— Банки консервные, дырявые кастрюли, какие-то ржавые кровати, ну всякий железный хлам!
— А на машинах — ребята-пионеры. Увидели они нас и спрашивают: — Вы что, на экскурсию? Откуда? Мы им сказали, что мы из санатория. А они свесились через борт и кричат: — Салют! Курортники! А мы — здешние, заводские… Это наш завод. Собрали мы этот лом на свой школьный трактор и хотим подарить его на Первомай нашему подшефному колхозу.
— Богато живут, — заметил Митя, — и завод — свой и колхоз…
— У них связь, — затараторили опять ребята.
— Их пионерские лагеря близко от колхоза и получают от него молоко, творог, сметану и овощи.
— Ребята ходят им помогать, полоть свеклу, подбирать колоски, копать картошку. Дружно живут. И вот насобирали много лома, а рабочие говорят, что для ихнего трактора не хватает металла.
— Они хотят не гусеничный Т-38, а колесный Т-40.
— Им, может, и не хватает-то на одно колесо…
— А что, если им отдать машу «дизовку»[1]? Ту, что стоит за санаторием, возле склада, она ведь старая, вся проржавела и никому не нужна, — предложил Митя.
— Мысль!
— Здорово!
— Сила! — одобрили ребята.
— Но дизовка-то стоит у Анны Тихоновны. А вы знаете, какая она? — многозначительно прищурился Леня. Ребята помрачнели: — Знаем, у Анны Тихоновны не то что дизовку, кусочек ржавой железки не выпросишь.
— А помочь тем, заводским, надо…
— Что делать?
— Айда к Захару Нилычу!
Захар Нилыч по обыкновению сидел в бухгалтерии на втором этаже и крутил ручку какой-то машинки, щелкал на счетах и ставил бесконечные цифры на большом листе с мелкими-мелкими клеточками.
Когда ребята попросили разрешения войти, он линейкой засек место, на котором остановился, и вопросительно вскинул очки с кончика большого ноздреватого носа на просторную лысину…
— Чем могу служить?
Ребята рассказали ему, в чем дело.
— Я ее давно списал, — обрадовался бухгалтер, — хоть бы нашелся добрый человек, да вывез ее отсюда. Только место занимает. Вид портит.
— Те ребята, с завода, — возьмут, им до зарезу надо на колесо….
— Мы сейчас свяжемся с заведующей складом, — оживился Захар Нилыч. Высунув в форточку голову на длинной худой шее с большим кадыком, Захар Нилыч прокричал Анне Тихоновне, возившейся внизу у склада, что наконец можно избавиться от дизовки. Но с ней лучше было «не связываться». Анна Тихоновна даже слушать не стала об этом.
— Вот-вот, — гремела она в ответ железной накладкой и огромным замком. — Вы все готовы списать, все размотать туда-сюда.
— Нам не хватает на одно колесо к трактору, — хором кричали в форточку ребята.
— Обойдется ваш трактор без колеса… Подумаешь! Колесные какие…
— Безобразие! «Сам — не гам, и другому не дам», — возмущался Захар Нилыч. — Я ей сейчас ультиматум предъявлю.
Ребята, заинтересованные, наблюдали. Захар Нилыч снова высунулся в форточку и грозно крикнул:
— Если вы не отдадите дизовку добром, я у вас внезапную ревизию сделаю, весь железный хлам изыму. Помещение склада под «госпиталь» отдам, а вас — ликвидирую как класс!
Он победоносно взглянул на ребят. Те смотрели на него восторженно.
— Ах вот как? — выкрикнула Анна Тихоновна. — Ревизию делать? Государственное имущество разбазаривать? Не допущу! Я здесь двадцать лет работаю… Пережила двенадцать директоров! Десять бухгалтеров! Пятнадцать завхозов! Двадцать поваров! Сотни шоферов! Все — жулики, пьяницы, воры! А у меня хотя бы порошинка пропала.
Эту краткую «историю курорта» знал наизусть весь автогараж и прилегающая к санаторию улица.
— И почему она — «Тихоновна!»? — размышлял Леня. — Назвали бы ее «Громковна»!
Анна Тихоновна ухватилась за дизовку, но не могла сдвинуть ее с места. Ей хотелось и дизовку упрятать к себе в склад. Но дизовка была очень велика, к тому же свободное место в складе, несмотря на яростный протест Анны Тихоновны, с весны переходило к санаторному «госпиталю». Так называли маленькую столярную мастерскую детского санатория, которая в теплые дни помещалась в складе у Анны Тихоновны. Как только захромает стол или подогнется ножка у стула, «больного» сейчас же несут в «госпиталь» к Ивану Ивановичу. Там у него ждут лечения не только стулья. Бывают и жестоко изрезанные перочинным ножом кресла и дорогие диваны с продавленными пружинами. Это оттого, что некоторые ребята потихоньку становятся на диван ногами, прямо на белоснежные чехлы, и прыгают на них, пока этого не видят старшие. Правда, таких ребят становится все меньше и, вероятно, скоро они совсем выведутся. Но все же есть.
После таких проделок Ивану Ивановичу и его помощникам приходится много трудиться, чтобы вылечить пострадавших.
Вскоре занятия кружка «Умелые руки Иван Иванович перенес в «госпиталь».
Когда наши ребята впервые заглянули в склад, они ахнули:
— Вот где таится металлолом. Это же целое богатство!
Железные и чугунные «буржуйки» разный типов, проржавевшие духовки, сотни заржавевших железных коек и даже большой паровой котел с трещиной. Кому нужен весь этот железный хлам? Теперь инвалиды войны приезжают в восстановленную после войны здравницу. Спят на удобных кроватях с хорошим бельем и пушистыми одеялами, отдыхают в мягких креслах.
«А вдруг что понадобится?» — думает Анна Тихоновна и тянет в склад все, что попадается на глаза. И ей важно, чтобы каждая вещь, попавшая к ней в склад, была на месте. Анна Тихоновна не выносила, когда ребята что-нибудь трогали.
В тот же день делегация ребят провела тайное совещание с Захаром Нилычем. Потом он по телефону позвонил на завод, а ребята — в школу.
Судьба «госимущества» в складе Анны Тихоновны была решена, но она покамест об этом ничего не знала.
— Анна Тихоновна у нас на курорте старый работник, безупречно честный, правда, с некоторыми странностями, — объясняла Надежда Сергеевна делегации, — но мы с ней считаемся…
— Авось, все обойдется без скандала, — сказал Иван Иванович.
— Вы ее как-нибудь деликатно подготовьте к сдаче склада, — советовала Надежда Сергеевна бухгалтеру.
— Уже начал, но не совсем деликатно, — признался Захар Нилыч.
Глава пятнадцатая. Троица отличилась
Солнце пригрело. По санаторному дворику потекли ручьи. Сосульки у карнизов крыши делались все прозрачней и опаснее. Сбивать их полезли на крышу Захар Нилыч, Иван Иванович и дядя Сема. Из санатория высыпали ребята с лопатами, вениками и саночками, принялись убирать территорию.
Мраморный мальчик по-прежнему улыбался, сидя на своем пьедестале, только от большой снеговой шапки у него осталась на макушке маленькая тюбетейка, да и та вот-вот растает… А снежная баба, что встречала ребят у входа в санаторий два месяца тому назад, в день их приезда, теперь вся осела и даже сделалась кривой на один бок. Зато в ее дырявой соломенной шляпе появились грачиные перья…
Весна… Светлана Ивановна работала вместе с детьми и успевала застегнуть ворот какому-нибудь очень «жаркому» работнику, надвинуть снова на лоб шапку «ухарю» и отнять лом или лопату у того, кто, по ее мнению, уже достаточно сделал. Митя, без костылей, раскрасневшийся, со сдвинутой на затылок шапкой, с наслаждением раскалывал в тени ломом сероватый, обледенелый снег, а Леня и Марксида с маленькими помощниками укладывали большие снежные куски на саночки и вывозили со двора, за санаторий, на бугор. Там, на солнце, глыбы снега быстро таяли, ручьи текли вниз, в парк.
Было весело. Все работали и все кричали радостно, звонко. Во дворе — мальчишки и девчонки, в парке — грачи. Они сегодня прилетели из далеких стран.
Ляля повертелась немножко на глазах у всех, а затем юркнула в парк.
— Ляля, ты куда? — окликнула ее Марксида, — почему не работаешь?
Ляля остановилась, но ничего не ответила.
— А уроки приготовила? — спросила ее Светлана Ивановна, только что отколовшая ломом большую глыбу льда.
— Нет, я не успеваю, — нехотя ответила Ляля. Она торопилась уйти.
— А как же другие успевают и еще ведут общественную работу? — Ляля пожала плечами. — Ты можешь не перейти в седьмой класс.
— Подумаешь, какая важность, — небрежно бросила Ляля.
— Очень важно, — серьезно сказала Светлана Ивановна.
— А вот моя мама даже семилетку не окончила и вышла за папу…
— Ну, она зря поторопилась, без образования нельзя.
— Можно, — решительно заявила Ляля. — Вот вы имеете высшее образование, наверное, учились лет пятнадцать, а толк какой? — Ляля окинула взглядом Светлану Ивановну с головы до ног и усмехнулась.
Светлана Ивановна посмотрела на свое «семи-сезонное» пальто и воротничок «под котик». Конечно, все это не могло идти ни в какое сравнение с Лялиными норками.
