Сёстры разгружали Серёжу.
— Пирожки с капустой! — вскрикнула Таня. — Тётя Рита такими пирожками нас в детстве угощала, когда мы с Клавой приходили к тебе в гости.
Тётя Рита — это кто? Свекровь? — тихо спросила сестру Светка.
— Отстань! — прошипела Таня.
— А Клава? — не унималась Света.
— Что Светка спросила? — поинтересовался Сергей.
— Она спросила, кто такая Клава, — подчёркнуто чётко ответила Таня. — Садимся за стол?
— Клава, — сказал Сергей, усаживаясь поближе к самовару, — это моё далёкое прошлое… Самовар вы здорово придумали. А как вам мамин хворост? Попробуй, Светка!
Света попробовала это полузабытое мучное изделие:
— Таня не хуже делает. И вообще она хорошая хозяйка. Умеет борщ варить, баклажанную икру, котлеты, рыбу в маринаде. Вы всегда пальчики облизывать будете.
— Света! — одёрнула её Таня.
— Ей на это времени не хватит, — сказал Сергей. — Таня должна усиленно заниматься музыкой. Неонила Николаевна уверена — слышишь, Таня? — она уверена, что ты избранница судьбы.
— Ты уже говорил. Но я не хочу быть её избранницей. Ведь судьба, говорят, слепая. Наткнётся на кого-нибудь и вознесёт. А другие — не хуже — сидят и дрожат от нетерпения: «Меня, меня!» Противно!
— Да, ты, оказывается, стала философом! — удивился Сергей.
— А ты думал, что к дурочке приехал? И вообще я не собираюсь бросать медицину. Объясняла?
— Хорошо. Пока переменим пластинку, — согласился Сергей. — Я тоже давно не одержимый максималист. Как видишь, ни словом не обмолвился об Анатолии Егоровиче. Даже за плащ большое спасибо передал.
— Умница. Если б обмолвился, то был бы не максималист, а просто дурак.
— Какое варенье! — воскликнул Сергей.
— У нас ещё сливовое есть! — похвастала Света.
— А теперь о самом главном, — сказал Сергей. — Сколько тебе нужно на сборы? Клава, как я слышал, уже давно вышла замуж.
За столом стало очень тихо. Светка, прихлёбывая чай из блюдца, смотрела то на Таню, то на Сергея.
Наконец Таня сказала:
— Ну и что? Поэтому и ты торопишься жениться?
— Брось, Танька… — Сергей закашлялся. — Если бы из-за этого… — он опять закашлялся. — Я бы сейчас не кашлял. Ведь до утра со Славиком просидел на скамейке.
Таня молчала.
— Светка, ну у тебя сестрица! — Сергей взял гитару со стены, тронул струны. — Расстроена! Сколько времени не прикасалась? А завтра у вас отборочный концерт фестиваля песни. Мне Неонила сказала.
— Таня больше не будет петь, — объявила Света.
— Глупо. Не обижай Неонилу, Таня! Она обещала сама аккомпанировать. Зимой тебя посылают в Москву на всесоюзный. И там всё само собой устроится.
— Не знаю, Серёжа, не знаю… — ответила Таня задумчиво.
— Почему? — взмолился Сергей.
— Я узнавала… Оказывается, Тёплый Стан — это очень далеко от Красной площади.
…— Выступает медицинская сестра Первой городской больницы Татьяна Ищенко! — объявил ведущий отборочного концерта, проходившего в местном клубе Союза медработников.
Таня появилась в своём наряде для особых случаев с гитарой в руках. Раздались оглушительные аплодисменты.
— «Арлекино»! — кричали из зала.
— «Белый танец»!
— «Клён ты мой опавший»!
— «Идёт солдат по городу»!
Таня посмотрела на Неонилу Николаевну, сидевшую за роялем. Старушку трудно было узнать — так она приободрилась. Неистовая Неонила дала «ля», чтобы Таня подстроила гитару, и при этом подмигнула девушке.
— Я спою вам песню, которую сочинила сама, — объявила Таня. — Она называется «По неведомой тропинке». — И кивнула Неониле.
Можно было ожидать чего угодно, но только не того, что произошло. Как заправский джазмен, бывшая учительница пения ударила по клавишам, и у рояля с гитарой начался сложный и острый дуэт в быстром танцевальном ритме.
Что она выделывала, эта Неонила Николаевна под ритмичное щёлканье Таниной гитары! А по временам они менялись ролями. Аккомпанемент переходил к Неониле, а солировала гитара.
Наконец Таня запела так, как полагается петь бездумные лихие танцевальные песни. И то, что стихи, на первый взгляд, не вязались с мелодией и манерой исполнения, придавало им особую остроту.
По неведомой тропинке, по судьбе,Доберусь ли я когда-нибудь к тебе?Не узнаешь наперёд,Где тебя удача ждёт.Ведь всегда судьба-злодейка может сделать поворот,То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
Только я судьбы-злодейки не боюсьИ тебя прошу: пожалуйста, не трусь!Ей со мной полно хлопот,Ведь судьба своё берёт,Если кто-то с ней не спорит, а безропотно идёт,То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
По неведомой тропинке, по судьбе,Доберусь ли я когда-нибудь к тебе?Между нами старый счёт —Добираться твой черёд!Я не облачко над крышей: ветер дунул — поплывёт,То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
Уже со второго куплета зрители начали хлопать в такт песне. А последний рефрен: «То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход» — подхватил весь зал.
Сначала Сергей смотрел на сцену восторженно, а потом в глазах его появилась растерянность. А в глазах Анатолия Егоровича, сидевшего рядом с ним, кроме восторга, не было ничего. Он азартно хлопал в такт песне вместе со всеми.
В Москву Сергей Лавров летел в одном самолёте с Карташовым.
— Вы занимаетесь математической логикой? — спросил Сергея бывший лётчик-истребитель, продолжая, очевидно, долго длившийся разговор.
— Да, — мрачно ответил Сергей. — И не очень люблю болтать об этом с неспециалистами. Мы ведь о совсем другом говорили.
— Простите. Я не о каких-нибудь тонкостях. Просто вы горячитесь по поводу Тани — «да» или «нет»? Но это вам не кибернетика, где уж если «нет», то «да» невозможно.
— Начинается. Вот этих дилетантских рассуждений я и боялся.
— По роду своей работы я слегка знаком с основами комбинаторной логики, теорией многозначных логик. Мне не обойтись без алгоритмов и рекурсивных функций.
Сергей насторожился.
— Вам так повезло в жизни. Вас очень любит изумительная девушка. Я знаю, что говорю. Вообще когда речь идёт об эмоциях, между «да» и «нет» — огромная шкала.
— Ну вот, Танюша, — сказал профессор Корнильев, вызвав девушку к себе в кабинет. — С завтрашнего дня я решил стажировать вас на операционную сестру. Готовьтесь, голубушка! У нас завтра резекция желудка.
Таня молча кивнула, потому что от радости не могла сказать ни слова.
И тут в кабинет заведующего хирургическим отделением ворвался разъярённый Глеб Афанасьевич.
— Николай Александрович! Вы должны меня поддержать. Эта трагедия со средним медицинским персоналом превращается в фарс! Постовой сестре по уходу в такой больнице; как наша, инструкцией предусмотрено максимум сорок больных. А у меня их шестьдесят. Сестра разрывается! Больные не дозовутся! Я главному; «Дайте ещё один пост». А он: «Где я персонал возьму?» Я говорю: «Ищите!» А он: «Помогите искать!» Ничего себе постановочка!
— Успокойтесь, Глеб Афанасьевич! — пожалел невропатолога Корнильев.
— Как я могу успокоиться, когда творится такое…
— А вы скажите себе несколько раз очень твёрдо: «Я спокоен, я спокоен, я спокоен…»
Невропатолог застонал сквозь зубы и рухнул в кресло.
В южный город пришла зима. Таня в пальто, которое в Москве называют осенним, мёрзла в троллейбусе. А троллейбус, миновав центральную улицу города, выехал в совсем пустынные места. Остались позади последние окраинные строения, и он оказался, как говорится, в чистом поле. Таня посмотрела в диспансерную карточку, которая была у неё в руках. Там было написано: «Долгина Зинаида Петровна. Улица Новая, дом 20, корпус 3, квартира 58».
Наконец, как мираж в пустыне, впереди возникли белые корпуса многоэтажных зданий.
— Улица Новая. Следующая «Универсам», — прозвучал в троллейбусе искажённый динамиком голос.
Дверь квартиры 58 резко отличалась от соседних. Она была обита бордовым импортным дерматином. Сверкающие обивочные гвозди с медными шляпками образовали затейливый узор. Яркий коврик перед дверью, крючок для сумок, глазок, кнопка звонка — всё здесь заставляло задуматься о способе, с помощью которого можно было раздобыть эдакую роскошь. Из-за двери доносилось собачье рычание и резкие голоса, спорящие о чём-то.
Сравнив эту выдающуюся дверь с рядовыми, ничем не примечательными, Таня нажала кнопку звонка. Один за другим прозвучали три чистых музыкальных тона. Голоса за дверью смолкли, а потом женский спросил:
— Кто там?
— Из Первой городской больницы. По поводу диспансерного осмотра.
