с тобой предстоит содержать охотника на слонов и поэта.
И он провел рукой по уже взъерошенным волосам Гарри. Ему больше не требовалось усилий, чтобы приласкать своего гадкого утенка.
* * *
Они с песней шли по травянистым равнинам Зулуленда, и было их сто человек. Все из «буйволов», Хендрик Табака лично отбирал их для этого почетного караула. Это были лучшие, и все были одеты в племенные костюмы с перьями, мехами, капюшонами из шкур обезьян и юбочками из коровьих хвостов. С собой они несли только дубинки: племенные традиции строго запрещали использовать в такой день какое бы то ни было металлическое оружие.
Во главе колонны шли Мозес Гама и Хендрик Табака. По такому случаю они тоже отказались от европейских костюмов, но из всех «буйволов» одни шли в шкурах леопарда, что было их правом по рождению. В полумиле за ними поднимали пыль стада скота. Это гнали lobola – выкуп за невесту, двести голов лучшего скота, как договорились. Все пастухи были сыновьями воинов; они проехали триста миль из Витватерсранда в вагонах для скота вместе со своими подопечными. Пастухами командовали Веллингтон и Рейли Табака; на железнодорожной станции Ледибург они выгрузили скот. Как их отец, они отказались от европейской одежды и были в набедренных повязках и вооружены дубинками; они пели и плясали, не позволяя животным разбегаться, оба возбужденные, в полной мере сознающие важность порученного им задания.
Перед ними за небольшим городом Ледибург поднимался высокий откос. Его склоны покрывал густой лес черной акации, и все это была земля Кортни; сюда с холмов падал водопад, окутанный в солнечный день облаком брызг. Все эти десять тысяч акров принадлежали леди Анне Кортни как наследство сэра Гаррика Кортни, и Буре Андерс, дочери генерала Шона Кортни. Однако за водопадом раскинулись сто акров лучшей земли, оставленных по завещанию генералом Шоном Кортни Сангане Динизулу, потому что он, как и его отец Мбежане Динизулу, верно и преданно служил семье.
Дорога множеством поворотов спускалась с откоса. Когда Мозес Гама заслонил глаза и посмотрел вперед, он увидел, что им навстречу движется другой отряд воинов. Их было гораздо больше, не менее пятисот. Как и отряд Мозеса, все они были в одежде своего племени, с султанами из перьев и меха на головах и с военными погремушками на руках и ногах. Оба отряда остановились у подножия откоса и смотрели друг на друга с расстояния в сто шагов, хотя продолжали петь, топать и размахивать оружием.
У всех зулусов были одинаковые щиты, покрытые пятнистой белой и шоколадно-коричневой коровьей шкурой, а на лбу у воинов, державших эти щиты, – полоски такой же кожи; их юбочки и султаны были из белоснежных коровьих хвостов. Выглядели зулусы воинственно и грозно – сплошь рослые мужчины с телами, блестевшими на солнце от пота, глаза их покраснели от пыли и возбуждения, а также от множества горшков с пивом, которые они успели осушить.
Глядя на них, Мозес чувствовал нервный холодок того ужаса, который на протяжении двухсот лет эти люди внушали остальным племенам Африки, и, чтобы подавить его, пел и топал так же громко, как окружавшие его «буйволы». В день своей свадьбы Мозес Гама отринул все манеры и обычаи запада и легко вернулся к своим африканским корням, его сердце билось в унисон с пульсом этого жестокого материка.
Из рядов зулусов против него вышел боец, великолепный мужчина с полоской леопардовой шкуры на лбу – свидетельством того, что он царского рода. Это был один из старших братьев Виктории Динизулу. Мозес знал, что перед ним квалифицированный юрист с обширной практикой в Эшове, столице Зулуленда, но сегодня он явился перед ним африканцем, свирепым и угрожающим, и начал giya – танец вызова.
Он прыгал, и вертелся, и выкрикивал хвалы себе и своей семье, бросая вызов целому свету и тем людям, что стояли против него, а за ним его товарищи били дубинами по обтянутым шкурами щитам, и этот звук был подобен далекому грому; этот звук слышали в последний миг миллионы жертв, это был похоронный звон для свази и коса, буров и британцев в те дни, когда импи Чаки, и Дингаана, и Сетевайо опустошали землю от Исандлавана, Холма Малой Руки, где семьсот британцев погибли, потерпев одно из самых страшных поражений, какое Британия познала в Африке, до «Места плача», на языке буров Weenen, названного так в знак траура по женщинам и детям, погибшим под тот же страшный гул барабанов, когда импи перебрались через реку Тугела, до тысяч других забытых и безымянных мест гибели множества разных племен от рук зулусов.
Но вот зулусский боец, покрытый потом и пылью, тяжело дыша, вернулся в ряды товарищей, и настал черед giya Мозеса. Он вышел из рядов «буйволов» и высоко подпрыгнул. Леопардовая шкура развевалась. Его тело было черным, как свежевырубленный уголь, а глаза и зубы белели, блестя на солнце, как зеркала. Голос его громом отражался от откоса, усиленный эхом, и хоть стоящие перед ним люди не понимали слов, звучавшие в них угроза и сила были ясны, а каждый жест выдавал высокомерие. Зулусы заворчали и начали наступать, а у «буйволов», разгоряченных примером Мозеса, закипела кровь, они готовы были броситься вперед и сразиться со своим традиционным врагом, осуществить кровную месть, которая тянется сотни лет.
В самый последний миг, когда насилие и смерть разделял один удар сердца, а в воздухе повис гнев, густой, как статическое электричество в самую сильную летнюю грозу, Мозес Гама неожиданно прекратил танец и встал перед зулусами, как статуя героя, и так велика была сила его личности, так поразительно его обаяние, что удары по щитам и гневные крики стихли.
В наступившей тишине Мозес Гама сказал по-зулусски:
– Я принес плату за невесту! – и высоко поднял дубину, давая знак пастухам, шедшим за отрядом.
Мычащее стадо, добавляя пыли к поднятой танцорами, двинулось вперед, и настроение зулусов сразу изменилось. Тысячу лет, с тех пор как они потекли с севера на юг по свободным от мухи цеце коридорам, племена нгуни, те самые, что под водительством черного императора Чаки стали зулусами, были скотоводами. Скот был их богатством, их сокровищем. Они любили скот, как другие любят жен
