Англичанка обещала все уладить, просила не беспокоиться. И она слово свое сдержала…
И вот сейчас я пришел из столовой, принес бидончик с маминым завтраком, и мне предстояло решать эту карточную проблему: получить одну карточку здесь, в Новотроицке, другую – в Соцгороде, что в семи километрах отсюда.
Второй карточкой я решил заняться завтра. А пока зашел в контору и получил свою законную.
Выйдя на улицу, я направился, было, в свою землянку. Но остановился.
Еще когда шел сюда, над дверью соседнего подъезда заметил три большие буквы – ОРС и ниже более мелким шрифтом – отдел рабочего снабжения.
Об этом ОРСе и его начальнике – Сапрыкине вчера упомянула Ева.
Я решил зайти к нему и попросить об улучшении жилищных условий мамы с Евой.
– Леонид Максимович занят, у него Хейфец, – сказала в приемной молодая симпатичная секретарша, словно я должен был знать, кто он такой, этот Хейфец, – У вас что-нибудь срочное?
– Да нет, – неуверенно сказал я.
– Ну, тогда можете подождать, – кивнула она на несколько стульев у окна и показала рукой на них.
Я присел и стал думать, как лучше мне выразить свою просьбу.
Сапрыкин наверняка станет говорить о трудностях военного времени, о том, что здесь не курорт, всем трудно: идет война, надо терпеть и т. д. И он по-своему будет прав. По-своему, но не по-моему…
Прошло около получаса, пока, наконец, не открылась дверь кабинета, и оттуда вышел этот самый Хейфец, тоже, судя по всему, какая-то местная «шишка», – подумалось мне.
Я встал, шагнул к двери, но секретарь рукой остановила меня.
– Простите, как мне доложить о вас?
– Моя фамилия Сударов, я курсант специальной артиллерийской школы. Этого достаточно?
– Вполне, – с улыбкой ответила секретарша и скрылась в кабинете начальника. Потом появилась на пороге и, не прикрывая за собою дверь, предложила мне войти.
Мы встретились с начальником ОРСа уже как старые знакомые. Я рассказал ему о нашей семейной эпопее. Как мы уходили из родного города, о гибели Володи, смерти папы, о бессонной ночи в клоповнике…
– И вообще, Леонид Максимович, – сказал я, – это не порядок, когда среди семидесяти мужчин в землянке живет пожилая больная женщина с дочерью…
Еще я посетовал на то, что худенькой миниатюрной Еве приходится таскать многоэтажные тяжелые подносы, что она уже уронила один и с нее высчитали деньги за это.
В общем, я излил ему свою душу…
Конечно, как я и предполагал, Сапрыкин ссылался на трудности военного времени. Но пообещал подумать, чем он может нам помочь.
Я ушел от него с шаткой надеждой на успех моего визита.
Вечером, когда мы с Евой пошли погулять, я рассказал ей о встрече с Сапрыкиным, поведал о нашем разговоре, о том, что он обещал помочь.
– Зря ты ходил к нему, – махнув рукой, сказала Ева. – Переселять нас с мамой все равно некуда, в других землянках та же картина. Может только найдут более действенное средство против клопов. И то будет хорошо.
– Посмотрим, – сказал я, почему-то надеясь, что моя встреча с Сапрыкиным была не напрасна.
Мы шли в темноте, спотыкаясь на неровной дороге. Я подумал о том, что мне предстоит решать вопрос о второй продовольственной карточке.
– Завтра с утра мне надо будет совершить экскурсию в Соцгород, – сказал я.
– В соцгород? Зачем? – удивилась Ева.
Я рассказал ей историю со вторым отпускным удостоверением, в котором указано, что я направляюсь в отпуск в Соцгород, и что таким образом я могу там получить вторую продовольственную карточку…
– Боря, я не хочу, чтобы ты получал эту вторую карточку, – сказала Ева.
– Почему? У нас в батарее у всех по два отпускных удостоверения, и все получат по две карточки, – удивился я возражению Евы.
– Пусть все так делают, а тебе это ни к чему. Не надо, я не хочу, – повторила Ева.
Я вспомнил нравоучительную беседу папы со мной по поводу злополучного блинчика в Буланове, его возвращение к этому в письме. И решил в Соцгород уже не ходить.
Мы вернулись в нашу землянку, там было темно, все уже спали. Мы тоже улеглись и быстро уснули. Но, как и вчера, ненадолго. Клопы не оставляли нас в покое.
Рано утром Ева поднялась, привела себя в порядок и отправилась в столовую.
– Бидончик я взяла, – сказала она мне, – а ты не опаздывай, приходи к десяти часам.
Но к десяти мне не довелось подойти в столовую. Мы с мамой лежали, дремали после бессонной ночи, когда в землянку вошли пять-шесть женщин во главе с самим… Хейфецом! Я еще вчера понял, что здесь, в Новотроицке, это какая-то важная птица. Потом узнал: начальник коммунального хозяйства!
Хейфец бесцеремонно одернул занавеску нашего закутка.
Я вскочил:
– В чем дело?
– Это вы, молодой человек, вчера были у товарища Сапрыкина?
– Ну я, а что?
– Как это ваша мать и сестра оказались в мужской землянке?
– Об этом я вас должен спросить, товарищ Хейфец, – резонно ответил я.
Я ждал, что он спросит, откуда я знаю его фамилию. И был готов ответить, но тут раздался жалобный, испуганный голос мамы:
– Нас поселили сюда, – робко сказала она, натягивая одеяло на грудь.
– Сейчас тут будут проводить дезинфекцию, – сказал Хейфец, не став вдаваться в подробности, как мама с Евою попали в мужскую землянку. Он понял, что это оплошность его самого.
– А вас, гражданка, или вашу дочь, я прошу в течение дня зайти в жилищную контору с паспортами для получения ордера на другое жилье.
Мы с мамой быстро собрали вещи, укрыли их под полатями. Женщины, пришедшие с Хейфецом, уже приступали к работе.
Я вывел маму на улицу, усадил на скамейку у входа в землянку и сказал, чтобы она никуда не отлучалась. А сам пошел в столовую.
– Ты что, проспал? Я уже думала: что-то случилось, собиралась идти к вам, – сетовала Ева.
– Случилось, случилось, сестрица, – сказал я и поведал ей о причине моего опоздания.
– Ордер, говоришь? Это, значит, нас поселят в новый, только построенный дом, а не в землянку. Как же нам быть? Мне сложно будет уйти. У нас и так одна официантка не вышла на работу.
Ева задумалась.
– Ну мы с мамой можем пойти, – сказал я.
Так и решили. Позавтракав, я взял бидончик с маминой едой и ушел.
В нашей землянке, между тем, полным ходом шла работа. Войти туда без противогаза или марлевой повязки, невозможно было.
Мама, сидя на скамейке, стала завтракать. А я, затаив дыхание, шмыгнул в наш закуток, благо он находился у самого входа в землянку, схватил из под полатей кулек, в котором находились паспорта, и пулей выскочил наружу.
Получив ордер, мы с мамой пошли смотреть их новое жилище. В довольно большой комнате трехкомнатной квартиры стояли три металлические кровати. Здесь маме и Еве, вместе с подселенкой, пожилой женщиной, предстояло прожить до конца войны.
А через три дня – новая удача: Еву перевели на работу официанткой в итеэровскую столовую.
Правда, она находилась далековато, в полутора-двух километрах от дома. Но работать здесь было значительно легче и приятней. Приходилось иметь дело с интеллигентными людьми. Да и питание было получше.
Ева быстро познакомилась и подружилась с другими официантками, такими же молоденькими, симпатичными девчонками, как она.
Как-то я неожиданно встретил здесь, в Новотроицке, Юру Шейкина, с которым вместе учились в школе. Его, на несколько дней, судьба забросила сюда, как участника строительного отряда.
Когда Евины подруги узнали об этом, они просили, чтобы я вместе с ним приходил обедать. И мы несколько раз, пока он находился в Новотроицке, так и делали.
Помню, мы как-то возвращались из столовой, и в степи нас встретили два милиционера в штатском. Стали выяснять, кто мы такие, попросили показать документы.
Кого и что они искали, мы так и не поняли. Ева потом сказала, что милиционеры не так давно задержали здесь дезертира, вот и проверяют теперь всех, кто появляется в городе.
После переселения мамы с Евой в нормальный дом и перевода Евы в другую столовую, жизнь их стала повеселей.
Ева дружила здесь с семьей Марины Коэн, отец которой заведовал хлебным магазином. С Евой они были одногодки. У Марины была сестра Мира, симпатичная девочка, моя ровесница. И вот по вечерам мы собирались на квартире этих Коэнов.
Для Евы это была отдушина, когда она могла на время отключиться от повседневных житейских забот.
За ней пытался ухаживать какой-то интеллигентный еврей, старше нее лет на десять, предлагал ей, что называется, руку и сердце. Но Ева отказала ему.
Ее тайным избранником был другой – Яша Симкин. Летом 1941 года он приезжал в Мстиславль к своей сестре, Евиной подруге, и тогда они познакомились. Но затем в водовороте войны они потеряли друг друга. Этой больной для Евы темы я никогда не касался.
