слово означает «поселение»; так называлась еврейская община Палестины до создания Государства Израиль). Отношения между этими двумя организациями были далеки от дружественных — как вследствие стратегических различий, так и, в немалой степени, из-за политических антипатий и недоверия, которое испытывали друг к другу лидеры движений, интересы которых они представляли.
У Эцеля имелись серьезные разногласия не только с Ѓаганой Бен-Гуриона, но также и с Бейтаром Жаботинского. Эцель настаивал на немедленных контратаках против арабов, тогда как отношение Бейтара к вооруженной борьбе было не столь однозначным. В 1936 и 1937 гг. возникали конфликты между Бегином и Жаботинским относительно военной стратегии Эцеля; Жаботинский решительно настаивал на изначальном принципе ревизионистов «предупреждать мирное население заранее о вооруженных действиях» всякий раз, когда Эцель планировал такие действия, и атаковать только в качестве самообороны, тогда как Бегин говорил о необходимости упреждающих действий (впрочем, он тоже возражал против нападения на гражданских лиц).
В разногласиях между Бейтаром и Эцелем Жаботинский, как, впрочем, и Бен-Гурион, безотчетно следовал модели, общей для всех «отцов-основателей», когда созданные ими организации впоследствии начинали выступать против них. Почти неизбежной была ситуация, при которой Эцель, перенеся сформулированные Жаботинским военные принципы в палестинские условия, значительно более суровые, приступит затем к пересмотру их идеологии. Бегин, после некоторых изначальных колебаний, дал командирам Эцеля себя убедить; Жаботинский же продолжал стоять на своем.
Ситуация стала настолько тяжелой, что Бегин уехал в 1937 году из Варшавы в Галицию. Официально он взял отпуск для прохождения адвокатской практики, но многие утверждали, что в действительности ему потребовалось время, чтобы отвлечься от Жаботинского и отдохнуть от их все более резких стычек[59]. Были и такие, кто полагал, будто Жаботинский просто решил от него отделаться.
Но почему же Бегин не поехал в Палестину? Он просто заранее знал, что не получит разрешения на въезд. Английские власти распределяли ограниченное количество «сертификатов», этих заветных разрешений на иммиграцию в Палестину, через посредство Еврейского агентства, которое находилось под контролем людей Бен-Гуриона, и всем было известно, что члены Бейтара получают лишь незначительное количество этих документов. В 1937 году Бегин был арестован и пробыл несколько недель в тюрьме, после того, как возглавляемая им кампания протеста в связи с ограничениями на выдачу сертификатов приобрела особый размах; Жаботинский написал резкое стихотворение, откликаясь на самоубийство молодого человека по фамилии Плошинский, которому Еврейское агентство отказало в сертификате, поскольку он был членом Бейтара. Из мелочных политических соображений евреи продолжали удерживать других евреев в Европе, где отношение к ним становилось все более враждебным, и Жаботинского это приводило в ужас:
С того дня, как я познал чудо
Бейтара, Сиона и Синая,
Мои собраться своими руками лишили меня свободы
И преградили мне путь на родину[60].
В 1938 году, на Третьей международной конференции Бейтара в Варшаве, Бегин снова вступил в столкновение с Жаботинским, заявив, что эпоха политического сионизма окончилась и что сионистское движение должно теперь направить всю свою энергию на вооруженное завоевание страны[61]. Жаботинский однозначно отверг аргументацию Бегина, назвав ее «скрипом»: «Мы вынуждены терпеть скрип машин, повозок и прочих транспортных средств… Речи и аплодисменты тоже можно уподобить скрипучим дверям, от которых ни пользы, ни смысла… Все, сказанное сегодня господином Бегином — это также скрип, и мы должны принять жесткие меры, чтобы эти скрипы прекратились»[62].
Именно в ходе этой конференции было поддержано предложение Бегина относительно присяги, приносимой вступающими в ряды Бейтара. Изначально в гимне Жаботинского были строки: «Я буду использовать силу только для самообороны». Бегин предложил другой вариант: «Сила нужна для защиты моего народа и для отвоевания моей родины»[63]. Аргументация Эцеля относительно необходимости использования силы в Палестине отбрасывала длинную тень, достигавшую структур Бейтара в странах Европы. Вариант Бегина был принят вопреки возражениям Жаботинского.
Несмотря на непрекращающиеся и ожесточающиеся стычки, Жаботинский назначил в 1939 году Бегина руководителем Бейтара во всей Польше. Под началом Бегина оказалось 70 тыс. членов польской организации, а одной из его основных задач стала координация деятельности польского Бейтара и Эцеля в Палестине.
И несмотря на их разногласия, то усиливающиеся, то затухающие, Бегин всегда называл Жаботинского «мой руководитель и учитель»[64]. В Жаботинском Бегин видел отца, человека, подобного Зееву-Дову, чьи сионистские убеждения он унаследовал и затем реформировал.
От своей лихорадочной деятельности во имя Бейтара Бегин отвлекся только однажды — ради женитьбы на Ализе Арнольд. Он встретил эту темноволосую девушку в 1937 году, в Галиции, где остановился в доме ее родителей после выступления в местном отделении Бейтара. На следующий день после встречи он написал ей записку: «Я увидел вас, моя госпожа, впервые в жизни, но мне кажется, что я знал вас всю свою жизнь». Он предостерег Ализу, что ее жизнь будет полна трудностей, поскольку им предстоит бороться за Государство Израиль; она ответила, что ее это нимало не страшит[65].
Они поженились в мае 1939 года; молодые были одеты в униформу Бейтара, и в числе свадебных гостей присутствовал Жаботинский[66]. На следующий день Бегин вернулся в Варшаву и продолжил подготовку бейтарцев к ожидаемой войне, организуя тренировочные лагеря и активизируя усилия по подготовке евреев к репатриации из Польши в Палестину.
Но еще до конца лета, 23 августа 1939 года, Сталин и Гитлер подписали «Пакт о ненападении», и 1 сентября Германия начала вторжение в Польшу. 17 сентября на территорию Польши вошли советские войска. Красная армия заняла Брест, но в июне 1941 года, после немецкого наступления, советские войска отступили; Брест-Литовск оставался под контролем немцев в течение трех лет. Красная армия снова взяла город 28 июля 1944 года, но для еврейского населения города это было слишком поздно. К этому времени еврейская община Бреста — воплощение еврейской религиозной, культурной и просветительской гордости на протяжении половины тысячелетия — практически полностью ушла в небытие.
Для Бегина уничтожение Бреста стало символом того, с какой легкостью враги еврейского народа в состоянии уничтожить все, что создавалось веками, и это еще раз подтверждало: евреям необходимо обрести возможность самим защищать себя. Однако ни сам Бегин, ни Ализа не стали свидетелями этих разрушений. Они успели на один из последних поездов, отходивших из Варшавы в Румынию, где, как они надеялись, им удастся сесть на корабль, отплывающий в Палестину.
3
В этом году мы — рабы
Даже если иду долиной тьмы — не устрашусь зла, ибо
