— Моего любимого голубя! Тигра драная! Я тебя сейчас ухандокаю! — и Леня бесстрашно набросился на Фредика со своими кулачонками.
Светлане Ивановне с трудом удалось успокоить ребят. Никто не хотел танцевать. Про пирог забыли. И Фредик под шумок съел его один до последней крошки.
Ребята, негодуя, рано отправились по своим палатам и еще долго возмущались, лежа в постели.
Глава семнадцатая. Драка
После завтрака Фредика вызвали в кабинет к главному врачу. Там он пробыл довольно долго и теперь сидел в палате раздраженный и злой.
Митя и Валерочка тоже пригорюнились. Утром Митя вместе со Светланой Ивановной делал свой утренний обход. Девочки были на процедурах. Няня Маша, выметая из 10-й палаты всякий мусор, развернула смятый комок бумаги.
— Посмотрите, какая хорошая картиночка, — сказала няня, разглаживая бумагу. — Это ведь наш санаторный дворик, правда, хорошо нарисовано?
Светлана Ивановна взяла измятый лист.
— Да, хорошо, талантливо…
Она повернула лист и непроизвольно прочитала Митино посвящение. Он узнал свой подарок и стоял, грустно опустив голову.
— Ты можешь подарить его нам? — спросила Светлана Ивановна. — Мы поместим его в альбом лучших рисунков.
Митя кивнул головой, и поскорей ушел к себе в палату, бросился на кровать лицом вниз и зарылся в подушку.
— Митя, брось, — уговаривал его Саша.
Но Митя ничего не отвечал.
— Я вам говорю как староста палаты, что вы все — дураки… — Понятно? Стоит ли так переживать из-за этой пустышки Ляльки?
— Ну, конечно, не стоит, — насмешливо улыбаясь, — ответил Валерочка. — Вот если бы разговор шел о Марксиде…
Саша покраснел и умолк.
При упоминании имени Марксиды или ее появлении Саша сразу же терял дар речи.
После случая с голубем Ляля перестала замечать Фредика. Ей нравилось его «злить». И Ляля у него на глазах нарочно была особенно внимательна к Валерочке и даже к Мите.
Атмосфера в палате накалялась.
Вечером, когда старшая группа вместе со Светланой Ивановной слушала игру Раи на пианино, к Мите, вразвалку, засунув руки в карманы брюк, подошел Фредик. С особенной выразительностью, как это делают взрослые парни, он сказал Мите одно короткое слово: «Отойдем…»
Митя понял вызов. Но он никогда не дрался, не любил драться. Ему хотелось слушать музыку и Митя растерянно улыбнулся.
— Что сдрейфил? Слабо? — вызывающе спросил Фредик.
Митя вспыхнул.
— Пошли!
— Где?
— В уборной…
Это было единственное место в санатории, где можно было запереться на крючок.
Светлана Ивановна заметила, что мальчики старшей группы, извинившись, исчезают один за другим. Наконец остались одни девочки. Почти одновременно явились малыши с жалобой.
— В уборную нельзя попасть… Большие ребята облепили всю дверь, забрались наверх, смотрят через стекло, хохочут. Кто-то там заперся и не открывает.
Воспитательница направилась к уборной. Ребята моментально «ссыпались» сверху вниз и исчезли, малыши беспокойно топтались на месте.
Светлана Ивановна постучала в дверь.
— Кто там, откройте…
— Я, — послышался глуховатый басок Саши.
— И я, — пискнул Леня.
— Открывайте, что вы там делаете?..
Смешок, молчание.
Появилась Марксида.
— Они дерутся!.. — задыхаясь сообщила она и стукнула кулаком по двери:
— Откройте сейчас же, а не то придет Иван Иванович и он взломает дверь. Тогда вам будет… по самую маковку…
Дверь открылась.
На закрытых унитазах сидели Саша и Леня, а Фредик, Валерочка и Митя — стояли красные, взъерошенные.
У Валерочки багровел синяк под правым глазом, у Фредика на лбу красовалась шишка, а у Мити — царапина шла через всю щеку до левого глаза. Рукав оторван у самого плеча.
— Дрались?
— Да….
— Марш в палату!..
— Из-за Ляльки дрались, — шепнул на ходу Леня Марксиде.
Сердце Марксиды сжалось. И хотя она была очень сознательной девочкой, ей вдруг стало обидно, что Митя дрался не из-за нее…
Глава восемнадцатая. Награда
На совете дружины обсуждалось поведение всей пятой палаты. Особенно досталось старосте Саше Сибирякову и Мите Трубину.
— Вас коллектив выделил как лучших, сознательных ребят. А вы вон чем занимаетесь, пионеры, скоро комсомольцы, а ведете себя, как в каменном веке, неолитические люди, — говорила Марксида и с печалью смотрела черными глазами на Митю и Сашу.
Марксида не представляла, какие страдания испытывает Саша. Он тут же про себя решил выучить все про этот каменный век и навсегда отрешиться от всяких, видимо, плохих, неолитических поступков.
Все ребята признали себя виновными. Совет дружины считал, что они должны быть наказаны за драку. Палата № 5 сама себе выбрала наказание: два дня пролежать в постели и два раза — остаться без кино.
Свое наказание они несли как знамя.
— Не подходите к нам! Мы наказаны! — кричал Леня всем «болельщикам».
Фредик не протестовал. Он лег так, чтобы ему были видны все, кто будет проходить мимо палаты. Он ждал, не пройдет ли Ляля, не заглянет ли к ним? Ведь он страдает и наказан из-за нее… Нет, она не пришла и в их палату не заглянула.
Ляля знала, что мальчики из-за нее дрались и чувствовала себя героиней дня.
…Чтобы их снова поссорить, она с Леней послала Валерочке черную атласную ленту — завязать подбитый глаз.
Леня решил, что девчонки ничего не понимают в драке. Валерочка сразу же сдался, а Митя один дрался против всех и всех победил… Значит ленту заслужил он. И Леня отдал ее Мите.
Митя, счастливый, простил Ляле за эту награду все. Перевязав лентой щеку и опираясь на палку, он прошел в классную на урок.
— Полюбуйтесь, еще один герой! — с горечью представила его классу Марксида. Ребята засмеялись.
Митя покраснел и сел на свое место, рядом с Валерочкой. У него тоже был завязан глаз бинтом. Ляли еще не было. Она, как всегда, крутилась перед зеркалом и опаздывала.
Фредик поджидал ее у входа в класс. Ему хотелось услышать от Ляли хоть одно ласковое словечко, ведь он ее не видел два дня.
Ляля с поднятым кверху носиком проследовала мимо, даже не взглянув на страдальца.
— Ладно же, — погрозил ей вслед Фредик. — Вы у меня с Митькой еще потужите…
— Почему с Митькой? — насмешливо улыбаясь, обернулась Ляля к Фредику.
— Потому, — мрачно ответил Фредик и ушел. Когда Ляля вошла в класс и села на свое место, ей все стало ясно.
— Ты зачем нацепил на себя мою ленту? — прошипела она над самым ухом Мити.
Тот удивленно взглянул на нее. Ляля походила на взбесившуюся кошку. Митя никогда не думал, что такое хорошенькое личико может быть таким безобразным, так исказила его злоба.
— Я эту ленту послала не тебе, а Валерочке.
Митя сдернул ленту и бросил ее Ляле в лицо. Немного успокоившись, Митя открыл свою толстую литературу, которую ему вернула Ида. В ней лежал батистовый платочек.
— Возьми, ты верно забыла его в книжке, — простодушно сказал Митя, отдавая Иде платочек. Она покраснела.
— Да! — вздохнула она. Схватила платочек и незаметно вытерла навернувшиеся слезы. — Ну, дурень, дурень! Ничего-то, ничего не понимает… Ведь должны же это понимать и городские и деревенские ребята…
Глава девятнадцатая. Космическая сказка
Уроки шли и в младшей группе. Екатерина Павловна рассказывает сказку, старинную, давнишнюю, как мечта человека о полете в небо.
— Я слышала эту сказку от талантливой народной сказительницы Серовой, — начала она.
Ребята слушают чудесную русскую сказку о белой лебедушке, раненной добрым молодцем в белое крыло лебединое. О том, как он пожалел ее и оставил в своем шатре узорчатом, поставленном на лугу зеленом, среди трав шелковых, да цветов лазоревых. Как только уходил на охоту добрый молодец, лебедушка грудью ударялась о «сыру землю», становилась распрекрасной девицей-красавицей. Она как добрая хозяюшка убиралась в шатре. И на столе, покрытом скатертью камчатною, всегда были вкусные кушанья. Удивлялся чудесам добрый молодец. Однажды подглядел за лебедушкой. Да взял и сжег ее шкурку лебединую вместе с белыми перышками. Горько плакала девица-лебедь о том, что потеряла свою вольную волюшку. Не взлететь ей больше в поднебесье, не увидеться с лебедем-батюшкой, лебедью-матушкой, своими сестрами, братьями лебедиными. И еще горше заливалась слезами горючими, что навеки вечные остался без подруженьки любезный лебедь белый, мил, сердечный друг… Добрый молодец утешил девицу, женился на ней.
Когда наступила весна, высоко в небе пролетели над шатром узорчатым стаи лебединые. Вышла из шатра молодушка, глянула ввысь и слышит крики лебединые:
— А не бросить ли тебе перышко, перышко белое, заветное? — позвали ее лебедь-матушка и лебедь-батюшка.
