раз, прежде чем я наконец запомнила, что забываю.
Также я очень сильно сомневаюсь, что дала свое согласие на то, чтобы мать Марка присмотрела за детьми, но я не помню ни своего согласия, ни отказа, а спор о том, кто и что сказал, последнее, что нам нужно. Как бы трудно мне ни было признавать это даже перед самой собой, я понимаю, что прямо сейчас я не в том состоянии, чтобы заботиться о детях. А Марка выматывает уже то, что ему приходится заботиться обо мне. Я не могу просить его привезти детей домой. Не сейчас.
Даже не могу представить себе количество сломанных элементов декора в доме моей свекрови, страдающей ОКР[6], которые нам придется заменить. Я содрогаюсь при мысли о том, что она кормит их шоколадом на завтрак и позволяет ложиться спать за полночь. Я скрещиваю пальцы, чтобы нам с Марком удалось войти в привычную колею за пару дней, после чего мы сможем привезти их домой. Дольше я без них не вынесу. Меня поддерживает лишь мысль о том, как я увижу их замечательные крошечные мордашки. Вот бы мои родители были все еще живы! Я скучаю по их поддержке почти так же сильно, как по детям.
– Ванна почти набралась, – говорит Марк, заглядывая в ванную. – Хорошо бы смыть с тебя этот больничный запах.
Неуклюжие попытки переместиться в ванную почти комичны, и я всерьез надеюсь, что со временем мы научимся перемещаться расторопнее, иначе Марку тоже придется обратиться к моему физиотерапевту из-за проблем со спиной. По моим щекам текут слезы, когда Марк начинает меня раздевать. Это не похоже на его обычные любовные прикосновения к моим обнаженным грудям. Это напоминает, скорее, военную операцию. Он садится на край ванны, неуклюже усадив меня на колено. Моя голова наливается тяжестью и начинает болеть от попыток держать ее прямо. То, как он старается стянуть с меня футболку и при этом не дать нам обоим свалиться на пол под весом моих неподвижных ног, сильно напоминает акробатический трюк.
Наконец, когда я сижу обнаженная на его коленях, он обнимает меня и прижимается ко мне. Он собирается заплакать? Надеюсь, что да. Мы могли бы поплакать вместе.
– Я научусь лучше справляться с этим. Обещаю, – шепчет он.
– Вот бы тебе не пришлось делать этого вовсе.
Сложнее всего заставить Марка выйти из ванной. Он следит за мной орлиным взором. Возможно, боится, что я нырну под воду и не смогу подняться. Или что еще хуже, возможно, не захочу выныривать. В определенном смысле я понимаю, почему он может этого бояться. Разумеется, я думала о том, как легко можно было бы прекратить все это дерьмо. Но я не стану этого делать. Я не смогу.
– Позови меня, если что-то понадобится, – говорит Марк и наконец уходит. На первый этаж.
Глава пятая
Божественно мягкие пузырьки нежно касаются моей кожи. Запах эвкалипта чересчур навязчивый, но по сравнению с запахом больницы он просто восхитителен. Я беру бутылочку с подоконника и читаю, что написано на этикетке, просто чтобы убедиться, что Марк случайно не налил чистящее средство для унитаза вместо пены для ванны. Подобные романтические жесты не в характере Марка. Он даже потрудился зажечь несколько свечей и расставил их на бачке унитаза.
Когда вода остывает настолько, что холод начинает доставлять дискомфорт, я решаю, что пора позвать Марка. Я тихонько кричу, но он меня не слышит. Еще несколько раз кричу, но мои призывы тоже остаются без ответа. Я начинаю откровенно рвать глотку, потому что больше не могу справиться с паникой. Что делать, если Марк меня не услышит? Я застряну здесь. Это джакузи, а не цунами, но в любом случае я беспомощна, пока кто-нибудь не придет, чтобы меня спасти.
Я дохожу до ручки от отчаянных криков, перемежающихся рыданиями, прежде чем Марк взбегает по лестнице, без конца извиняясь.
Одеваться так же непросто, как и раздеваться. Меня расстраивает моя беспомощность, и я знаю, что неумышленное отсутствие сотрудничества с моей стороны раздражает Марка. Я честно не специально доставляю ему трудности, но моя любовь к самобичеванию определенно только крепчает.
После изматывающего похода вниз Марк грубовато плюхает меня в инвалидную коляску, терпеливо ждущую у последней ступеньки. Большие металлические колеса яростно бьются о кухонную дверь, когда Марк пытается найти правильный угол, под которым эта чертова штука сможет пройти через проем. В конце концов мы вынуждены сдаться, и измотанному Марку вместо этого приходится тащить меня на кухню на руках.
На кухонном столе я замечаю ноутбук Марка. На нем открыта веб-страница, где рассказывается о грантах на перепланировку дома. У меня сжимается сердце. Марк считает, что это надолго. Он считает, что я останусь в таком состоянии! Мне хочется начать протестовать, но сейчас я не могу поднять эту тему. У нас гости. Блин! Меня захлестывает волна смущения и негодования одновременно, когда я замечаю, что за обеденным столом, весело улыбаясь, сидят Эйва и Николь. Когда мы подходим к столу, Николь вскакивает на ноги и быстро отодвигает соседний стул, чтобы Марк мог усадить меня на него. Она снова садится, и вокруг повисает тишина.
Я неотрывно смотрю на стол. Он заставлен полупустыми чашками из-под кофе и усыпан крошками, оставшимися, очевидно, от тарелки с печеньем. Я перевожу взгляд на Марка. Он развлекался внизу, пока я разваливалась на части в ледяной ванне. Меня волнует то, что эта сцена пахнет будущим: будущим, в котором будет все меньше и меньше меня. Даже в моем собственном доме.
Я пытаюсь присоединиться к беседе, киваю в такт и стараюсь притвориться заинтересованной в том, что они обсуждают. Но легко отвлекаюсь. Каждый раз, когда Эйва встает, чтобы пойти в туалет, я завидую, глядя на то, как она без труда пересекает комнату. Каждый раз, когда Марк кладет ногу на ногу и расплетает их обратно, я завидую. Когда Николь тихонько постукивает каблуком в такт песне, льющейся из радиоприемника на заднем фоне, я не просто завидую – это меня жутко бесит.
Я часто поглядываю на часы. Надеюсь, Николь понимает намек, особенно когда я взмахиваю рукой так близко от ее лица, что чуть не задеваю ее нос. Но когда она вызывается налить еще свежесваренного Марком кофе, я понимаю, что в ближайшее время уходить она не собирается.
Эйва рассказывает нам о планах на свадьбу, но очевидно, что ни Марк, ни Николь не слушают. Они слишком заняты тем, что наблюдают за
