Здесь Иваск, как всегда, милый и для меня — «душка». Но я неожиданно болен, и мне трудно с ним общаться. Завтра должен с ним завтракать, но не уверен, что могу пойти. Здесь я — до 28 июня, потом дней 10 — Венеция и вообще Италия[181], а с 10 июля — Ницца, — как обычно (4, av<enue> Emilia, с/о Heyligers, Nice). Буду искренне рад, если напишете. Шлю всякие — правда, «лучшие», как всегда пишет Зайцев, — чувства.
Ваш Г. Адамович
25
30, Denison Road Victoria Park Manchester
3/III-1961
Дорогой Игорь Владимирович
Писем от Вас не было давно — с целый год! На Scarsdale Road я не живу тоже давно, — не с год, а с целых два! Самый мой верный и постоянный адрес — 7, rue Fred<еric> Bastiat, Paris 8, т. к. где бы я ни был, оттуда мне письмо перешлют. Еще — Манчестерский университет, но т. к. я к концу учебного года кончаю здесь свое поприще, то в смысле верности этот адрес верен только до июня.
Очень жалею, что длинное Ваше письмо пропало (и пропало бесследно!). Письма авторов о самом себе — самые интересные, и, в сущности, было бы правильно, если бы авторы о самих себе писали и критические статьи. «Знает кошка, чье мясо съела», и знает автор о себе больше, чем все критики вместе взятые[182].
Может быть, соберетесь и восстановите то, что писали?
Альманах Гринберга выходит будто бы весной. Он меня торопил, даже не без истерики, а теперь обещал корректуру и ее не шлет: значит, особой спешки нет![183] Вы правы, что рецензии в книге или журнале в сто раз важнее газетной — из-за газетной эфемерности: прочтут — и на другой же день забудут. (Т. е. правы, если из-за Гринберга и опоздания огорчаетесь, — хотя все суета сует, и в конце концов репутации создаются сами собой, без влияния критики.)
Буду ждать «Линии» с большим интересом — и, надеюсь, их получу. Как сказал бы Алданов, я — Ваш «давний почитатель».
Как Вы живете? Как дела, настроение, здоровье? Кланяйтесь Вашей соседке или vis-a-vis — notre Lida nationale. От нее тоже целый век — ни слова[184].
Ваш Г. Адамович
26
7, rue Fred<eric> Bastiat Paris 8
7/IV-1961
Дорогой Игорь Владимирович
Получил — с пересылкой из Манчестера в Париж — Ваше письмо-программу или авторскую исповедь. Спасибо. Я прочел его со вниманием и еще перечту.
Но книгу не получил! Она, вероятно, лежит в Манчестере. Письма мне пересылают, книги — нет, по моему же приказу.
Надеюсь вернуться в Англию 24-25-го и там «Линии» найти.
С удовольствием исполняю Ваше желание относительно «Н<ового> р<усского> слова» — и дал отзыв именно туда[185]. Если бы чья-нибудь статья появилась раньше, то это не мешает — и даже, пожалуй, к лучшему.
Простите, что пишу только два слова. Крепко жму руку, шлю лучшие пожелания. Представьте, вопреки Вам, я слышал, что «Линии» восхитительно изданы!
Ваш Г. Адамович
P. S. Почему-то мне кажется, что Вы — лютеранин и, значит, Пасха уже была у Вас! Оттого не пишу — «Христос Воскресе». У православных сегодня — страстная Пятница.
27
30, Denison Road Victoria Park Manchester
13 мая 1961
Дорогой Игорь Владимирович
Спасибо за книгу, спасибо за карточку из Пизы — и простите, что пишу с большим опозданием. Причины на это разные, для Вас не интересные.
Но главная причина та, что я читал «Линии», хотел написать, уже прочитав их, а стихи Ваши нельзя читать быстро, одно за другим.
Меня в них изумляет и наполняет завистью их тончайшая выделка. Именно ее-то и не оценишь при быстром чтении! Но и помимо того, что принято называть «мастерством» — а рядом с Вашим всякое другое кажется грубым, топорным! — в этих стихах столько шепота и намеков, что тоже уловить их надо и можно лишь при чтении повторном. Я читаю 2–3 Ваших стихотворения — а потом книгу откладываю. И невольно спрашиваю себя: можно ли дальше продолжать subtilite или Вы дошли до предела, где надолго придется остановиться? По этой линии Вы, например, относитесь к Блоку, как Анненский к Пушкину: то, что у одного — в одном слове, у другого раздроблено (или рассмотрено под микроскопом). Да, это не для «двадцатого века», но Вы сами себя в этом как будто упрекаете, а упрекать не в чем, вопреки тому, что повторяют болваны-критики. Кстати, я не люблю «Пророка», — неужели Вы его любите? Много от него пошло фальши и декламации, с речью Достоевского включительно.
Не хочу, впрочем, превращать письмо в статью. Статью я напишу сегодня или завтра, в понедельник пошлю в «Н<овое> р<усское> слово». Конечно, я с радостью и охотой написал бы о Вас и в «Н<овом> журнале», где можно бы продолжить серию «Наши поэты», но это потом — и это было бы не о последней книжке, а вообще, «взгляд и нечто». Я не хотел продолжать этой серии, не хотел вообще писать ее, но сначала пристал Г. Иванов, а потом Одоевцева[186], — будто ему и ей это было крайне нужно! Ну, посмотрим. Обид и претензий все равно не оберешься, и если я из-за статьи об Иванове поссорился с Оцупом (почти), то из-за Вас будет то же самое с другими.
До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Спасибо за книжку двойное: т. е. и за то, что прислали, и за нее саму, за самые стихи. Если бы мы с Вами встретились — но qui sait[187], где и когда? — я хотел бы с Вами побродить в разговорах о ней, как бывало со Штейгером. По-моему, у Штейгера есть непосредственность, которой Вы опасаетесь или стыдитесь, но у Вас есть многое, что ему и не снилось.
Ваш Г. Адамович
Я в Манчестере еще месяц. Потом — в Париже.
28
4, avenue Emilia с/о Heyligers Nice
21 авг<уста> 1961
Дорогой Игорь Владимирович
Я очень польщен, что Вы, по-видимому, считаете меня за мудреца и дельца, способного давать советы, — но в данном случае какой же я совет могу Вам дать?
«От добра добра не ищут», а я считал, что в Мюнхене Вы «добро» нашли. Для меня лично Мюнхен был бы неприемлем из-за отсутствия свободного времени. Но Вы, насколько помню, с этим мирились.
Lund? Вы, наверно, встречали Ржевского[188], который там лектор — или был лектором (не из-за его ли ухода и освободилось это место?). Он Вам все об этом Лунде и рассказал бы. По письмам это милый и умный человек, а писатель — едва ли не лучший в эмиграции.
Я ушел из Манчестера без причины: «так», «надоело» — и, несмотря на неизвестность в будущем (финансовую), очень этому рад. За все мои годы там не помню ничего плохого, но не помню и хорошего, — а на хорошее я до сих пор падок, хотя пора бы и угомониться. Смущает меня в Лунде число часов: 340 (в Канзасе мин<имум> 390–400 часов) в год! У меня было 150, и то я вздыхал. Если считать в среднем 25 недель в учебном году, то у Вас будет 12–14 часов в неделю, очень много. Но, конечно, долгий отпуск соблазнителен. Особенно летом.
Как видите, все это — рассуждения, а не советы. Да и кто советы исполняет?
Напишите, что Вы решили. Если бы Лунд был вполне верен надолго, а не только на один сезон, я бы все-таки выбрал Лунд. К тому же — шведы. Хотя хорошо и немцы.
До свидания, cher ami. Крепко жму руку. С большим удовольствием читал Вейдле о Вас[189] (т. е. я читал Вейдле). Верно и хорошо.
Ваш Г. Адамович
29
Paris 8
7, rue Fred<eric> Bastiat 4/III-1962
Дорогой Игорь Владимирович
Спасибо за письмо. Отвечаю сегодня коротко, только о деле. Об остальном — после.
Я получил третьего дня «конфиденциальный» запрос от проф<ессора> Стаммлера[190] из Канзаса и вчера ответил ему, что Вы — звезда, каких на свете мало, и что в качестве лектора или профессора будете наверно «the right man»[191] на нужном месте.
Так что если бы это зависело от меня, Ваше дело было бы в архи-шляпе. Но Стаммлер что-то пишет об отзыве Глеба Струве, и я не уверен, что этот «дурак и негодяй» — по формуле Бунина — Вам будет полезен, а не постарается повредить. Надо бы, чтобы Иваск по мере сил его обезвредил.
Пожалуйста, держите меня au courant[192] и сообщите, как все кончится.
О том, что Вы правы, желая променять лишние деньги на несколько месяцев отпуска, нечего и говорить. (Кстати, фраза получилась такая, что автора ее я в качестве кандидата на лекторство забраковал бы.)
Крепко жму руку.
Ваш Г. Адамович
P. S. Я написал Стаммлеру (именно чтобы объяснить возможную оппозицию Струве), что Вы — м. б. не scholar[193] в обычном смысле слова, но что Ваше понимание литературы в занятиях со старшими студентами (т. е. кандидатов на degrees[194], о кот<орых> он пишет) будет полезно, как ни у какого scholar'a.
30
