Повестка пришла в январе. Однако студия добилась отсрочки — надо было закончить фильм.
Джон работал с остервенением — занавес над карьерой Короля должен быть пурпурным. Беспокоили и мысли о будущем. Но ведь голос при нем. Он найдет себя и без Полковника.
Тот мыслил иначе. Из Короля нужно было сделать Героя. И, распустив павлиний хвост своих пробивных талантов, Полковник пошел в наступление. Гонимый взрослыми, Король теперь стал примером для их чад.
Джон уходил в марте. В тот день тоже стеной шел дождь. Его провожали только родители. С друзьями он простился накануне. Рэд тоже уходил в армию через не делю. Оставшихся Джон не обнадеживал, ничего не обещал и больше не уверял их и себя, что армия для него — заманчивая передышка. Мама тоже не цеплялась за эту спасительную ложь. Армия не могла стать отдушиной для ее мальчика, душевно хрупкого из-за ее опеки.
На сборно-призывном пункте мама с дрожащими губами и полными слез глазами тихо стояла в сторонке, дожидаясь, когда сын сможет подойти к ней. Руки ее судорожно сжимали сумку. И все-таки она даже не подалась ему навстречу.
По-щенячьи ткнувшись носом ей в шею, Джон прошептал:
— Мамочка, родная! Я так тебя люблю. Прости меня. Я действительно должен пожить без опеки. Среди ребят. Может быть, ты тоже будешь гордиться мной? И мы с тобой не будем так одиноки.
Она смигнула слезы:
— Если бы это было возможно, мой мальчик… Но — нет. Поздно. Для меня, и добавила с материнской проницательностью, — для тебя тоже. Поцеловала его и провожала глазами долго-долго.
Когда родители приехали проведать его, Джон поразился устало-равнодушному взгляду матери. Он смотрел на цветущего красивого отца и думал, как постарела и обрюзгла мама, как бесконечно далека от всего, что было ей мило и дорого. При поцелуе запах спиртного снова настиг его.
— Мама, — не удержался Джон, — ты же обещала.
— Поздно, сынок. Да и все равно. Прости.
— Почему, мама?! Почему?!! — в ужасе вскрикивал он.
Глаза матери глянули на него вдруг с такой холодной отчужденностью, что рот у него захлопнулся сам собой.
И снова тяжелые мысли не дали ему уснуть: «Что же с мамой? Где она? Что вообще происходит? С чего началось?».
Откуда ему было знать, что мамина подруга Фэй, горькая вдова, становившаяся и горькой пьяницей, однажды сболтнула:
— Мальчик от твоих забот убежал в эту жуткую музыку. Нормальный человек такого просто не смог бы выдержать. А ему надо хоть так утвердиться. Бешеные деньги. И хотя все это для вас, вы оказались у него в зависимости. Для мальчика настал черед жертвовать собой. И, уж будь спокойна, он расстарается.
Мать затаилась. Так значит, всем ясно, что ее непомерная любовь причинила сыну только зло. Она попыталась глушить себя таблетками, но мысли превращались от этого в чудовищ. И однажды проницательная Фэй сказала:
— Не пей ты эту гадость химическую. Давай лучше по рюмочке.
— Вишневой? Да нет. Не хочу. Голова болит. Давление.
— У всех давление. Да и не о вишневой речь — о виски.
— Господь с тобой, Фэй!
— Со мной, со мной. А будет и с тобой. Перестанешь кукситься. Твои на тебя будут только радоваться. Махнем, подруга?
— Э-э-э… Была не была. Махнем…
Через час они, перебивая друг друга, вспоминали молодость, заливисто смеясь.
Первым, кого она увидела по возвращении домой, был муж:
— Где ты была? Я уж начал волноваться. Что с тобой? Тебе плохо? Она дурашливо улыбнулась и вдруг опрометью бросилась к дверям туалета… Муж потом слегка посмеялся — не тягайся с Фэй. И, как та и предсказывала, порадовался возрождению жены к жизни. Последние месяцы она была угнетена, но молчала, не делилась своей заботой. Может, подруга способна помочь? Откуда ему было знать, что именно подруга усугубила заботы жены.
Через несколько дней он увидел, что жена наливает себе стаканчик перед обедом.
— Мать, ты что это? Берешь за правило пить?
Она кивнула. В этом жесте не было и намека на попытку отшутиться. И муж умолк, надеясь, что все обойдется.
Однако с тех пор жена частенько бывала в подпитии, если дома не было Джона. Единственное, чего она хотела, — уважения своего мальчика. И обманывала его.
Теперь знал и он. Мать видела, как согнулся он от такой новости. Но объяснять не хотела, да и не могла.
Он же при всей своей чуткости и любви к матери не мог понять истинную причину ее страданий. Пока он решил все свое свободное время проводить с ней.
Но свободного времени было мало. А мама была все такой же подавленной. Она избегала всяких разговоров с сыном наедине.
Джон был на дежурстве, когда позвонил отец:
— Сынок, маме плохо. Я только что проводил врача. Он стоял помертвевший у аппарата. Боже мой, Боже! Он погубил мать. Из-за него она стала пить. Из-за него стала одинока. Врачи поставили диагноз — гепатит — и требовали немедленной отправки домой. Джон расспрашивал врачей дотошно. Наконец, один сказал:
— 0'кей, я расскажу тебе, в чем дело.
Все заходило в Джоне ходуном, и врач заметил это:
— Может, все-таки не надо?
— О нет, сэр. Говорите. Я готов.
— Ты, очевидно, догадываешься. Это не гепатит. Твоя мама… она… Врач замялся и посмотрел на Джона. Обливаясь холодным потом, он выдержал этот взгляд.
— Одним словом — цирроз. Знаешь, что это? Джон отрицательно мотнул головой.
— Но догадываешься? Она ведь пила. И много. А ей категорически нельзя. У нее хроническое обменное заболевание.
— Почему?
— От тяжкой работы, дружок. А вот почему она пила, ты знаешь? Молчание.
— Так знаешь или нет?
— Думаю — да. Из-за меня. Из-за того, что я стал знаменит. Стал не только ее. Всеобщий какой-то.
Врач мрачно посмотрел и кивнул.
— Да… Но не вини себя слишком. Так вот… Цирроз. Обычно в таких случаях начинается кровотечение. А у нее — нет.
— Наверное, это хорошо? — робко спросил Джон.
— Пока я не хочу тебя пугать. Отправляй ее к вашему лечащему врачу. К самолету маму несли на носилках. Она не плакала. Не смотрела на сына. У нее ни на что не было сил.
Потянулись дни ожидания. И он дождался. Голос отца без всяких вступлений сказал:
— Приезжай быстрее, маме хуже.
Прямо из аэропорта Джон помчался в госпиталь. Их врач встретил его страшными словами:
— Я не жду чуда. Ее положение крайне серьезно. Джон заткнул уши, мотая головой:
— Не верю. С ней ничего не может случиться. Ей только сорок шесть! О, Господи, нет!!!
— Подожди. Быть может все. Только твое присутствие способно сотворить чудо. Но надежды почти никакой.
В палату Джон вошел, улыбаясь из последних сил. Глубоко запавшие глаза оторвались от своего видения и медленно переместились в сторону вошедшего. Внезапно отечное лицо матери вздрогнуло. Она узнала. Заплакала.
— Мамочка! Ну что ты?! Я приехал. Ты была больна. Теперь поправляешься. Поправишься.
Она часто-часто закивала.
— И тогда ты и папа поедете со мной к месту моей службы, а потом все вместе поедем вокруг Европы.
Пока Джон говорил, лепетал, успокаивал, с лицом матери происходила видимая перемена. Отек спадал, не оставляя морщин, кожа разглаживалась. Появился румянец. Взгляд стал осмысленным. Она была просто красива сейчас.
Сын смотрел на нее и думал:
— Чудо! Чудо! С ней ничего не может произойти. Она поправится. Непременно. Когда она уснула, тихо дыша, Джон решил съездить домой. Но, едва он встал с кресла, мама открыла глаза:
— Сынок, не уезжай. Побудь со мной. Потом отдохнешь… — Запнулась, перевела дыхание.
Три дня и три ночи мать с сыном говорили без остановки. Вспоминали детство Джона, ее с отцом молодость. Смешные и грустные семейные истории. Не говорили только о музыке и о его будущем. Оба боялись.
К концу третьего дня мать вдруг, глядя на сына совсем прозрачными, небольными, глазами, сказала:
— Теперь поезжай домой. Тебе надо отдохнуть. Три ночи без сна. Она поцеловала его:
— Прощай, мой мальчик! До завтра. — Задержала голову сына в ладонях, всматриваясь долгим взглядом, погладила, как в детстве, по голове. — Иди. Позови папу.
Он вошел в дом. И вдруг спокойствие последних часов улетучилось. Он принял ванну. Постелил себе в кабинете. Перенес телефон поближе. Но перенапряжение не давало уснуть.
После взятой у бабушки таблетки снотворного Джон впал в странное состояние. Это не было сном. Ум его бодрствовал, тело же было словно опутано ватой. А внутри росла и ширилась боль.
Он почти не удивился, когда зазвонил телефон. В нем что-то кричало «Нет!», и это страшное «нет» вырвало его из ваты.
Тусклый голос отца произнес:
— Сын, мама только что умерла.
Комната сделала вираж перед глазами. Надо было что-то сказать отцу. Усилием воли задержав кружение, он уперся взглядом в часы. Четыре утра.
