— И меня, посла, вы держите в плену! Государь, вы попираете принципы международного права!
Генрих рассмеялся. Шико, человек остроумный, не мог не посмеяться вместе с ним.
— Ты и впрямь сумасшедший! Какого дьявола ты хотел удрать отсюда? Разве с тобой плохо обходятся?
— Слишком хорошо, тысяча чертей! Я чувствую себя, словно гусь, которого откармливают в птичнике. Но мне подрезали крылья, передо мной запирают двери.
— Шико, сыночек, — сказал Генрих, качая головой, — ты недостаточно жирен для моего стола!
— Эге-ге! Вижу, государь, вы очень уж веселы нынче, — молвил Шико, приподымаясь. — Вы получили хорошие вести?
— Ведь я еду на охоту, а когда мне предстоит охотиться, я всегда бываю весел. Ну, вставай, вставай, куманек!
— Как, государь! Вы берете меня с собой?
— Ты будешь моим летописцем, Шико!
— Я буду вести счет выстрелам?
— Вот именно!
Шико покачал головой.
— Что это на тебя нашло? — спросил король.
— Такая веселость всегда внушает мне опасения.
— Полно!
— Да, это как солнце: когда оно…
— То, стало быть…
— Стало быть, дождь, гром и молния не за горами.
С улыбкой поглаживая бороду, Генрих ответил:
— Если будет гроза, Шико, плащ у меня широкий, я тебя укрою.
С этими словами он направился в прихожую, а Шико начал одеваться, что-то бормоча себе под нос.
— Подать мне коня, — вскричал король, — и сказать господину де Морне, что я готов!
— Вот оно что! Господин де Морне — обер-егермейстер этой охоты? — спросил Шико.
— Господин де Морне — у нас все, Шико, — объяснил Генрих. — Король Наваррский так беден, что делить придворные должности ему не по карману. У меня один человек на все дела!
XXII. О том, как в Наварре охотились на волков
Бросив беглый взгляд на приготовления к отъезду, Шико вполголоса сказал себе, что охота короля Генриха Наваррского отнюдь не отличается той пышностью, какою славились охоты короля Генриха Французского.
Вся свита его величества состояла из двенадцати — пятнадцати придворных, среди которых Шико увидел и виконта де Тюренна.
Почти все эти господа явились не в охотничьих костюмах, а в шлемах и латах, что побудило Шико спросить, не обзавелись ли гасконские волки мушкетами и артиллерией.
Генрих услыхал этот вопрос, хотя и обращенный не прямо к нему; подойдя к Шико, он коснулся его плеча и сказал:
— Нет, сынок, гасконские волки не обзавелись ни артиллерией, ни мушкетами; однако это опасные звери, у них острые зубы и когти, и они завлекают охотников в такие дебри, где легко разодрать одежду, латы же всегда останутся целехоньки.
— Это, конечно, объяснение, — проворчал Шико, — но не очень убедительное.
— Что поделаешь, — сказал Генрих, — другого у меня нет.
— Пусть так!
— В этом «пусть так» звучит скрытое порицание, — заметил, смеясь, Генрих. — Ты сердишься на меня за то, что я тебя растормошил, чтобы взять с собой на охоту?
— Правду сказать, да.
— И ты отпускаешь остроты?
— Разве это запрещено?
— Нет, нет, дружище, в Гаскони острословие — ходячая монета.
— Понимаете, государь, я же не охотник, — ответил Шико, — а вы усы облизываете, учуяв запах несчастных волков, которых все вы, сколько вас тут есть, двенадцать или пятнадцать, дружно травите!
— Так, так! — воскликнул король, снова расхохотавшись после этого язвительного выпада. — Сперва ты высмеял нашу одежду, а теперь — нашу малочисленность. Потешайся, потешайся, любезный друг Шико!
— О! Государь!
— Согласись, однако, сын мой, что ты недостаточно снисходителен. Беарн не так обширен, как Франция; там короля всегда сопровождают двести ловчих, а у меня их нет, как видишь, всего-навсего двенадцать. Но слушай, — продолжал Генрих. — Здесь поместные дворяне, узнав, что я выехал на охоту, покидают свои дома, замки и присоединяются ко мне — таким образом у меня иногда получается довольно внушительная свита.
Охотники миновали городские ворота, оставили Нерак далеко позади и уже с полчаса скакали по большой дороге, как вдруг Генрих, заслонив глаза рукой, сказал Шико:
— Погляди, да погляди же! Мне кажется, я не ошибаюсь…
— Что там такое? — спросил Шико.
— Видишь, вон там, у заставы местечка Муарас, сдается мне, скачут всадники.
Шико привстал на стременах.
— Право слово, ваше величество, похоже, что так.
— А я в этом уверен.
— Да, это всадники, — подтвердил Шико, всматриваясь, — но никак не охотники.
— Почему ты так решил?
— Потому что они вооружены, как Роланды[53] и Амадисы, — ответил Шико.
— Дело не в обличье, любезный Шико; ты, наверно, уже приметил, глядя на нас, что об охотнике не следует судить по платью.
— Эге! — воскликнул Шико. — Да, я там вижу по меньшей мере две сотни всадников!
— Ну и что же из этого, сын мой? Просто Муарас выставляет мне много людей.
Шико чувствовал, что его любопытство разгорается все сильнее.
Отряд, численность которого Шико преуменьшил в своих предположениях, состоял из двухсот пятидесяти всадников, которые безмолвно присоединились к королевской свите; у них были хорошие кони, добротное оружие, и командовал ими человек весьма благообразный, который с учтивым и преданным видом поцеловал Генриху руку.
Жер перешли вброд; в ложбине, между рекой Жер и Гаронной, оказался второй отряд, насчитывавший около сотни всадников.
Продолжая путь, достигли Гаронны и стали переходить ее, но Гаронна намного глубже Жера — неподалеку от противоположного берега дно ушло из-под ног лошадей, и переправу пришлось завершить вплавь; все же, вопреки ожиданию, благополучно добрались до берега.
— Боже правый! — воскликнул Шико. — Что за странные учения устраивает ваше величество! Ведь есть у вас мосты и выше и ниже Ажана.
— Друг мой Шико, — сказал в ответ Генрих, — мы ведь дикари, поэтому нам многое простительно; ты отлично знаешь, что мой брат, покойный король Карл, называл меня своим кабаном, а кабан всегда идет напролом. Вот я и подражаю ему, раз я ношу эту кличку. Если путь мне преграждает река, я переплываю ее; если передо мной встает город — гром и молния! — я его проглатываю, словно пирожок!
Эта шутка Беарнца вызвала дружный хохот.
Один только господин де Морне, все время ехавший рядом с королем, не рассмеялся, а лишь закусил губу, что у него было признаком необычайной веселости.
После переправы через Гаронну, приблизительно в полулье от реки, Шико заметил сотни три всадников, укрывавшихся в сосновом лесу.
