– С собой не дашь?
Соленый взял со стола зажигалку, щелкнул ей, поднес язычок пламени к фотографии, и когда та занялась, бросил горящий картонный прямоугольничек в пепельницу.
– Чего не дам? – подняв брови, спросил он.
– Вот так, значит… – вздохнув, пробормотал Хруст, а Соленый просто пожал плечами. – А фраерка этого ты щупал?
– Какого фраерка? – опять поднял брови Соленый.
– Ну ладно, – помолчав сказал Иван и допил свой фужер. – Вижу, дальше разговора не будет, так что… пойду. Сколько с меня за пойло?
– Подожди, – буркнул Соленый. – Не гони. Я… – он наморщил лоб, – Ты пойми, если тот корешок мой, царство ему небесное, мне просто пустышку кинул, так, за фуфловую соломинку решил схватиться, то фраерок этот ни при чем, и о чем мне с ним базарить? А если… Если не пустышку, тогда… – Он как-то устало вздохнул. – Тогда это не фраерок, а… вообще хрен знает кто. И тогда я не то что щупать, я к нему на километр не подойду и ребят своих не подпущу. Я если его на улице встречу, на другую сторону перейду. И это, Хруст, – он глянул Ивану в глаза тяжелым, очень тяжелым взглядом, – не очко у меня играет. Я как-никак все ж таки смотрящий, и у меня свои понятия имеются. И по понятиям я найти свою башку в мусорном баке не должен.
– А мою, по понятиям, значит – пожалуйста? – спокойно выдержав его взгляд, с усмешкой осведомился Иван.
– И твою – не хочу, – тоже усмехнувшись, сказал Соленый. – Можешь верить, можешь – нет, но… С тобой, конечно, дружбы не заведешь, но в принципе можно договориться. Ты…
– Правильный мент?
– Ну, что ты, киношек насмотрелся? – поморщился, как от зубной боли, Соленый. – Просто ты самостоятельный. Ты – опер, каких мало, и если тут вообще можно нарыть чего-то, ты нароешь. И не по приказам или указкам, не из чьих-то интересов, моих, там, или начальничков своих, а… сам для себя.
– Без ансамбля, сам-бля, один-бля… – пробормотал Хруст и неожиданно спросил: – А корешка того твоего замочили? Ты же и замочил?
– Он сам себя замочил, – вздохнул Соленый, – он приговоренный был, а кто исполнил… Зачем тебе?
– Да в общем-то незачем… Так, для общего развития если.
– Ну, если для общего – пожалуйста. Я и замочил, – легко и просто сказал собеседник Хруста. – Чего уставился, словно… Папа Римский? Ты что ли никого никогда?
Хруст как-то неопределенно пожал плечами.
– Ну, тогда хотя бы Валюшу вспомни – он у вас как… дай Бог памяти, вроде как Курочкин проходил, а может и как…
– Валюша двух девок на куски порезал, – глухим голосом перебил его Хруст – а одной восемнадцати не было.
– Так я разве тебе в укор? – приподнял редкие брови Соленый. – Просто ты ведь мог его и живьем взять, тебе его скрутить было, как нехера делать, а ты ему маслину прямо в лобешник засадил… Ну, не темней так личностью, не темней, ты все по поня… то есть, я хочу сказать, правильно все сделал. Просто на меня так зыркнул, когда я про кореша своего, а на самом-то деле… Я что хочу сказать? – он на секунду задумался, – понимаешь, ведь нет смысла волкам предъявлять за то, что они кого-то там порвали, они… Они ведь не по злобе, а просто… ну, так сделаны, вот ведь в чем штука-то.
– Ну, ты философ, Виталий Сергеич – усмехнулся Иван. – Себя, значит, к волкам приписал, и меня заодно…
– Да нет – поморщился Соленый, – это я так, для примера, а вообще-то я их не очень…
– Да? – Хруст зевнул, – а чего так?
– Ну… – Соленый пожал плечами, – они ж в стаи всегда сбиваются, а я стаи как-то…
– Вот-те раз, – удивился Иван, – сам в вожаках ходишь, а стаи не уважаешь?
– Так ведь не в лесу живем, – буркнул Соленый, – а раз уж так оно легло, то скажу тебе прямо, лучше в вожаках ходить, чем где-то сзади ковылять. Скажешь, не так?
– Может и так, – равнодушно кивнул Хруст, – ладно, заболтались мы. У тебя еще что-нибудь?
– Да, ты вот что… У меня к тебе просьба одна, – он сделал ударение на последнем слове. – Ты если закроешь, мне конечно не доложишь, но… Ты дай мне знать. Ну, намекни, там, через кого, лады?
Хруст ничего не ответил и даже не шелохнулся.
– Ну, хорошо, хотя бы если нароешь чего… Я тебе в натуре все отдал, что имею, даже то… что не должен был. Но я должен знать. Потому если закроешь…
– Когда закрою, – негромко поправил его Хруст.
– Хорошо бы, – пробормотал Соленый. – Тогда…
– Тогда ты меня закроешь? – почти весело спросил Хруст.
– Тебя? Опера? – Соленый очень хорошо изобразил удивление, только… слишком хорошо, и Хруст это увидел, потому что умел это видеть и распознавать.
(… он же действительно прикидывает… Ну, ладно, с ним-то мы еще поиграем, но во что ж такое он меня?.. Что он мне приоткрыл, после чего не видит другого выхода, кроме как… да не простого мента, чего уж скромничать, а м е н я – кого ему никогда не простят?..)
– Ну и шутки у тебя, Иван Васильевич, – Соленый покрутил башкой, опять очень хорошо изобразив неодобрение.
– Обхохочешься, – кивнул Иван. – Ладно, сколько за пойло?
– Сколько не жалко. Я вообще-то угощал, но… ты ж все равно заплатишь.
Хруст кивнул, сложил вчетверо газетный листок, сунул его во внутренний карман пиджака, достал из бокового кармана полтинник, положил на стол рядом с фужером, встал, аккуратно отодвинув стул, развернулся и пошел к выходу. Стоявшие у стеклянной двери быки кинули быстрый взгляд вглубь зала, расступились, и один из них предупредительно распахнул дверь. Равнодушно глянув на него, как на кусок мебели, Хруст вышел на улицу.
Когда он ушел, Соленый отпил из фужера и дернул костлявой щекой. Тут же рядом с ним возник молодой человек в дорогом костюме и наклонился так, что его ухо оказалось в непосредственной близости ко рту хозяина. Хозяин пожевал губами и негромко сказал:
– Дай всем знать, чтобы этого опера за версту обходили, и…
– Может попасти его? – не разгибаясь, почтительно шепнул дорогой костюм.
– Да, – опять дернул щекой Соленый. – Только очень осторожно – если лоханетесь, он моментально просечет… Но главное, чтобы никаких случайностей. Если хоть один волос у него с головы упадет… Он мне нужен живой и целехонький. Пока… Ты понял?
(опять большая хищная зверюга где-то внутри простенького пиджака и костлявой жилистой оболочки пожилого человека з а в о р ч а л а, показывая, что она хоть и дремлет, но все в своем л о г о в е контролирует…)
Молодой человек побледнел и несколько раз быстро кивнул.
3.
Ехать на встречу с неведомым Шнеерзоном было рано, поэтому Иван вернулся в отделение. Он забрал у дежурного Ивлева свой ПМ и спросил:
– Рубцов еще тут?
– Тут, – буркнул капитан, еще сердитый на шутку Хруста. – Только к нему… это… лучше не соваться.
– Чего так? – полюбопытствовал Хруст.
– А вот сходи и узнаешь, – Ивлев засопел, потом поднял взгляд на Хруста и уже более миролюбиво сказал, – ну, он, это… Разнос сейчас твоим гаврикам из убойного устроил. Орал, что, это… распустил ты их – курят-пиздят-ни-хера-неделают. Вот, – довольно заключил капитан и опять удовлетворенно засопел.
– Ладно, схожу, – пожал плечами Иван. – А на тебя не орал?
– А чего на меня орать, – удивился Ивлев, – я, это… свое дело знаю.
– А-а, – понимающе кивнул Иван. – Ну, тогда хорошо. Тогда будь на страже, только смотри, – он озабоченно нахмурился, просунул голову в окошко и посмотрел вниз – туда, где располагался на вертящемся кресле внушительный зад капитана.
– Ты чего? – забеспокоился Ивлев и поерзал жирной задницей. – Ты это…
– Да нет, – убрав голову из окошка и выпрямившись, облегченно выдохнул Иван, – все в порядке. Пока.
– Да, чего ты? – уже не на шутку встревоженно засопел капитан. – Чего ищешь?
– Ты свое дело знай, но не забывай до сортира доносить, – серьезно посоветовал ему Иван, – а то если не донесешь разок-другой, Рубцов сильно осерчает.
Идя по коридору, он не слушал несущееся ему вслед ивлевское обиженное "дурак ты, это…", а раздумывал над тем, что говорил ему в кафе Соленый, и почему Рубец – уже задерганный до того, что начал спускать собак на убойников.
(Они оба дергаются… И местный главный бандюк, и начальник управления – личности, конечно, разные, но… битые-перебитые, у ш л ы е, а значит… Значит их дергают сверху …)
Пройдя через крохотную пустую приемную, Хруст один раз стукнул в дверь кабинета начальника, распахнул эту дверь и зашел внутрь.
Рубцов сидел за своим столом в очках и листал какую-то папку, шевеля губами. Когда он сидел, его сходство с полковником из сериала усиливалось – не виден был рост, скрадывалась внушительная комплекция и сразу бросались в глаза лысина и очки.
