На это у отца семейства было несколько причин. Во-первых, он не слишком-то верил, что Мэдисон вернётся. Во-вторых, не мог видеть страдания сына. В-третьих, на носу был день рождения Гарри.
«Лучше синица в руках, чем журавль в небе», — мудро заключил он.
Госпоже Холдсворт он ни слова не сказал о своём плане, понимая, что жена вряд ли одобрит подлог. Гарри, конечно, он тоже не поставил в известность.
Утром Гарри страшно удивился, что вместо традиционных подарков он получил от родителей лишь словесные поздравления. Не то чтобы он ждал сюрпризов, нет, он слишком горевал о Мэдисоне, чтобы думать о празднике. Но старый велосипед совсем износился, и он полагал, что родители подарят ему новый.
— Потерпи до вечера, Гарри, — загадочно сказал отец.
— Он даже мне не говорит, что приготовил, — сказала мама, когда вечером они пили чай в ожидании отца.
Госпожа Холдсворт задумалась о том, как повзрослел её сын за последнее время.
Прежний Гарри бы шумел, ревел и носился по дому в ожидании обещанного сюрприза.
Но с появлением Мэдисона мальчик стал куда спокойней, прилежней и ответственней.
Когда попугай пропал, Гарри приуныл и ушёл в себя. Вот и теперь он лениво ковыряется в своём праздничном торте, приготовленном по рецепту Мэдисона.
— Вкусно, Гарри? — робко спросила мама.
— Да, спасибо.
— Скоро папа придёт.
— Хорошо.
— Не грусти, дорогой. Всё могло быть и хуже.
Как же она была права.
Когда господин Холдсворт приехал домой, он не вошёл сразу в кухню, а лишь просунул в дверь голову и сказал:
— Подождите пару минут. Не входите в гостиную, пока я не позову.
Наконец из-за дверей раздался его бодрый голос, и Гарри с мамой переступили порог. На столе стояла большая коробка. Господин Холдсворт торжественно открыл крышку.
Сначала всё было тихо, наконец из коробки высунулась серая голова с крючковатым клювом и светло-жёлтыми глазами. Госпожа Холдсворт шумно выдохнула.
— Ох! — воскликнула она. — Это случайно не…
— Нет, — отрезал Гарри. — Это не он.
— Да, это не он, — сказал господин Холдсворт. — Но я думал, тебе понравится подарок, Гарри. Попугай уже немножко говорит, а ты подучишь его. «Лучше синица в руках, чем журавль в небе», так?
— Да, папа, спасибо тебе. И тебе, мама. Чудесный подарок.
— Он невероятно похож на Мэдисона, правда? — затараторила госпожа Холдсворт.
— Ещё бы, — обрадованно подхватил папа. — Все попугаи одинаковы.
— Как китайцы? — спросил Гарри.
Наступило неловкое молчание. «Какой же я болван, — подумал папа Гарри. — А ведь хотел как лучше».
— Ну же, придумай ему имя, — сказал он вслух.
«Он, конечно, хотел как лучше, — подумала мама. — Но поступил как болван».
— Может, у птички уже есть имя, — наигранно весело произнесла она, склоняясь над коробкой. — Ну, дружок, скажи нам, как тебя зовут?
— П’ошу п’ощения, — ответил тот. — П’ошу п’ощения.
Шли дни, и Гарри было всё сложнее притворяться, будто он рад подарку. Сам бы себе он такой никогда не пожелал.
Он понимал, что папа, пытаясь восполнить потерю, потратил на нового попугая уйму денег, не догадываясь, что сделает только хуже. Гарри заботился о своём питомце, но так и не смог к нему привязаться. Для него это была всего лишь птица в клетке. Он даже с трудом заставлял себя разговаривать с ней, хотя и придумал подходящее имя — Федди. Как Фредди, только без буквы «р», которую попугай говорить не умел.
Родители также пытались общаться с Федди, но безуспешно. В ответ они слышали только «п’ошу п’ощения» или «ст’ашно пе’еживаю». Он также умел немного говорить о погоде, и иногда даже к месту.
Но чаще всего в голове у него была белиберда, и в солнечный день он вполне мог закричать: «Льёт как из вед’а!» или «Холод собачий!». А однажды, когда разверзлись небеса и прогремел гром, он завопил: «П’ек’асная погода! П’ямо т’опики!»
На телефонную трель он реагировал словами: «Сними чё’тову т’убку, до’огуша. Я занят».
Со дня рождения Гарри прошла неделя. Были каникулы, папа уехал на работу, мама отправилась по магазинам, и он мог делать всё, что душе угодно. Вот только ничего ему не хотелось.
«Если бы Мэд был здесь, — сокрушался Гарри, — мы бы нашли чем заняться. Например, поиграли бы в „Монополию“».
Тут зазвонил телефон.
— Сними чё’тову т’убку, до’огуша. Я занят, — тут же сказал Федди.
— Алло, — произнёс Гарри уже привычным для него равнодушным тоном.
— Звонок для Гарри Холдсворта, — сообщил оператор.
— Это я.
— Вызывает Мэдисон Холдсворт. Будете говорить?
Глава тринадцатая
Мэдисон взлетел высоко-высоко в солнечное осеннее небо и оглядел лежащий под ним Лондон. Он искал хоть какие-нибудь знакомые приметы.
Холдсворты жили в Гринвиче возле городского парка. Мэдисон многое знал про этот парк из рассказов Гарри. Мальчик поведал ему об обсерватории, королевском дворце и последнем из больших чайных клиперов «Катти Сарк»[2], стоящем в сухом доке Темзы. Теперь в сердце Мэда теплилась надежда, что с высоты птичьего полёта он узнает эти места.
Но вместо реки и зелёного парка попугай видел лишь маленькие коттеджи, многоэтажные башни и сотни машин, колесящих по улицам города.
Выше взлететь он уже не мог и опустился на крышу ближайшей высотки.
— Мэд, — строго сказал себе попугай, — рано паниковать, старина. Переведи-ка дух и напряги мозги. Что мы имеем? Ты восстановил силы, выбрался на свободу и находишься где-то в Лондоне. С другой стороны, ты не знаешь дороги домой. Нужно скорее связаться с Гарри. Что же ты ему скажешь? Привет, Гарри. Забери меня отсюда, сам не знаю откуда? И ничего, что нас разделяют целые километры. Нет, ты должен найти какой-нибудь ориентир и там назначить мальчику встречу. Но сначала нужно отыскать телефон. Можно, конечно, залететь в чьё-нибудь окно и сказать: «Привет, незнакомец. Ничего, если я от тебя позвоню?» Нет, нужно искать телефонную будку. Да, а как же ты откроешь дверь? Клювом? Или, может, разобьёшь стекло, как распоследний хулиган? О, идея! Нужно проникнуть в уже разбитую будку и позвонить! Мэдисон, ну какой же ты умница! Вперёд!
Отыскать в Лондоне красную телефонную будку было совсем несложно, но первая оказалась целёхонькой, вторая была уже занята, а третья настолько разгромлена, что, кроме оборванного телефонного провода и надписи «„Хотсперз“[3] — чемпион», там ничего не было.
Наконец после долгих и утомительных поисков он нашёл возле стадиона то, что искал. В самом начале улицы Уайт-Харт-лейн стояла пустая, а главное — почти невредимая телефонная будка, в которой чьи-то не в меру бойкие ноги выбили нижнее стекло.
Мэдисон проскользнул внутрь и сел сверху на телефонный аппарат. Сняв трубку, он набрал клювом номер телефонного узла.
— С кем будете говорить? — спросил вежливый женский голос.
Мэдисон продиктовал номер и фамилию Гарри.
— Ваше имя, сэр?
— Мэдисон Холдсворт.
— Одну минуточку. Соединяю.
Раздался мелодичный перезвон и взволнованный голос Гарри:
— Буду! Буду!
— Пожалуйста, говорите, — сказала телефонистка.
— Гарри?
— Мэд! Мэд, это правда ты? Ты жив? Где ты?
— Жив я, жив. Все подробности при встрече. Рад слышать тебя, старина.
— Мэд, откуда ты звонишь?
— Из телефонной будки.
— Но где эта будка? Скажи, я за тобой приеду. Прямо сейчас.
— Там, где стоит указатель «Уайт-Харт-лейн».
— Ох, это на севере Лондона. Очень далеко от нашего дома.
— Значит, я полечу на юг. Нужно только решить, где мы встретимся.
— Отличная мысль.
— Не у тебя одного, дружок, монополия на отличные мысли. Ну, так где?
«„Монополия“, — подумал Гарри. — Любимая игра Мэда. Ну конечно!»
— На Трафальгарской площади, — уверенно сказал он. — Слушай, Мэд. Ты сейчас примерно в семи-восьми милях от Темзы. Вот что, лети на юг, пока не увидишь реку. Ты её не перелетай, а посмотри по сторонам. Увидишь Трафальгарскую площадь. Ты ни с чем её не перепутаешь. Посреди площади высокая колонна. Я оставлю маме записку и сяду на электричку до Чаринг-Кросс. Через час я буду на месте, ты подлетишь приблизительно в это же время.
Внезапно Мэд услышал громогласное, фальшивое пение и обернулся. К телефонной будке брёл нетвёрдой походкой мужчина с красным носом и бутылкой в руках. Поравнявшись с будкой, он приложился к горлышку и пьяным взглядом уставился на попугая.
— Гарри, — торопливо сказал Мэд, — мне пора. До встречи. — Он бросил трубку и вылетел через разбитое стекло на улицу.
— Попугай, — пробормотал прохожий. — Говорящий по телефону. Хватит пить. — И он опорожнил бутылку на мостовую.
