Лена поставила поднос на маленький столик и стояла, с удивлением ожидая продолжения. Саша с улыбкой торжества, покачивая головой, смотрел то на Владимира, то на Лену.
– И что, Саша? – спросила Лена.
– Так он же священник. Ты представляешь себе? Священник. А как замаскировался – джинсы, рубашонка. Даже крест припрятал. И говорит, случайно у нас оказался. Ну ты посмотри.
Лена подвинула стул ближе к Саше, села и стала настороженно смотреть на священника.
– Что же вы сразу не признались, отец, как вас там?
– Отец Феодосий, – представился священник.
– Что же вы решили обмануть нас, отец? Владимир. Разве это не грешно? А? – все с той же издевательской улыбкой расспрашивал Саша.
– Я не собирался вас обманывать, – тихо произнес отец Феодосий, – я действительно в миру Владимир.
– Что же вы сразу не признались, что священник? – перебил его Саша.
– Я ничего не скрывал. Как-то так само получилось.
– Так зачем вы к нам пожаловали, отец? – уже спокойно и даже жестко спросил Саша.
– Да, зачем? – повторила вопрос Лена.
– Я правда заблудился, и у меня сломалась машина. А что касается моего сана, то извините меня ради Бога, я не придал значения этому в такой ситуации. Мы все просто люди. И я не совсем понимаю, в чем моя вина. Объясните мне, пожалуйста. Я не понимаю вашей агрессивности. Что тут такого, если я священник? – Он уже стоял перед ними.
Его искренность, видимо, тронула Лену, и она сказала:
– Саша, может, он действительно заблудился? Случайно.
– И ты веришь этой религиозной овце? Да он хотел втереться к нам в доверие, чтобы тайком проповедовать свою идиотскую любовь. Разве не ясно?
Тут на крыльце послышались голоса, и на веранду вбежали двое детишек, укрытых прозрачными плащами, и с ними девушка под зонтиком.
– Вот, привела разбойников, – со смехом проговорила она, но, увидев незнакомого человека, сдержанно поздоровалась.
Дети, не обращая ни на кого внимания, тут же скинули плащи и побежали к Лене.
Это были близнецы, мальчик и девочка, лет семи-восьми, различимые лишь по длине волос. Они одновременно обняли маму. Мальчик потянулся к ее уху и спросил тихо, но так, что всем было слышно, кто этот мужчина. Лена молчала, обнимая их обеими руками. За нее ответил Саша.
– А это попался один из главных Аников. Помните, вам в школе объясняли про самых опасных Аников? Их называют священники или попы. Вот один из них. Видите, вроде обычный человек, а Аник. Это у них такое свойство – внешне быть незаметными, чтобы входить в доверие, словами заходить в ваши головки, а потом порабощать и управлять вами, как куклами. Какое оружие они используют? Ну-ка, кто скажет?
– Любовь, – заученно, протяжно произнесли одновременно дети.
– Правильно, – похвалил их Саша.
Лена одобрительно улыбнулась, погладив обоих близнецов по головам и прижав к себе.
– Уходи отсюда, ты плохой, – вдруг выкрикнул мальчик.
– Мы тебя не боимся, потому что не будем тебя слушать, правда, мама? – проговорила девочка.
– Да, мои хорошие, вы молодцы.
Священник стоял в полной растерянности.
– Извините, но я не понимаю…
– Идите к себе, скоро будем ужинать, – сказала детям Лена.
Близнецы убежали.
– Вот в этом вся ваша подлая сущность. Кротостью и доверием войти в душу и там нагадить. Всю страну заразили этой своей любовью и к нам пожаловали.
– Да нет у меня никаких плохих мыслей, – оправдывался священник.
– Слышишь, Вероника, – обратился он к девушке, – как излагает. – И, улыбаясь, посмотрел на Лену.
Та понимающе покачала головой.
– Александр Александрович, я пойду? Меня Павлик ждет, – отпросилась Вероника.
– Как у вас там дела?
– Все хорошо. Мы радуем друг друга.
– Смотри, будьте осторожны.
– Ну что вы. Я же взрослая. И Павлик умный.
– Ну ладно, до свидания. Павлику привет.
Лена встала, обняла девушку и проводила к выходу.
– До свидания, – уже в дверях попрощалась со всеми Вероника.
Дождь продолжал лить уже не так сильно, но настойчиво. Лена зажгла свет. Саша качался в кресле, что-то обдумывая. Священник стоял, как первоклассник у доски, ожидая и не понимая.
– Наверное, мне придется уйти. Но я правда не понимаю, в чем моя вина. И ничего я вам не собираюсь навязывать или проповедовать. Вера – это свобода, и вы сами вольны выбирать свой путь. Никого насильно нельзя обратить в веру.
– Не говорите ерунды. Вы производите впечатление неглупого человека. Просто, как и большинство людей, больны, – оторвавшись от своих мыслей, произнес Александр. – Ладно, сядьте. Не идти же вам в дождь.
Последнюю фразу он сказал с явной досадой.
– Саша, я пойду, мне надо детей покормить, – обратилась Лена к Саше и, встав, ушла в дом.
Кивнув Лене, он опять обратился к священнику:
– Вы священник, значит, сильно верующий человек, так?
– Да, – покорно ответил отец.
– Значит, обман для вас грех.
– Да.
– Тогда скажите честно, как вы сюда попали и кто вас навел.
Священник сел на край кресла, вздохнул и, задумавшись, смотрел в пол. Затем поднял голову и посмотрел в глаза Александру.
– Я сказал вам правду, – спокойно произнес он.
– Ну хорошо, поверю вам.
Тут зашла Лена, подошла к Саше, наклонилась к его уху и что-то сказала.
– Ну хорошо, хорошо.
Она улыбнулась, погладила его по голове и вышла.
– Поймите, отец, здесь собрались люди, которых ваша любовь сильно опалила. Обожгла. Разрушила жизнь. И мы решили, что это зло мы никогда больше не пустим в свою жизнь. И детей убережем от этой болезни.
– Я что-то такое понял, кажется. А почему Аник? – спросил священник.
– Аники – это анахроники, то есть те, кто признает любовь как благо. Больные, не понимающие, что любовь – это анахронизм человечества. Причем разрушительный и один из самых ужасных. Хуже войн, таких же анахронизмов человечества.
– Но почему? Что же плохого в любви? И как это можно – жить без любви?
Александр Александрович закурил сигарету и задумался, глядя куда-то мимо священника.
А потом начал рассказывать.
– В детстве, в подростковом возрасте я переживал периоды, видимо, увлеченности. И тогда мне бы надо было задуматься над этим. Но некому было подсказать, научить, как я могу это сейчас делать для других. В общем, поддался я своей слабости и влюбился где-то в шестнадцать-семнадцать лет. Вначале было всё, как у всех. Радость, счастье, как мне тогда казалось. Долгая дорога к поцелую. Покороче – к постели. Она была самая красивая, самая лучшая, самая совершенная. Когда я занимался онанизмом, в моей голове были фантазии только о ней. Я готов был отказаться от семьи, только бы быть с ней. Она тоже была влюблена в меня. Проходило время, острота переживаний отступала, но любовь оставалась. Она была уже естественной средой моей жизни. Она была частью меня. Возникали ситуации недоверия, обиды, ревности. Но мы это как-то переживали. В какой-то момент я стал задавать себе вопрос: а является ли это моей жизнью, и как долго это будет продолжаться? Ведь я уже не представлял себя без нее. И что произойдет со мной, если ее не станет в моей жизни? Понимаете? Это уже был инстинкт самосохранения. Я начал пренебрежительно к ней относиться. Ну, делал вид. Пытался в действительности вести себя так, будто мне она безразлична. Пару раз даже сближался с другими женщинами. Но она оставалась во мне. И вот однажды, когда мы выясняли отношения из-за какой-то ерунды, я сказал ей, что не люблю ее, и все. Мы расстаемся. Она сначала тихо начала плакать, а потом разрыдалась, началась истерика. Она упала на землю. Кричала, чтоб я ее оставил, и все такое. Чуть ли не теряла сознание. Из жалости я проводил ее домой, и мы расстались. Однако уже вечером она позвонила мне и молчала в трубку. А позже позвонила и попросила о встрече. Я пришел. Она стала говорить, что не может без меня жить и готова умереть, если мы расстанемся. В общем, сдался я. Обнял ее, поцеловал, и мы провели с ней ночь. Таким образом, отношения продолжились. Но мне стало легче. Я как будто уже не был ей ничем обязан. И ее любовь стала ее личным делом, не касавшимся меня. Мы продолжали встречаться, но уже тогда, когда мне было удобно и я этого хотел. В душе я понимал, что по-прежнему люблю ее, но унижения и оскорбления облегчали мою жизнь.
Случилось так, что я уехал на неделю по каким-то делам. Вернувшись, позвонил ей, но она сказала, что занята и не может встретиться. Когда я начал настаивать, она вдруг сказала, что выходит замуж. Это был шок. Я побежал к ее дому. Она жила на первом этаже, я хотел постучать в окно ее комнаты – и тут увидел. Она сидела на коленях мужчины и целовалась с ним. От ужаса меня вырвало. Я очутился в аду, но трагедия заключалась в том, что ад был внутри меня, и я не мог от него избавиться. Понимаете, я предчувствовал, что так произойдет.
Он откинулся в кресле и закурил.
– Тот ужас, что я пережил, научил меня многому. Я начал прозревать и выздоравливать. На это ушло много времени. Но я понял, что это болезнь и надо остерегаться ее. Я выжил. А многих, слышите вы, многих раздавило, и они доживают свою жизнь калеками.
