навар.
— Да, только надо подождать, — добавил он.
Она не ответила. В зале танцующие с шумом возвратились на свои места.
— Нам хватит терпения подождать? — спросил он.
— Нам? — переспросила она.
— Да, нам, — подтвердил он.
Она помолчала и ответила:
— Нам терпения хватит.
* * *
Ей вручили небольшой плакат, где на белом фоне красовались всего три буквы: «НЕТ». Участники манифестации неплотно заполнили небольшой переулок длиной не более пятидесяти метров. Наставники монотонно выкрикивали лозунги, а собравшиеся, стараясь не сбиться, повторяли их. Как только один из наставников оказался рядом с ней и озвучил очередной лозунг, она постаралась попасть в артикуляцию вслед за остальными и как бы прокричала:
Нет врагам и паразитам!
Им не место среди нас!
Будет враг всегда разбитым
Много, много, много раз!
Наставник медленно двинулся по тротуару и, когда удалился на приличное расстояние, она справа услышала шепот:
— Ты что, в первый раз?
Она повернула голову в сторону шепота. Некрасивый парень, широко улыбаясь, смотрел на нее.
— Так хорошо кричишь, как в первый раз.
Она не знала, что ему ответить, и просто кивнула головой.
— Хочешь, я научу тебя не попадать сюда? — парень явно был из липучих. — Ты мне нравишься. Давай после этой ерунды куда-нибудь прошвырнемся?
Она не заметила, как сзади снова появился наставник. Парень с испугом прокричал вслед за ним:
Нам единым строем надо
Защитить свою страну
И от ветра, и от града —
Мы объявим всем войну!
— Ну ты везучая! — выдохнул он, когда наставник удалился.
— Ага, — сказала она, отслеживая движение наставника.
С противоположной стороны переулка донеслась ритмическая речь наставника:
Пусть наш город процветает,
Радость всюду будет здесь!
Пусть нас грусть не угнетает,
Если счастье рядом есть!
Манифестанты хором повторили лозунг.
— Улыбайся, — прошипел он ей в ухо. — В этом месте положено улыбаться, потому что счастье рядом.
Она изобразила улыбку на испуганном лице. Пошел мелкий дождь. Сырость накрыла голод. Уличные фонари сквозь водяную пыль слабо подсвечивали разноцветную толпу с плакатами. На транспаранте у парня потекли буквы — почему-то «долой» постепенно превращалось в «ой».
— У тебя получается другое слово, — тревожно сказала она.
— Мокро, — ответил он и, взглянув на ее плакат, добавил: — У тебя грязное пятно осталось.
— Плохие краски, — сказала она тихо.
— Они всегда торопятся, — парень поежился от капелек воды, затекавших ему под воротник.
Где-то совсем рядом они услышали голос наставника:
Пусть улыбки на лице
Никогда не исчезают,
Пусть уныние нигде,
Никогда нас не сломает!
Прокричав лозунг, они остались с застывшими улыбками на мокрых лицах.
— Холодно, — тихо сказала она.
— Да, — согласился он.
— Хватит здесь шептаться! — услышали они сбоку. — Рапортички на всех оформят.
Манифестанты хором прокричали:
Долой неправильное слово
И мысли, что нам всем вредят!
Не будем повторять их снова:
Враги повсюду и не спят!
Они прокричали вслед за всеми очередной лозунг.
— Можно не улыбаться, — прошептал он, видя, как она с усилием продолжает держать улыбку.
Дождь прекратился, но сырость, всепоглощающая сырость осталась. Фонари постепенно разгорались, и стало заметно светлее. Наставники размеренно выхаживали по тротуарам и продолжали свою монотонную работу. Она обратила внимание на то, что наставники, в отличие от манифестантов, оставались сухими.
— Они что, не мокнут? — она дернула парня за мокрый рукав.
— Тише ты! — ответил он. — Потом расскажу.
Она замолчала. Где-то в конце переулка послышался шум. Сначала несколько голосов, перебивая друг друга, выкрикивали лозунги, затем шум, по мере приближения к центру, перерос в постоянный гул. Все рядом стоящие участники принялись орать разные лозунги, стараясь перекричать друг друга.
Она взглянула на некрасивого парня. Тот, закатив глаза, что есть мочи выкрикивал отдельные слова из разных строчек только что озвученных лозунгов. Лицо его налилось красным цветом. Он так широко открывал рот, что ей был виден его вибрирующий маленький язычок в гортани. Она, чтобы не отстать от других, не выделяться в этой орущей толпе, принялась так же раскрывать рот, изображая кричащую во всю глотку манифестантку.
Разнотональные голоса, переходившие в хрип и визг, оглушили ее. Минут через пять всеобщего ора ей хотелось только одного — тишины. Хотелось заткнуть уши, крепко прижать их ладонями, сжавшись сесть на корточки и ждать — ждать, когда закончится это сумасшедшее мероприятие. Она мельком взглянула
