Когда же пришел праздник весны, то вечером к ней пожаловал разряженный наставник царевича. Ему, тайком пробравшемуся, Упакоша сказала: «Пока не вымоешься, я к тебе даже не притронусь. Пойди и омойся». Тот, простак, согласился и сопровождаемый ее служанками вошел в темный чулан. Забрали они все его наряды и одежду и стали мазать его тело сажей да смолой. Ничего не ведая об этом, он оказался вымазанным с ног до головы. А пока он таким образом омывался, наступила вторая стража ночи и к Упакоше явился царский жрец. «Ох! — закричали девушки. — Это царский жрец, друг Вараручи пришел!» — и в тот же миг наставника царевича спровадили в сундук и крепко-накрепко заперли снаружи.
Точно так же они и со жрецом поступили, забрав у него все одежды и измазав его сажей и смолой. В третью стражу изволил пожаловать сам начальник городских стражников. Тогда девушки, словно бы страшно испуганные, и жреца в сундук спровадили и снаружи заперли. Начальнику стражи такое же они омовение устроили, перемазав его всего, и точно так же, когда в последнюю стражу ночи постучался купец, они, изобразив страшный испуг, упрятали доблестного воина в тот же сундук. Все трое в одном и том же сундуке, будто в мрачнейшем аду, возились, пытались как-то приладиться и от страха друг перед другом рта не могли раскрыть.
Упакоша же зажгла светильник и, когда вошел наконец купец Хираньягупта, сказала: «Давай деньги, что муж тебе на хранение отдал!» Плут-купец, видя, что в доме никого нет, говорит ей тогда: «Ведь сказал же я, что отдам деньги, которые муж твой мне на сохранение отдал!» Упакоша же, обращаясь к сундуку, сказала: «Слышите ли вы, о боги, слова Хиранья-гупты?» После этого задула она светильник и под предлогом омовения девушки и купца сажей и смолой вымазали. Тем временем ночь уже была на исходе, и они промолвили: «Вот и ночь уже прошла», а затем вытолкали его из дома, хотя уходить он не хотел. Прикрытый какими-то лохмотьями, весь в смоле и саже, искусанный собаками, сгорающий от стыда и позора, кое-как добрался он к себе домой. Воистину, зло порождает зло!
Упакоша же в сопровождении служанок тайком отправилась во дворец царя Нанды и, обратившись к нему, сказала:
«Купец Хираньягупта хочет утаить деньги, оставленные ему на хранение моим мужем». Захотелось царю узнать все точно, и послал он за купцом, а тот, когда его привели, сказал: «Нет у меня, повелитель, ничего!» Упакоша же возразила на это: «Есть у меня, царь, свидетели. Держит мой супруг в сундуке запертыми божеств — хранителей дома. Перед ними купец сам признал, что у него деньги. Прикажи принести сундук и спросим их!» Улыбнулся царь, выслушав ее речь, и послал за сундуком. Тотчас тот сундук был доставлен царскими слугами. И тогда Упакоша сказала: «Отвечайте по правде — говорил ли купец, что деньги моего мужа у него дома? Скажете — домой отправлю, нет — прямо здесь крышку открою и всему собранию вас покажу!» Такое услыхав, перетрусили запертые в сундуке и заговорили: «Правда, правда, свидетели мы: купец перед нами признался, что присвоил деньги!» Ничего не возразил купец и сознался во всем.
Сгорая от нетерпения узнать, что же такое в сундуке, царь попросил Упакошу открыть его. Отперла она сундук прямо в собрании, и трое, скрывавшиеся в нем, подобные силам тьмы, вылезли наружу. С трудом признали их царь и министры и со смехом пожелали узнать, как они там оказались. Тогда добродетельная Упакоша рассказала, как все случилось, и все, кто был в собрании, похвалили ее поведение: «Немыслимо трудно живется порядочным женщинам, твердым в добродетели!» Царь же, узнав про случившееся, лишил этих трех охотников до чужих жен их имущества и изгнал из страны. «Будь мне сестрой», — сказал он Упакоше и, наградив ее большими деньгами, отпустил. Возрадовались Варша и Упаварша ее твердости в соблюдении супружеского долга, и все горожане разделили их радость, узнав об этой истории.
Между тем я умилостивил Великого бога, исполнителя желаний, достойного супруга Парвати, труднейшими подвигами, и просветил он меня знанием грамматики Панини, а я по его желанию дополнил ее[111]. После этого я, утолив жажду знаний по милости Бога, увенчанного серпом луны, пошел домой и в дороге не знал я никакой усталости. Так пришел я в свой дом и, поклонившись матери и наставникам, узнал от них занимательную историю, случившуюся с Упакошей.
Не было предела моей радости, и ничто на земле не казалось более удивительным: от этого моя прежняя любовь к жене выросла во много раз.
Захотелось вслед за тем наставнику Варше услышать из моих уст новую грамматику, но повелитель Кумара сам его в ней просветил. Потом спросили Вьяди и Индрадатта у своего учителя, сколько нужно заплатить ему, и наставник Варша ответил: «Следует дать мне десять миллионов золотых!» Согласились они и сказали мне: «Нужно пойти, друг, к царю Нанде и у него попросить денег. Иначе откуда нам столько золотых взять! У царя Нанды есть сейчас девять сотен и девяносто миллионов золотых. Он ведь сделал Упакошу своей названой сестрой, а ты, значит, приходишься ему шурином. Поэтому ты можешь к нему обратиться за такой помощью». Порешив так, мы втроем пошли к Нанде, пребывавшему тогда в Айодхье[112]. Когда же достигли мы Айодхьи, сказали нам, что царь Нанда умер. Горе наше было безмерно, а в стране началась смута.
Тогда Индрадатта обратился к нам со словами: «Знаю я ухищрения магии и вселюсь в тело умершего царя. Ты, Вараручи, придешь ко мне, как проситель, и я дам тебе золото. Ты же, Вьяди, постереги мое тело, пока я в него не вернусь». Так решив, вселился Индрадатта в тело Нанды, и, когда ожил царь, вся страна возрадовалась. Вьяди остался сторожить тело Индрадатты в заброшенном храме, а я пошел к царю.
Вошел я во дворец, приветствовал царя, как положено, и в награду нашему учителю попросил я у лже-Нанды десять миллионов золотых. Тогда позвал он Шакаталу, министра истинного Нанды, и приказал: «Уплати этому человеку десять миллионов золотых!»
Увидев чудом ожившего царя и тотчас явившегося к нему просителя, догадался министр, что дело неладно. Воистину, чего только не поймет умный человек! Сказал он: «Велю дать, божественный!», а сам подумал: «Сын Нанды еще мальчик, у страны врагов много. Пока придется поберечь этого мнимого царя». Приняв такое решение, он тотчас же приказал по всему царству сжечь всех покойников. Побежали соглядатаи по всей стране, стали выискивать трупы и сжигать их. Заглянули они и в тот храм, где Вьяди сторожил тело Индрадатты, и, вырвав у него тело друга, сожгли.
Хитрый же Шакатала, когда царь стал торопить его с выдачей денег, так ему отвечал: «Все слуги твои заняты приготовлением к празднику. Пусть брахман немного подождет — выдам я ему деньги!» А в это время вошел к царю с рыданиями Вьяди: «Недостойное дело свершилось, царь. Ты воскрес, а слуги твои сожгли тело живого брахмана, предававшегося созерцанию». Узнав это, задумался мнимый Нанда: «Что же теперь со мной будет?», а многомудрый Шакатала, поняв, что тело сожжено и мнимому Нанде некуда деться, вышел со словами: «Отдам я деньги брахману». Тогда мнимый Нанда обратился к Вьяди с такими горькими словами: «Я, брахман, стал теперь шудрой[113]. Что за радость мне в царских утехах?» Вьяди же, утешая царя подходящими к случаю словами, повел такую речь: «Стала твоя тайна известна Шакатале. Об этом теперь надо думать. Ведь он может погубить тебя и возвести на трон Чандрагупту, сына прежнего Нанды[114]. Поэтому ты сделай так — поставь Вараручи главным министром, а он благодаря своему острому и обширному разуму сумеет укрепить твое царствование». После этого ушел Вьяди отдавать учителю положенные деньги, принесенные Шакаталой, а мнимый Нанда назначил меня министром.
Тогда я ему посоветовал: «О царь, погибло твое брахманское достоинство и не будет в твоем царстве покоя, пока Шакатала правит делами. Нужно найти способ погубить его». И вот, по моему совету, царь велел бросить Шакаталу в глубокий колодец по обвинению, что тот сжег живого брахмана, и вместе с ним туда же велел заключить сто его сыновей. Каждый день спускали им в колодец плошку с поджаренной мукой и плошку с водой. Тогда сказал Шакатала сыновьям: «Дети, этого и на одного не хватит, а нас здесь много. Поэтому пусть пища достанется только тому, в ком есть силы свергнуть мнимого Нанду». «Только ты, отец, можешь это свершить, — ответили сыновья, — пусть тебе и достается пища». Воистину, для решительных людей отмщение врагу дороже жизни! На том и порешили. Стал Шакатала один съедать всю муку и выпивать всю воду. Уж так повелось, что, кто хочет одолеть врага, ожесточается душой.
«Если человек хочет себе блага, не следует ему ничего предпринимать, не поняв души своего повелителя и не завоевав его доверия», — рассуждал Шакатала в колодце, видя мучения сыновей, друг за другом умирающих от голода. Все сто сыновей умерли на его глазах, и остался Шакатала один, окруженный их трупами.
