редактора „Правды“ вспоминает песню „Лашув“ — „Вернуться на землю наших праотцев“, и это его последнее утешение»[90]. Утешением это было и для Бегина. Он ведь вряд ли мог тогда представить себе, что ему суждено сыграть одну из главных ролей в претворении этой мечты о возвращении в действительность.
Однако Бегин не был полностью отрезан от внешнего мира. Вскоре после того, как ему объявили приговор — восемь лет лагерей (и при этом не было никакой надежды на то, что он выживет в заключении), Бегин получил посылку от друзей (наверное, от членов Бейтара) с теплой зимней одеждой.
По-видимому, ему было известно, что он может передать на волю документы. В какой-то момент пребывания в тюрьме, когда ему показалось, что он может не пережить свои мучения, Бегин решил было дать Ализе традиционное еврейское разводное письмо, с указанием, что, если он не вернется через определенное количество лет, она получает развод и вправе снова выйти замуж. Его сотоварищ по заключению Матвей Бернштейн (чья дочь Маша Леон стала впоследствии известной американской журналисткой) убедил Бегина отказаться от этой мысли. Ведь, получив такой документ, Ализа потеряет всяческую надежду — а она заслуживает лучшего.
Однако Ализа не утратила не только надежду, но и отвагу, благодаря которой она вышла замуж за Бегина. Несколько месяцев спустя Менахем, будучи в лагере, получил носовой платок, на котором было вышито «OLA». Сначала он не мог понять, что могли бы значить эти буквы — возможно, это Аля, уменьшительное имя его жены? Загадку решил все тот же Матвей Бернштейн. «OLA» — это не имя, объяснил он Бегину, это ивритское слово ola, означающее «репатриировавшаяся в Израиль»[91]. Ализа отправилась в Палестину ждать там возвращения мужа.
Перед отправкой в лагерь из тюрьмы Бегин получил право на свидание. Он указал в тюремных документах имя Ализы, но на свидание прибыла девушка, похожая на нее. Это была бейтаровка по имени Поля, которая представилась администрации как Ализа, чтобы передать Бегину важное послание. Тщательно подбирая слова, Поля обиняками дала понять Бегину, что Ализа с друзьями благополучно добрались до Палестины. В принесенной ею передаче был кусок мыла; тюремщик, согласно инструкции, разрезал его пополам, но ничего не нашел. Бегин же затем, после тщательных поисков, обнаружил записку от друга, в которой сообщалось, что официальные лица в США и еврейская общественность в Палестине прилагают все усилия для его освобождения.
Поля впоследствии погибла в Вильнюсе от рук нацистов, а усилия по освобождению Бегина оказались безуспешными. Однако когда Германия напала на СССР 22 июня 1941 года, Советский Союза и Польша возобновили отношения, в рамках которых предусматривалось, в частности, освобождение польских заключенных из советских тюрем и лагерей. Бегина освободили из лагеря в сентябре 1941 года[92][93], и он в течение нескольких месяцев пробирался через среднеазиатские республики к границе с Афганистаном, где, наконец, нашел свою сестру Рахель Гальперину с мужем и пробыл с ними некоторое время.
Затем он вступил в ряды армии Андерса; сделал он это по совету Иоханана Бадера, будущего члена Кнессета первых восьми созывов. Впоследствии Бегин заметил: «Думаю, что это был лучший совет из числа данных им когда-либо за всю его юридическую и политическую карьеру»[94]. С польской армией генерала Владислава Андерса, созданной для борьбы с нацистской Германией, Бегин прошел через Среднюю Азию, продвигаясь в южном направлении через Иран в Ирак, в надежде добраться до Палестины и служить под командованием Давида Разиэля, руководителя Эцеля (который погиб к западу от Багдада, в ходе специальной операции, спланированной совместно с англичанами)[95]. И Бегин добрался до Земли Израиля.
Военная автоколонна остановилась на отдых. Я вышел из машины и побрел в заросли травы, впитывая запахи Родины. «Хорошо дома, правда?» — спросил меня стоявший рядом солдат, не еврей[96].
Тремя годами ранее Бегин и Ализа, одетые в форму Бейтара, сочетались браком, и на свадьбе присутствовал Жаботинский. Сейчас — май 1942 года. Жаботинский умер, европейское еврейство уничтожается. Но Ализа жива, и Менахем, одетый в форму польской армии Андерса, добрался до Палестины[97]. Ему двадцать девять лет, и он, впервые в своей жизни, чувствует себя дома.
4
Мы боремся — значит, мы существуем
И разнесли худую молву о земле, которую высмотрели, среди сынов Исраэля, говоря: Земля, по которой прошли мы, чтобы исследовать ее, это земля, пожирающая своих обитателей.
Бемидбар, 13:32
Бегин добрался до Палестины в апреле 1942 года[98]. К апрелю следующего года у него по-прежнему не было никакой информации ни о родителях, ни о брате, и потому он сделал то, что делали многие: пошел в информационный отдел Сионистской организации, где евреи, чьи семьи остались в странах Европы, могли получить помощь в поисках своих пропавших родственников. Анкета, которую заполнил Бегин, сохранилась; там указаны возраст отца (Бегин написал «75 лет», хотя на деле Зееву-Дову было 74 года), имя матери и имена их сына Герцля и внука (то есть брата и племянника Менахема)[99]. Впрочем, все усилия были напрасны[100]; через четыре года, вскоре после создания Государства Израиль, Бегин узнал о том, что стало с его родными, от бывшего жителя Бреста, которого он встретил в США:
Немцы привели пятьсот евреев на берег Буга, в районе Бреста. Мой отец был среди них. Он стал читать символ веры: «Шма, Исраэль…». Он также обратился ко всем с призывом петь «Атикву». Все запели этот гимн. Немцы столкнули их в реку и открыли по ним огонь. Воды Буга стали красными от еврейской крови. Мою мать спрятал в больнице знакомый нашей семьи, бывший директором этой больницы. В один день всех больных вывели во двор и расстреляли. Моя мать была среди них[101]. Йитгадал ве-йиткадеш шмей рабба[102].
Трагическая судьба убитых отца и брата Герцля оказала воздействие на дальнейшую жизнь и деятельность Менахема Бегина в той же мере, что и идеи Теодора Герцля, в честь которого был назван его брат.
Ситуация в ишуве была непростой. Лига Наций предоставила Еврейскому агентству, во главе которого стоял Бен-Гурион, полномочия, которые в известной степени можно было назвать правительственными. Однако при этом Агентство должно было взаимодействовать с британскими властями во всем, что касалось осуществления Мандата, и таким образом играть двойную и зачастую противоречивую роль: сотрудничать с англичанами и вместе с
