— Вот что, ошибка природы, — сказала я Соньке, когда мы входили в подъезд, — помалкивай, что бы я ему ни сказала. Лучше всего притворись глухонемой.
— Ладно, — кивнула Сонька. — Только ты бы мне сначала…
— Потом, — перебила я и надавила кнопку звонка Игоречкиной квартиры.
Дверь открыла Вера Сергеевна.
— Здравствуйте, — дружно улыбнулись мы. — Игорь дома?
— Дома, — сказала она, запуская нас в прихожую, — спит. Явился под утро.
— А разбудить его нельзя? — заискивающе спросила я. — Он нам очень нужен.
— Чего ж нельзя, можно. Вы в кухню проходите. Сейчас чайку попьем.
Тут из спальни послышался сонный Гошкин голос:
— Ма, кто там?
— Маргарита из четвертой квартиры с подругой, тебя спрашивают.
— Я сейчас, пусть подождет! — крикнул он и вскоре появился в кухне с мокрыми зачесанными назад волосами и лихой улыбкой. На нем были шорты и на шее золотая цепь толщиной с мою руку.
— Привет, — сказал он, садясь за стол. — Какие люди пожаловали…
— Мы по делу, — сообщила я, пленительно улыбаясь, по крайней мере, я старалась улыбаться подобным образом. — Помощь твоя нужна.
— Машину угнали? — деловито поинтересовался он.
— Откуда у нас машина? — удивилась я. — Такая вещь с нами приключилась, даже не знаю, как начать. — Тут я на Веру Сергеевну покосилась, та была женщиной с пониманием и незамедлительно удалилась, хоть и выглядела при этом слегка недовольной.
— Начинай сначала, — усмехнулся Гоша, хрустко раздавив кулаком грецкий орех. Во мне созрела убежденность, что он нас спасет.
— Ладно, — вздохнула я, — дело такое…
И стала излагать. По мере моего изложения лица Соньки и Игорька менялись, сначала они слегка вытянулись, потом обеспокоенно нахмурились, а затем и вовсе стали выглядеть очумелыми. Сонька, естественно, в своих эмоциях заметно опережала Игорька. Тут надо пояснить, что с историей, происшедшей с нами, я поступила весьма художественно, то есть несколько, а если быть точнее, весьма существенно отступила от правды. О моем личном присутствии при захоронении и речи не было. Из моего рассказа выходило следующее: покойный Максимыч 29 апреля ночью видел двух мужчин, которые подозрительно вели себя на кладбище. Утром, движимые любопытством, мы обследовали свежевырытую яму и на дне ее обнаружили медальон: в овале две сплетенные змеи. Далее следовал рассказ о гибели Максимыча, краже Славкой Сонькиного имущества и последующем Славкином исчезновении.
К концу рассказа Гоша орехи не щелкал, сидел потупившись и явно ощущал неловкость. Я с печалью поняла, что он вряд ли поможет нам, и поздравила себя с тем, что разумно поостереглась рассказывать историю в ее первозданном виде. Я замолчала, хлебнула остывшего чаю и уставилась на Гошу.
— И чего? — спросил он, явно туго соображая.
— Если из-за этой ямы погиб сосед и исчез Славка, значит, в ней что-то было.
— Или кто-то, — влезла Сонька, долгое молчание отрицательно сказалось на ее здоровье, она даже слегка посинела.
— Если Славка сказал, откуда у него медальон, значит, Соньке надо ждать гостей.
— Почему мне? — испугалась та.
— Потому что медальон обнаружился у тебя, — злорадно ответила я. Сонька заревела.
— Да, — Гоша покачал головой. — Вляпались вы. Чё сунулись-то, зачем взяли?
— Как же не взять-то, Игоречек, — заблеяла Сонька. — Ведь золото, а мы женщины бедные…
— А от меня вы чего хотите? — задал Гоша вполне разумный вопрос.
— Хотим, чтобы ты нас спас, — ласково пояснила я, считая, что это должно его воодушевить. — У тебя… большие связи, так вот, не мог бы ты узнать, кому этот медальон интересен, и объяснить ему, что мы всей этой истории — сбоку припека.
Гоша хмурил лоб и сопел.
— Да, слышал я про этот медальон, — заявил он наконец весьма неохотно. — Есть в городе человек, Витька Рахматулин. Крутой, полгорода под ним ходит. Вот один из его ребят перед Первым мая пропал, зовут Илья Большаков, у него такой медальон имелся.
Слухи разные ходят, то ли убили его, то ли сам сбежал, и вроде при нем были большие деньги. Очень большие, не для вас и меня, для Рахматулина. Соображаете?
— Дела, — сказала Сонька. — А где же они? Ничего при нем… — Я пнула ее ногой со всей силы, на которую была способна, и она заткнулась, но ненадолго. — Гош, так ты сходи к этому типу и объясни, что к чему, как медальон к нам попал, и все такое…
Гоша криво усмехнулся:
— Ага, будет он меня слушать. — Представляю, чего ему стоило это признание, стало ясно: дела наши из рук вон плохи.
— Может, послушает? — не унималась Сонька.
— Как же, меня и близко к нему не подпустят. Во-первых, я из другой команды, мне придется своим объяснять, что к чему, а во-вторых, не тот я человек, чтобы Рахматулин меня слушал.
— Ладно, — сказала я, придав своему голосу возможную теплоту. — Нет, так нет, попробуем еще что-нибудь придумать.
— Может, вам уехать ненадолго, Маргарита? — предложил он. — Ну, пока я все не выясню и вообще..
— Куда ехать, Игорь? У меня работа. И на что жить?
— Кое-что у меня есть… Ты не думай. — Далее он стал путано объяснять, что именно я не должна думать. Сонька все это время пребывала в подозрительной задумчивости, я поначалу решила, что она готовит себя к бегству с последующей эмиграцией, но по нездоровому блеску в глазах поняла, что это не так. Сонька размышляла. Дело это для нее трудное и поглощало подругу целиком.
Мы выжидательно смотрели на нее, не решаясь прервать столь важный процесс. Тут она подняла брови и спросила:
— А этому Витьке Рахматулину сколько лет?
Гоша задумался.
— Да, наверное, ваш ровесник.
— Он, случаем, раньше не жил на Садовой? Гимнастикой не занимался?
— Он и сейчас на Садовой живет, коттедж отгрохал в три этажа. А гимнастикой…
Точно, ведь кто-то говорил мне, что он чуть ли не чемпионом был, ей-Богу!
Сонька плотоядно ухмыльнулась.
— А выглядит он как? Невысокий, смуглый, темные волосы и светлые глаза, на подбородке шрам, хотя, теперь он, может, и не заметен.
Лицо Гоши по мере описания становилось все более озадаченным.
— Точно, — кивнул он, с любопытством глядя на мою подружку. — Я его два раза видел, близко. Про шрам не скажу, не заметил, а все остальное точняк.
Я хмурилась и смотрела на Соньку: ее связи с уголовным миром были для меня новостью.
— Где его можно найти? — между тем спросила она. — Домой как-то неудобно, вдруг женат.
— Он постоянно бывает в ночном клубе «Айсберг». В нижнем баре у него что-то вроде штаб-квартиры.
— Ясно, — сказала Сонька, поднимаясь, — считай, дело в шляпе.
— Может, объяснишь? — поинтересовалась я, когда мы уже были в моей квартире.
Сонька обворожительно улыбнулась и заявила:
— Он мой одноклассник. В девятом и десятом классе был в меня влюблен. До безумия.
Это естественно — влюбиться в Соньку мог только сумасшедший или предрасположенный к помешательству.
— Шрам на подбородке — на память обо мне, на коньках катались. — Далее я выслушала первый рассказ о Витьке Рахматулине, за ним последовал второй, третий, потом рассказы хлынули бесконечным потоком.
— Стоп, — сказала я, — нам нужно его найти, и желательно сегодня.
Сонька кивнула:
— Поедем в «Айсберг». — Тут она на мгновение задумалась, а затем развернула кипучую деятельность. — Подумай, что наденем. Надо ж выглядеть. не могу я предстать перед ним ободранной кошкой.
Все мои вещи были извлечены из шкафа и разбросаны на диване.
— Ну? — спросила Сонька, примеряя фиолетовое платье.
— Нормально.
— На тебе лучше, ты его и наденешь. А я малиновый костюм.
— Но там пятно.
— А чего до сих пор в чистку не снесла?
Живешь — свинья свиньей.
— Свинья та, кто пятно поставила.
— Это я, что ли?
— А то…
— Пятно большое?
— А ты умеешь ставить маленькие?
— Ну, иногда.
Мы занялись пятном. Сонька успела рассказать еще пяток историй об однокласснике, но они не показались мне особенно полезными из-за срока давности. С пятном было покончено, и мы занялись корректировкой внешнего вида.
— Он, кстати, неровно дышал к блондинкам, слышь, белокурая бестия…
— Как же он с тобой оплошал?
— Я — это я, ты ж понимаешь… — Я понимала. — В общем, на девок он всегда заглядывался, боек был… С возрастом эта черта должна усилиться, я правильно выразилась?
— Правильно.
— Вот. Нам главное к нему подъехать, а там не я, так ты его сделаешь. В юности он был очень ничего.
— А кто из вас кого покинул? — спросила я, и Сонька задумалась.
— Черт его знает, годов-то сколько… Я хочу сказать, не вчера это было, разве вспомнишь?
— Да уж, не вчера, — согласилась я, — но лучше б ты вспомнила, а ну как он на тебя здоровенный зуб имеет.
— Да брось ты, старая любовь долго не забывается, вот увидишь, встретит как родных.
