— А вдруг ему стало плохо и он лежит там сейчас на полу… — встревожился Ямашта.
— Да нет, вряд ли. Он же вчера вроде такой бодрый был, — попытался я его успокоить.
— Моя бабушка тоже была бодрая. Она за день до смерти праздничный ужин в деревне устроила.
Прошел еще час. За это время из дома не донеслось ни звука. Кавабэ, плотно сжав губы, неотрывно глядел на окно. Потом, словно устав, перевел взгляд на дверь. Потом снова — на окно. У него уже довольно давно начала дергаться нога.
— Эй, не расклеивайтесь! — сказал я, но вышло у меня это как-то неубедительно.
Вокруг оглушительно стрекотали цикады. Наверное, они сидят на османтусе, который растет у деда в садике. Вот позади нас проехала машина. И снова не слышно ничего, кроме стрекота цикад.
— Я это… — Кавабэ говорил едва слышно, — зря я так ему сказал… ну, что он скоро…
«Не бери в голову», — хотел сказать ему я, но не смог — слова застряли у меня в горле. А «не брать в голову» было еще невозможней.
— У меня зрение с самого детства плохое, поэтому я такой вспыльчивый.
— А какая связь между вспыльчивостью и плохим зрением?
— Надо было мне извиниться… — Кавабэ чуть не плакал.
— Давайте попробуем в дверь постучаться. — Ямашта уже был готов бежать к дому, как вдруг раздвижная рама со стуком отъехала в сторону, сантиметров на пятнадцать. Затаив дыхание, мы смотрели на окно. В щели показалась тощая морщинистая рука. Она дрожала. Как рука зомби, вылезающего из могилы.
— Что же делать, что делать?! Он, наверное, умирает там! — Ямашта встал на цыпочки и со страдальческим видом смотрел поверх забора.
— А что ты хочешь делать?
— «Что делать, что делать?» А что тут можно сделать?!
Кавабэ как-то весь напрягся, широко открыл глаза и начал издавать какие-то кошмарные звуки — как ветер гудит в трубе.
— Эй! Ты чего?
Я не знал, куда мне смотреть — то ли на эту руку в окне, то ли на Кавабэ, у которого того и гляди пена изо рта пойдет, — и вертел головой вправо-влево, как курица.
— Ну дает!
Дедова рука поднялась и застыла в окне. Сжалась в кулак. И в ту же секунду дед выкинул вверх два пальца: указательный и средний. Этот жест называется «виктория», то есть победа.
— Гад! Он просто издевался над нами! Изображал из себя умирающего! — Кавабэ кипятился, как чайник.
— На раз обманул… — Я тоже волновался за деда по-настоящему и ужасно на него рассердился.
— Да, здорово мы обмишурились. — По лицу Ямашты было не очень понятно, расстроен он или, наоборот, рад.
— Замолчите уже, вы оба! — Кавабэ, не поправляя сбившихся очков, торопливо пошел от забора. Мы с Ямаштой едва поспевали за ним.
— Значит так — он объявил нам войну! — Кавабэ неожиданно остановился и повернулся к нам. — Отлично. Я принимаю вызов и буду продолжать слежку. А вы как хотите. Справлюсь и без вас.
— Я тоже принимаю, — сказал я. — Надо довести дело до конца!
Если мне и было раньше немного неловко, то теперь от неловкости не осталось и следа. Раз дед такой, то и нам стесняться нечего.
— Нахал он все-таки, — сказал Ямашта.
Да уж. Этот так просто не умрет…
5
Дед наводит порядок у себя во дворе и в садике. Он стаскивает в кучу у входной двери мешки со старыми газетами и пакеты с мусором, туда же притащил старую бочку для засаливания овощей и оставшуюся без пары сандалию-гэта. Его лысина ослепительно блестит на солнце.
На улице все так же стоит удушливая жара. Учитель в летней школе каждый день говорит нам: «Это лето для вас — проверка на прочность. Решающий бой не за горами. Терпите!» В газетах без конца пишут то про детей, которые задохнулись от жары в машине, то про летний грипп из-за кондиционеров, и публикуют фотографии песчаных пляжей, усыпанных голыми телами. Такое ощущение, что время застыло и не двигается. Как будто проживаешь все время один и тот же бесконечный день и не можешь никуда деться от палящего солнца.
Нам был просто необходим какой-то выход из этой удушливой рутины.
Даже не пытаясь прятаться, мы стояли у забора и смотрели на деда. Во-первых, прятаться теперь было уже как-то глупо, во-вторых, я, честно говоря, здорово уставал сидеть часами на полусогнутых, чтобы голова не слишком торчала. Я все вытягивался и вытягивался — прямо как бобовое дерево из сказки про Джека и бобовый росток.
Дед больше не пытался облить нас водой. И не прогонял. Он ходил туда-сюда по двору и изредка говорил что-нибудь вроде: «Это ужас что такое!» или «А ну-ка, навались!». Это он как бы сам с собой разговаривал, но я почему-то подумал, что на мысли вслух это не очень-то похоже.
— Бодрый он какой-то, — сказал Ямашта, глядя поверх забора. За последнее время Пончик подрос и догнал Кавабэ. Теперь он мог следить за происходящим во дворе, не вставая на цыпочки. — А ведь раньше только и делал, что смотрел телик. Он ведь как живой мертвец был, скажите?! Что это вдруг с ним случилось?
И правда, непонятно. Вчера вечером, например, дед взял и пожарил себе овощи в кляре. Пахло так вкусно, что у нас разыгрался аппетит и в животах заурчало.
— Он назло нам это делает, — сказал Кавабэ, — потому что мы за ним следим. Вот он и взбодрился, тьфу на него!
Я знаю, что имеет в виду Кавабэ. Иногда, если кто-то есть рядом, то чувствуешь себя гораздо бодрее и увереннее. Например, у меня лучше получается делать домашнее задание не в своей комнате, а на кухне, когда мама готовит ужин. Но папа всегда говорит: «Ну-ка, марш в свою комнату!» А еще в последнее время мама стала все чаще сидеть на кухне с бутылкой с вина, поэтому, даже в те дни, когда у меня нет дополнительных занятий, вернувшись домой, я почти всегда сразу иду в свою комнату и занимаюсь там. Мама не любит, чтобы я смотрел, как она пьет вино. И я тоже не люблю смотреть, потому что мама, хотя и рядом, но как будто где-то далеко, в таком месте, которое я не знаю. Очень неприятное чувство!
— Эй, вы чё тут торчите?
Мы обернулись и увидели Сугиту и Мацушту. Только этого не хватало.
— Чё вы тут все время высматриваете?
— Ничего особенного.
— Ага, как же. В бассейн они не пошли, сидят тут высматривают… «ничего».
— Не ваше дело.
— Да ну, честно? — Сугита выставил вперед свой острый подбородок. — Пончик, между прочим, моя мама покупает у твоей рыбу. Ты в курсе, да?
— А… а при чем тут это? — пискнул Ямашта. Как комарик.
— А при том. Ну, как я ее попрошу, чтобы она у твоей мамы спросила, раз ты мне сам рассказать не хочешь. «Хозяюшка, а зачем это ваш мальчик торчит целыми днями у чужого забора?» — противным голосом сказал Сугита. Ямашта побледнел.
— Подглядывать за людьми, что они там, у себя дома, делают, — подло, — добавил Сугита.
— Подло, — эхом отозвался Мацушта.
— Вы… вы нарушаете право человека на личную жизнь! — продолжал Сугита.
— Нарушаете право человека, — повторил Мацушта.
— Вас поймает полиция!
— Поймает!
Все-таки Мацушта полный идиот.
— Кто знает, может быть, вы что-то задумали… — Сугита перешел на страшный шепот. — Может быть, вы замышляете ограбление.
— Чего?!
— Кавабэ, не слушай их. Пошли. — Ямашта схватил Кавабэ за руку. Я начал потихоньку отходить от забора — все дальше и дальше, чтобы дед нас не слышал.
— Просто в этом доме живет одинокий дедушка. Мы за ним присматриваем и иногда ему помогаем — мусор выносим и всякое такое, — сказал я как мог убедительнее.
— Не ври! Врун несчастный, — сказал Сугита.
Я вспомнил, что дед, когда застукал нас во дворе, сказал мне то же самое. Я решил больше ничего не говорить. Но тут…
— Эй, вы куда подевались? — раздался громкий голос. Впятером мы посмотрели через забор и увидели, что дед стоит посреди двора и держит в руках огромный таз, наполненный постиранными вещами. — Ба, новые лица! Отлично. Идите сюда, сейчас развешивать будем.
Я на секунду растерялся. «Что ответить? Что ответить?» — вертелась у меня в голове одна-единственная мысль. Сугита и Мацушта выжидающе смотрели на нас. И в тот самый момент, когда мой взгляд встретился с нагловатым, «меня-ничего-не касается» взглядом Сугиты, я заорал во весь голос:
— Мы идем!
И пролез через дырку во двор. Ямашта и Кавабэ полезли вслед за мной. Сугита и Мацушта потоптались немного у забора и убежали.
— Так, самый высокий — сюда, — дед протянул мне веревку. Это была грубая пеньковая веревка. — Давай, привязывай вон к тому дереву.
Я залез на нижнюю ветку османтуса, обмотал веревку вокруг ствола и стал завязывать узел. Получалось у меня плохо — пенька колола руки, и вообще, я раньше еще никогда такую толстую веревку узлом не завязывал.
— Ты там справляешься?
Я изо всех сил натянул веревку и завязал один за другим два морских узла. Ура! Готово.
Дед вынес из дома табуретку и, взгромоздившись на нее, туго обмотал веревкой трубу водостока ближе к крыше. Конец веревки дед протянул мне. В садике у забора стоял столб, который, похоже, и предназначался для привязывания бельевых веревок, но, ввиду отсутствия второго столба, уже давно не использовался по назначению. Оставшейся длины как раз должно было хватить на то, чтобы привязать веревку к одинокому столбу. Это дело дед поручил мне.
