на
чинающим слег
ка пол
неть. За его бле
стящей лы
синой, об
рамлённой без
защитным свет
лым вен
чиком во
лос. В ней тро
гательно от
ражались три лам
почки от люст
ры. И от то
го, как он вни
мательно раз
бирал бу
маги на сто
ле, рас
кладывая их по пап
кам, со
бирал ка
кие-то фл
эшки, под
писывал па
кетики, ей ста
новилось не по се
бе. Хо
телось пла
кать, как обыч
ной ма
маше. Ведь Эра
стыч был мо
ложе её на це
лых пять лет.
— Но вот приедешь ты туда, и что? Воевать? — нажимала она на него, всё ещё надеясь отговорить. — А люди эти твои? Бумаги? В сентябре отчёт, а тебя нет..
— Потому и позвал. В принципе, я там долго не буду. Месяца два, типа, поволонтёрю. Потом вернусь. Я ж не за медалькой еду. А сам себе доказать, что могу.
— Сиди ты! «Себе» — передразнила Нина. — И думаешь, она выскочит сразу за тебя?
— Всё. Слушай сюда, тащ сержант. Если к сентябрю я не приеду, тебе будут звонить мои руководители, я их замкнул на твой номер. Дам тебе мой второй ключ. Придёшь, откроешь квартиру и папки раздашь тем, кто попросит. К остальным я сам приеду. Печати сразу забери, вдруг понадобятся кому до сентября.
— Я?
— Ты. Сына беспокоить не буду. Только окончил училище, только служба началась, не дело отпрашиваться. Да и Сирия ему вроде светит. Слава богу, не Украина. И вообще он далеко, а ты рядом, мой верный товарищ Санчо Панса. — Эрастыч улыбнулся устало: — Помнишь наши костюмы в тот Новый год?
— Помню, идальго. Зубы не заговаривай Я поняла. Только… может, всё-таки отбракуют тебя по возрасту, — с надеждой начала она.
— Брось. Я решил уже. И потом, я ж доброволец, не мобилизованный, — неожиданно твёрдо отрезал он. Взглянул на портрет молоденького лейтенанта на стенке и обратился уже к нему: — А ты сынок, дома будь… В Подмосковье он, в части, — не оглядываясь, сказал Нине. И добавил: — Дело принципа. Полотёр или не полотёр. И вот ещё что… Вот карточка моя, ВТБ. Одна сберовская у меня, а эта — ВТБ. На ней есть сумма. Если что, в общем, если тебя припрёт со здоровьем, мало ли какие дела у тебя там в онкологии или где ещё — бери, сколько надо. Это приказ. Через банкомат снимай и пользуйся.
— Да ты што? Удумал тоже! У меня есть на крайняк. Я откидываю по червонцу, я…
— Я сказал — приказ, — снова жестко отрубил он, неожиданно превращаясь в незнакомого ей маленького и властного офицера, доселе ей неизвестного.
Уехал он неожиданно быстро. Нина надеялась, что будет привычная бумажная тягомотина, всё решится через месяц-два. Но уже к концу недели вышел на связь из Ростова, рассказал, что идёт активная подготовка, а потом не будет связи.
— Меня все считают самым старшим и опытным, представляешь, — говорил он Нине. Я командир в нашей группе добровольцев. Нас почти тридцать. Всё нормально. Знаешь, я рад, что я тут. Мы тут все такие, постарше. Пацанов попросту жаль. Не представляешь, какие они оттуда выходят…
Дежурства по выходным теперь проходили без Эрастовича. И Нине как-то стало его не хватать: его обстоятельных разговоров, даже его нытья. Он разбирался практически во всём, кроме семейной жизни. Да, собственно, в ней и Нина не была сильна. В спорах с ЖКХ, налоговых хитросплетениях, в кадровых делах — везде он был как ходячая энциклопедия. Даже все её подруги к этому привыкли и постоянно спрашивали, куда он запропастился.
А однажды прикатила на черной «ауди» дама, которую напарница тут ж окрестила «мамзель». Брезгливо оглядывая поручни проходной, мамзель встала напротив окошечка и манерно растягивая губы, спросила:
— Женщина… Скажите, у вас тут работает Георгий Эрастович?
— Работает. А что вы хотели? — Нина вдруг поняла, кто к ним пожаловала.
— Может, он телефон потерял? Он постоянно недоступен, — мамзель улыбнулась надутыми, как велосипедные шины, губами, добиваясь расположения от сидящих за стеклом недружелюбных тёток.
— Вы по бухгалтерским делам? Он в командировке.
— В какой? — Мамзель удивлёно навострила накладные ресницы в окошечко.
— В такой. Он же не штабной полотёр, а боевой офицер! Отговаривала его, отговаривала, говорю, как я без тебя, а он заладил: «Это мой долг!» Говорю, как же мы без тебя, а он: «Ничего». Я хочу, чтобы наш сын мной гордился. — Нину «волокло» без тормозов.
Мамзель неверяще глядела в окошечко, и Нина, чтоб окончательно её доконать, обернулась к напарнице и пожаловалась:
— Ой, он, мой-то, упрямый такой… Если уж что затеял, то всё. Кремень, не мужик.
— А вы… женаты? Давно?
— Конечно! А вы… по отчётам? — Нина подпустила ревности на всякий случай.
— По отчётам! — Мамзель резко повернулась, и через полминуты «ауди» раздражённо дёрнулась от окон в сторону шлагбаума.
Напарница Нины удивлённо хмыкнула:
— Нин, ну ты даёшь. И сын появился, и муж, и брак. Чего ты взбесилась?
— Да он из за этой клюшки пустотелой поехал на войну! Ты видела её? Это ж… Дура губастая… Бедны-ы-ый! Почему ему именно на таких везёт!
— Ну ты, как Матросов на амбразуру. Оценит, думаешь? На тебе женится?
— Дура ты! Господи, лишь бы вернулся живой. Какая разница, оценит или нет… — Нина погрустнела и, раскрыв новый журнал дежурств, стала старательно расчерчивать графы и колонки, стараясь, чтобы напарница не заметила слёзы.
Через долгих два месяца Эрастович вышел на связь.
— Нин, дорогая, привет! Я продлил контракт ещё на два месяца. Не могу я бросить всё и уехать. Нас двенадцать осталось из трёх десятков. На второй контракт пошёл только я.
— Эрастыч, миленький! Ты с ума сошёл. Как «продлил»? Из-за этой дуры?
— Что ты. Я, по-моему, даже лица её теперь не вспомню. Я просто не могу позволить, чтобы эти мальчишки, новая группа, пойдут одни. Приехали позавчера. Необстрелянные. Ничего не знающие. Нет, Нин. Не могу. Они ж… как мой сын и даже моложе.
— Я молюсь за тебя. — Нина неожиданно заплакала.
— Я сам молюсь, веришь мне, Нинок? Верующий замполит… Мне кажется, потому и жив. Пока, до связи… Не гунди там, мой Санча Панса. Ты лучше найди стихотворение.
— Что? Какое стихотворение?
— Нин. «Призовите меня на войну». Ты всё поймёшь. Тут такое. Не имею я права ехать домой. Я офицер, Нина. — В голосе его снова послышались нотки, которых раньше она никогда не слышала.
После звонка Нина долго тупо стояла у столика, разглядывая замолчавший сотовый телефон. И вдруг он пропиликал ещё несколько раз. Одна за одной прилетели фотографии: обросший бородой Эрастыч в окружении таких же, как и он, возрастных бородатых мужиков. Особо выделялись два совсем уж стареньких дедка, стоящих у него за спиной.
Эрастыч на фоне разбитого
