М. И. Федоров, возражая против трехчленной классификации, указывал на то, что общего объекта преступления не существует и что общий объект – это только понятие, а не реальное явление общественной жизни. Поэтому понятие общего объекта ни для науки, ни для практики ничего не дает и от него следует отказаться[74].
Е. А. Фролов предложил четырехчленную классификацию объекта преступления. Четвертым, точнее третьим, видом объекта признавался так называемый видовой объект, занимающий промежуточное место между родовым и непосредственным объектами и соотносящийся с родовым объектом как вид с родом. Например, все виды убийств, имеющие один непосредственный объект, объединяются видовым объектом[75].
Такая классификация не соответствовала ни философским категориям общего, особенного и единого, ни структуре Особенной части УК. Данная классификация не решала и некоторые частные вопросы: например, если видовым объектом всех видов убийств является жизнь, то что же следует понимать под непосредственным объектом этих преступлений? Ввиду этих и других причин четырехчленная классификация объектов преступления до недавнего времени оставалась нетрадиционной и не получила серьезного развития в науке уголовного права. К тому же сам Е. А. Фролов не считал четырехчленную, равно как и трехчленную, классификацию универсальной, полагая, что в одних случаях можно выделить только два объекта посягательства, а в других – четыре[76].
Четырехчленная классификация, состоящая из тех же элементов, была предложена Н. И. Коржанским. Однако указанный автор понимал проблему несколько иначе. Общим объектом он считал совокупность общественных отношений, охраняемых уголовным законом. Родовой объект, по его мнению, представляет собой отдельную группу однородных общественных отношений, составляющих определенную область общественной жизни – собственность, личность и т. п. Видовой объект – общественные отношения одного вида – жизнь, личная собственность. Согласно теории Н. И. Коржанского, непосредственный объект есть конкретное проявление общественных отношений данного вида – жизнь Иванова, личная собственность Егорова и т. п.[77]
Точка зрения Н. И. Коржанского вряд ли может быть принята наукой уголовного права, поскольку состав преступления – это «научная абстракция, включающая лишь совокупность наиболее существенных и типичных признаков преступлений того или иного вида»[78]. Если считать необходимым элементом общественного отношения жизнь или собственность конкретного лица с указанием его фамилии, то речь должна идти о конкретном преступлении, а не о его законодательной модели.
Представляется, что в условиях действия всех предыдущих УК, и в частности УК РСФСР 1960 г., классификация объекта преступления, предложенная В. Д. Менынагиным, была наиболее приемлемой. Центральное место в этой классификации занимало определение родового объекта преступления. Именно по признаку родового объекта основывалось деление Особенной части УК на главы. В УК РСФСР 1960 г. название главы Особенной части, как правило, соответствовало родовому объекту преступлений, предусмотренных данной главой. Так, например, родовым объектом преступлений против собственности (гл. V Особенной части УК 1960 г.) считались соответственно отношения собственности.
Центральное место родового объекта в классификации объектов обусловливалось еще и тем, что именно по этому элементу чаще всего одни преступления отграничивались от других. Так, например, убийство государственного или общественного деятеля или представителя власти (террористический акт, предусмотренный ст. 66 УК РСФСР) и убийство, предусмотренное ст. 102 УК РСФСР, будучи совершенно одинаковыми по признакам остальных элементов состава преступления, различались именно по своему родовому объекту, вследствие чего были предусмотрены различными статьями УК, включенными, соответственно, в гл. I и III Особенной части УК. Таким образом, определение родового объекта в соответствии с УК РСФСР 1960 г. имело не только теоретическое, но и немаловажное практическое значение при квалификации преступлений.
Но традиционная, трехчленная классификация объектов преступления не вполне подходит к структуре нового УК РФ 1996 г. Особенная часть этого УК, в отличие от УК 1960 г., состоит из разделов, которые, в свою очередь, делятся на главы. Возникает закономерный вопрос: как определить родовой объект посягательства по новому УК и основой какого деления Особенной части УК он станет – на разделы или же на главы? В настоящее время наука уголовного права ясного и недвусмысленного ответа на этот вопрос не дает.
В этой связи существует как минимум два варианта решения этой проблемы:
1) сохранить традиционную трехчленную классификацию объектов преступления;
2) разработать иную классификацию объектов, учитывающую новое строение Особенной части УК.
Сохранение трехчленной классификации представляется наиболее простым вариантом, поскольку данная классификация соответствует общепризнанному философскому соотношению общего, особенного и единичного. Однако и здесь существуют определенные сложности: в одних случаях рядовой объект будет соответствовать разделу Особенной части УК, а в других – главе Особенной части УК.
Учение об объекте преступления сопряжено с рядом чисто философских, мировоззренческих проблем, поэтому дальнейшее теоретическое усложнение вопроса классификации объектов преступления нежелательно.
Что касается разработки иной классификации объектов преступления, то такой путь решения названной проблемы является наиболее оптимальным. В данном случае следует вспомнить о нетрадиционной, четырехчленной классификации объектов преступления. Но здесь необходимо лишь по-иному взглянуть на вопросы о видовом объекте.
Представляется, что видовой объект должен соответствовать главе Особенной части УК, а родовой объект – разделу Особенной части УК, поскольку общепризнанно, и не только в правовой науке, что вид – это часть рода.
Классификация объекта преступления по горизонтали производится только на уровне непосредственного объекта. Такая классификация касается не всех, а только для двухобъектных и многообъектных преступлений.
Практически все специалисты признают, что непосредственный объект делится на основной и дополнительный. При этом основной объект всегда связан с видовым и родовым объектами, а дополнительный объект зачастую представляет собой совсем другие общественные отношения. Причем иногда эти общественные отношения более значимы, чем те, которые представляют собой основной объект. Например, основным объектом разбоя является собственность, а не жизнь и здоровье, хотя они являются более ценными благами, чем собственность.
Что касается дальнейшего деления дополнительного объекта, то здесь мнения ученых значительно расходятся.
Так, В. Я. Таций полагает, что дополнительным объектом могут быть только те отношения, которые определены в качестве непосредственного объекта самим законодателем[79], и, таким образом, отрицает наличие других дополнительных объектов, не указанных законодателем.
Н. И. Коржанский считает, что непосредственный объект преступления по горизонтали делится на основной, дополнительный и факультативный. При этом факультативным он называет такой объект, который не указан законодателем. Этому объекту вред может быть причинен, а может быть и не причинен[80].
А. В. Наумов дополнительный объект делит на обязательный и факультативный[81]. Такой подход представляется наиболее логичным и соответствующим действительности.
Таким образом, в дальнейшем мы будем придерживаться той позиции, что в двухобъектных и многообъектных преступлениях непосредственный объект делится на основной непосредственный и дополнительный непосредственный объекты. Дополнительный непосредственный объект, в свою очередь, делится на обязательный и факультативный.
Сфера оказания медицинской помощи выступает именно непосредственным, чаще всего дополнительным, объектом преступлений. В качестве дополнительного объекта преступлений сфера оказания медицинской помощи может быть как обязательным, так и факультативным объектом.
В качестве основного непосредственного объекта сфера оказания медицинской помощи выступает достаточно редко, причем относительно не всех, а только части деяний, входящих в объективную сторону преступления. Анализ уголовного законодательства позволяет выделить два таких случая.
Во-первых, сфера оказания медицинской помощи выступает основным непосредственным объектом преступления, предусмотренного ст. 233 УК РФ, при незаконной выдаче рецептов, дающих право на получение наркотических средств или психотропных веществ.
