Мне очень хотелось поверить в это. Подготовка к встрече была закончена, но отправляться в клуб было еще рано, и я решила использовать это время для инструктажа.
— Ты поняла, что именно должна ему сказать?
— Поняла, что я, дура какая, что ли?
— Он может задать дополнительные вопросы.
— Как будто я не найду, что ответить.
— Это меня и беспокоит.
— Началось… Опять ты со своей национальной въедливостью…
— Слушай, племянница гиббона, для существа, чьи мозговые функции не превышают нулевой отметки, ты слишком разошлась. Если этот Рахматулин чего-то стоит, он из тебя махом все выжмет, и что тогда?
— Что?
— Как ты, убогая, ему объяснишь, зачем затеяла весь этот обман?
— А в самом деле, зачем?
— Я и сама не знаю. Но в любом случае, не стоит все выкладывать. Сонька сосредоточилась, а я, чтобы окончательно ее озадачить, процитировала:
— Знание — это ад, по которому гонят тех, кто позволил себе открыться.
— Да, умного-то человека и послушать приятно, — запечалилась Сонька. Только ведь я ничего не поняла.
— Может, оно я неплохо? — пожала я плечами. — Зачем тебе лишняя мудрость, еще скорбеть начнешь. А покойника про запас оставим, кое-кто совсем не уверен, что он покойник.
По лицу моей подружки промелькнула тень вдохновения.
— Голова у тебя… Может, ты скромничаешь, может, у тебя в предках большие люди ходили? Вот один, на мартышку похожий, очень любил такие фокусы.
— Господи, тебе-то откуда знать?
— Телевизор смотрю, окно в мир. Ладно.
Я все поняла: давай тренироваться, ты поспрашиваешь, я поотвечаю. Но все равно, ты не должна была меня оскорблять, высказываться о моем уме подобным образом и говорить, что я обезьяна.
— Гиббон. Как только встречусь с ним, извинюсь.
— Свинья, — равнодушно ответила Сонька, и мы занялись вопросами-ответами. Подружка потрясала разумностью ответов, я бы даже сказала, виртуозностью.
— Порядок, — сказала я, — можешь претендовать на работу в МОССАЦ.
— А что это?
— Еврейская разведка.
— Путевая или так себе?
— Лучшая в мире.
— Смотри, могем, — лучезарно улыбнулась Сонька, и мы разом взглянули на часы. — Пора? — спросила она.
— Пора, — кивнула я. На пару минут мы замерли возле зеркала. Сонька победно усмехнулась:
— Его песенка спета. Против нас он не потянет.
Вообще-то я была с ней согласна.
Мы вошли в бар. Посетителей было немного, в основном мужчины.
— Его здесь нет, — сообщила Сонька.
Я прошла к стойке и спросила бармена:
— Извините, Виктор Рахматулин здесь?
— А зачем он вам? — сурово спросил бармен и кашлянул. Благодаря моей открытой внешности мужчины, как правило, стесняются мне грубить.
— У меня к нему дело. Он здесь?
— Нет, — покачал он головой, — но скоро приедет. Налить вам что-нибудь?
— Тоник, если можно.
— И рюмку водки, — добавила Сонька, плюхаясь рядом, и пояснила:
— Для храбрости… Вот мы с тобой все обдумали, — вдруг запечалилась она, — а о достойной биографии для меня не позаботились. Поинтересуется Витька, где, кто я. И что отвечу?
— Скажешь, что ты кактусовод.
— Ууу, отродье фашистское, — озлобилась Сонька, хотя действительно была кактусоводом, в том смысле, что последним местом ее работы являлся Дворец пионеров, где она вела кружок любителей кактусов.
Однако упоминать об этом Сонька почему-то не любила, видимо, считая, что данное занятие не является достаточно блестящим для такой артистической и одаренной натуры. Тут надо пояснить, что в своей жизни Сонька работала от случая к случаю и весьма неохотно, зато много училась, в смысле, во многих местах. Как правило, хватало ее на первый семестр, после чего она с негодованием узнавала, что просто отсидеться не удастся, и в гневе отправлялась дальше. Несмотря на свою несокрушимую дремучесть, Сонька умудрилась поступать во многие учебные заведения среднего звена, на высшие она не замахивалась. Думаю, такому успеху способствовала хорошая память и умение собрать все крохи своих знаний воедино в нужный момент — черта похвальная и, безусловно, вызывающая уважение. Еще одним Сонькиным козырем была внешность, которая как-то подразумевала большое внутреннее содержание. Сама себя она искренне считала самородком.
— Ну и что я ему скажу? — вернула меня Сонька в реальность бара. Я пожала плечами.
— Скажи, что ты домохозяйка, это сейчас модно.
— А муж?
— Погиб в автомобильной катастрофе на «Боинге».
— Путевая тачка?
— Высший класс.
— Ладно, — успокоилась моя подружка, — что-нибудь соображу.
Тем временем мы стали объектом мужского внимания, и это нам не очень нравилось, так как собрались здесь мужчины совершенно особого склада.
— Может, лучше на улице подождем? — шепнула я Соньке, и мы покинули бар.
На улице мы тоже обращали на себя внимание.
— Вот черт! — злилась Сонька. — Чего цепляются? Может, мы на съемном месте торчим?
— Откуда мне знать?
— Да уж.
— Давай отойдем подальше от входа.
— Отойдем и Витьку провороним.
— Можно снова зайти в бар и спросить.
— Стой уж… Смотри, бельмы-то вылупил. Под ноги гляди, чучело, а то рожу расшибешь! — Слава Богу, шипела она тихо, но это ненадолго, выйти из себя Соньке ничего не стоило. — Ну ты подумай, чего им неймется?
— Конечно, вырядились, как идиотки, и торчим у самых дверей. Как хочешь, а я в сторонку отойду, он ведь на машине подъедет, увидим.
Сонька согласно кивнула, и мы покинули свой пост.
— Может, прогуляемся немного? — предложила я. — Надо было поскромнее одеться и вообще.
— Правильно мы оделись. Видела, ни один мужик мимо не прошел, чтоб не споткнуться. Я знаю, что делаю, а ты в этих делах ничегошеньки не соображаешь, так что слушай меня.
— Так уж и не соображаю? — поддразнила я.
— Не соображаешь. Витаешь все в этих… в ампирах.
— В чем я витаю?
— Ну, ты знаешь…
— Понятия не имею.
— Знаешь, знаешь.
— Я тебе сколько раз говорила, не засоряй свою голову незнакомыми словами, береги извилины.
— Ага. — Тут Сонька вытянула шею и сказала:
— Вот это тачка, умереть в девицах… Спорю на твоего любимого паука — это он!
Машина тормознула возле лестницы, надо сказать, на нее стоило посмотреть, лично я такую видела в первый раз. Дверца распахнулась, и оттуда с трудом выбралась здоровенная горилла в зеленом пиджаке. Если это был Сонькин одноклассник, то он здорово изменился. Знакомиться с ним совершенно не хотелось. Взглянув на его лицо, я и вовсе опечалилась: может, он и похож на гориллу, только мозгов у нее явно больше. Рядом с ним появились две обезьяны поменьше, очень суетливые. Дверь распахнулась на всю возможную ширину, и Сонька выдохнула:
«Он!» Описание, данное ею Рахматулину, было довольно точным: невысокий брюнет в очень дорогом костюме, великолепная фигура скрадывала недостаток роста, и выглядел он просто сокрушительно, особенно на фоне трех мартышек, причем совершенно не был похож на уголовника, как я их представляла, хотя я и не очень утруждала себя на этот счет.
Пока мы глаза таращили, Рахматулин поднялся по ступенькам и направился к дверям «Айсберга». Одна из обезьян, та, что помельче, предусмотрительно забежала вперед. Он прошел мимо нас, совершенно не заметив. Сонька, которая при виде всего этого великолепия малость растерялась, пришла в себя и громко позвала:
— Витя! — Рахматулин обернулся, недовольно нахмурившись. Я покосилась на Соньку, конечно, женщина она сногсшибательная, но как-то мне не верилось, что любовь к ней он пронес через всю жизнь. Мне стало жаль наших усилий. В этот момент в лице Рахматулина стали происходить разительные перемены: сначала он нахмурился еще больше, точно что-то вспоминая, потом вдруг улыбнулся и пошел к нам, широко раскинув руки.
— Бог мой. Софа, ну надо же… Какая встреча!
Софа мгновенно расцвела, повела глазами и плечами и запела в ответ:
— Только не говори, сколько лет прошло, не стоит напоминать, что я уже старуха.
— Ну уж нет, потрясно выглядишь. — Он подошел вплотную, они с Сонькой обнялись и троекратно облобызались, по русскому обычаю, надо полагать. Три обезьяны выжидающе замерли, самая крупная сочла нужным нерешительно улыбнуться.
— Какими судьбами в наших краях? — спросил Рахматулин, отступая на шаг.
— Я ведь тебя ищу, Витя.
— Серьезно? — тут Витя посмотрел в мою сторону. Сонька права, к блондинкам он явно дышал неровно.
— Моя подруга, — влезла Сонька, обладавшая собачьим чутьем. Познакомься, Грета.
— Вообще-то Маргарита, — сказала я, — Гретой меня называет Софа и еще несколько друзей.
Он осторожно пожал мне руку.
— Виктор. Что ж мы стоим, а? Пойдемте, посидим, встречу отметим. Сколько лет не виделись… Ты Надьку Сорочинскую помнишь?
— Конечно.
— Так она в ментовке, следователь, прикинь?
