я. – Как ты можешь?
– Что могу?
– Так говорить о Маме, когда она умерла.
– И что? Это же все равно правда. – Папа встал, чтобы пойти на лестничную клетку покурить. Достал сигарету в коридоре и вернулся в кухню к нам, совершенно потрясенным.
– И вот что я вам еще скажу: вы еще всей правды о маме не знаете. Оооо… – сказал он масленно, так что меня внутри покорежило. Думаю, Жесю тоже. – И вот еще что – вы не общаетесь с бабушкой и дедушкой по настоянию мамы. Так вот что я хочу вам сказать: это – грех! И вы должны его замолить и начать с ними общаться.
– Мы не общались с ними раньше, а сейчас, когда мамы нет, тем более не будем.
– Почему?
– Потому что Мама запретила.
– У тебя что, своей головы нет? Запретить детям общаться с бабушкой и дедушкой! Это же грех! Грех! Ваша мама грешна. И вы должны это замолить.
– Пап, зачем ты говоришь все это? – Женя вышла к папе в коридорчик. Свет в Маминой комнате, который я никогда не гасила, создавал ощущение полной квартиры. Как будто в доме было столько людей, что везде должен гореть свет.
– Потому что это правда, и вы должны это знать.
– Но нельзя же так… когда она умерла…
– Как?
Я видела, что Жене не хватает слов, чтобы выразить свое опустошение. Сказанное папой перевернуло в ней все. Она стояла, не находя слов, энергично двигая руками, смотря в одну точку, переводя взгляд на папу.
– Сейчас не время говорить с нами об этом. У нас траур. В доме горе. – пришла я Жене… Маме?.. на помощь.
– Я понимаю, что у вас горе. Лучшее, что вы можете сделать – это помочь маме замолить ее прижизненные грехи.
Женя раньше меня поняла, что объяснения бесполезны. У нее в душе, наверное, что-то повернулось. Она сказала:
– Вовремя ты приехал. Мы думали, ты к нам приехал, а ты – как будто место освободилось…
Эти слова папа запомнит Жене на всю жизнь, и сохранит обиду на нее. Папа ушел на лестничную клетку курить, а мы стояли и смотрели друг на друга. Потом молча пошли в кухню. Женя не стала дожидаться, пока папа докурит. Она ушла в душ. Я сидела в кухне, снова одна, смотря на пустое место, оставленное папой и Женей. Женя вышла из душа и сразу же легла спать. На следующее утро она уехала. К Коле.
Я осталась с папой.
Папа ушел на работу. Начался еще один день. Мне итак было паршиво. Я ненавидела и боялась утра. К вечеру я немного приходила в себя, становилась нормальной. Утром Мамина смерть наваливалась на меня снова. Утро было нестерпимым. Я как будто не верила. Я просыпалась, вспоминала все. Зачем я проснулась? – спрашивала я себя и засыпала дальше. Я очень много спала. Потом приходилась вставать и с болью отмечать, что в Маминой комнате пусто, что ее вещи повсюду. Что она их больше не тронет. Сегодня было еще хуже. Разрушение, оставленное папой в моей душе было нестерпимым. Я не понимала, как, и не верила, что это произошло. Я потеряла… уважение к папе. Это терзало мой мозг и меня изнутри. Как? Это же мой папа! Папа в моем сознании отделился от папы, которого я помнила – умного, терпимого, сильного, и я увидела человека, который сволочится на могиле. Я не верила, что это произошло. Не верила, что это мой папа.
Нам так его не хватало, мы были так рады его приезду… и тут такое… Когда Маму привезли в конце ноября, я думала, что хуже не бывает. Но потом на меня накричал Коля. Тогда я подумала, что хуже не бывает. Тогда со мной перестала разговаривать и обсуждать произошедшее Женя. И я подумала, что хуже уже точно не будет. Тогда она уехала прям в день похорон. Тогда я подумала, что хуже точно не может быть! И приехал папа…
Я вышла обойти вокруг Морозовской. Набрала Женю.
– После того, что он сказал, я не вернусь, ты уж извини. Это ж кем надо быть… Папа, папа… Когда он пришел… я так расцвела, что ли. Пришла поддержка, Папа…
– Ага…
– А нет…
– Он продолжает каждый вечер, – сказала я. Все об этом или о бабушке с дедушкой, – подробности я ей решила не рассказывать. Ей будет больно. Она всегда знала меньше чем я. Потому что боялась того, что она может узнать и была более консервативной.
– Ужас вообще.
– У меня моральная дилемма. Я, конечно, могу попросить его уехать, но это папа…
– Ну и что, что папа, если он говорит такие вещи…
– А ты представь себя на моем месте. Как ты скажешь папе, чтоб он уехал?
– Ты слышала, что он сказал? Да никто не удивится, если ты попросишь. Хотя в чем-то я тебя понимаю.
– С другой стороны, я не могу об этом слушать. Почему так? Приехал папа, – и такое…
Женя вздохнула:
– Я не знаю…
– Тут есть еще одно – с ним я, по крайней мере, не одна… – я надеялась, что она услышит отзвук своего ухода. Все-таки папа, какой-никакой. А без него – одиночество – и я сама, получается, это выберу.
– Знаешь, мы пять лет не общались с бабушкой-дедушкой. И было нормально. Я… как-то не думала об этом. Мама важнее по-любому… Она сказала, что ей плохо, когда мы привозим оттуда вещи…
Я и сама знала ответ. Защищать Маму и Ее решения. Меня не волнует, что они могли быть ошибочными. Мне об этом не судить. Мама, кормящая нас, поддерживающая нас, заботящаяся о нас, была ближе и правее, чем кто угодно другой, который не звонил и не писал, и не предпринимал попыток встретиться. Мама была рядом.
Всё дело было в том, что у папы была очень властная мама, моя бабушка Пчёлка. И у них с мамой складывались тяжелые отношения. Пчелка сразу сказала Маминой маме, что Мама ей не нравится. Некрасиво. Мама ездила к ним в другой город на выходных клеить обои, по Пчёлкиной просьбе. И измождала себя этим. Пчёлка плохо отзывалась о Лене, моей сестре, не родной папиной дочери, и говорила, как её воспитывать. Маме это, понятно, не нравилось. Папа маму не защищал. Было много разных обид и поводов для обид. Потом бабушка с дедушкой вышли на пенсию, и дедушка приехал в Москву жить на полгода. И остановился у нас, в двухкомнатной квартире, где мы жили впятером. Он попросил прописаться. Мама прописала его. Сначала он жил в нашей комнате, но потом мама подумала, что негоже ему спать с тремя девочками в одной комнате, и положила его в их с папой спальне. Могу только догадыватся, какой это кошмар – жить несколько
