тоже несчастна, – отвечает доктор Хэммонд.
Но я счастлива.
– Я знаю. Но она будет счастлива. Она приходит в себя. Скоро она будет в норме.
– Марк, я прекрасно знаю, что вы не так глупы, чтобы верить в то, что все это можно быстро исправить.
Оба молчат. Гробовая тишина.
– Я должен ей помочь, – произносит Марк. – Она все еще моя жена, черт побери.
– Я тоже всего лишь хочу ей помочь.
– Прошу вас, – умоляет Марк. – Я не хочу, чтобы она возвращалась в больницу. Я сумею до нее достучаться. Все будет в порядке. Прошу. Мне только нужно чуть больше времени.
– Хорошо, – соглашается доктор Хэммонд. – Даю вам еще неделю. Но к тому времени мы должны увидеть хоть какие-то улучшения в ее памяти.
Какой козел! Как он смеет диктовать Марку свои условия?
– Я понимаю. Спасибо, спасибо вам, – снова и снова повторяет Марк.
– Рано меня благодарить. Еще один такой срыв, и у нас не останется выбора. Ей придется вернуться со мной. Вы понимаете почему, не так ли?
Я не слышу ответа Марка.
– Маленькими шажками, Марк. Маленькими шажками. Я понимаю, что это сложно, но мы должны просто проживать день за днем. Не теряй надежды. Ей нужна надежда, которую мы можем ей дать, – последние слова произносит Николь.
Меня трясет от звука ее голоса. Что она здесь делает? Особенно когда обсуждается мое здоровье. Иди к черту!
Глава шестая
Марк
Я провожу рукавом по глазам, чтобы смахнуть слезы, аккуратно подтыкая мягкое розовое одеяльце в уголках колыбельки Кэти. Комната Кэти в доме моих родителей достойна принцессы. То, что я помню с детства как мрачную комнату для гостей, превратилось в изящную детскую со всеми приспособлениями для малышей, которые только приходят в голову. Но мои родители не остановились и на этом. Они были так взволнованы новостью о том, что у них будет внучка, что даже подали объявление в местную газету через несколько дней после того, как мы с Лаурой показали им снимок УЗИ. Кэти – первая за три поколения девочка в моей семье. Это крупное событие.
Я неотрывно гляжу на розовые бантики с рюшами, связывающие бортики в кроватке. Красивые и нежные. Как и Кэти. У меня сжимается в груди, и я отчетливо понимаю, как сильно бьется мое сердце, поэтому заставляю себя отвернуться. Я резко поднимаю взгляд к потолку и гляжу на пластиковую люстру вишнево-розового цвета, которую моя мать заказала в каком-то жутко дорогом детском магазине. Одна из лампочек не работает, и я думаю о том, чтобы сменить ее, но затем отмахиваюсь от этой мысли. Я понимаю, что мне лучше уйти отсюда: я провел здесь уже почти целый час. Но мои ноги тяжелеют, как будто их залили бетоном, и все, чего мне хочется, – это лечь прямо здесь на полу и уснуть.
Мои мысли уже далеко, когда я чувствую легкое прикосновение руки Николь на своем плече. Я не поворачиваюсь. Я стараюсь вообще никак не реагировать, поднимая руку к лицу и используя и без того влажный материал джемпера, чтобы вытереть его. Николь обвивает руками мою грудь и кладет голову мне на плечо. Я упиваюсь ее заботой.
– Ты в порядке? Ты все еще злишься на то, что сказал доктор? – спрашивает Николь нежным шепотом.
– Он сказал, что она должна продемонстрировать ка-кие-то признаки улучшения в ближайшее время или он заберет ее обратно в больницу. Заберет ее, Николь, – слова застревают у меня в горле, и я чувствую, как у меня начинают потеть ладони. – Я не могу этого позволить. Бог знает, что Лаура расскажет ему, если он продолжит допытываться.
Николь берет меня за руки и прижимает их к груди. Она крепко держит их, качаясь вперед-назад.
– Все будет в порядке, Марк. Я обещаю.
Мне хочется попросить Николь не давать обещаний, которые она не сможет выполнить, но я держу язык за зубами.
– А пока ничего страшного, если ты время от времени будешь сдавать позиции. Это сложно, чертовски сложно, сам знаешь. Необязательно все время быть суперсильным. Никто не ждет этого от тебя.
– Я в порядке, – лгу я. – Наверное, дело в чувстве вины… да, в этом все дело. Я чувствую себя чертовски виноватым. Я знаю, что, когда Лаура все узнает, это разобьет ей сердце. Я не хочу, чтобы с ней это случилось. Мне бы даже немного хотелось, чтобы она никогда об этом не узнала.
Николь разочаровывает мое признание.
– Она должна знать правду, Марк. Может, тебе просто стоит рассказать ей?
– Так не получится, и ты, блин, знаешь это, – ворчу я. – Мы уже обсуждали. Ты сама согласилась, что это лучший вариант.
Николь закрывает глаза:
– Да, я знаю. Прости. Просто, знаешь, ждать тяжелее всего.
Я пожимаю плечами:
– Я не говорил, что будет легко.
– Я и не говорила, что ты так сказал.
Я вынужден отвернуться. Мне кажется, Николь вот-вот заплачет, и я знаю, что это моя вина. Она отпускает мои руки и отступает на шаг назад.
– Прости меня, – шепчет Николь.
– И ты меня.
– Слушай, мне не нравится весь этот спектакль, Марк. Я не умею лгать. Но я понимаю, что ты изо всех сил стараешься защитить Лауру…
– Но в этом-то и вся проблема. Я не могу защитить ее от самой себя. Никто не может.
– Ты ведь не думаешь, что она причинит себе вред?
– Нет. Может быть. Иногда! Ты думаешь, может?
– Нет. Может быть. Иногда, – эхом отзывается Николь.
Я сквозь боль проталкиваю комок воздуха, застрявший в горле, и сжимаю голову руками. Сильно, почти до боли.
– Мне нужно вернуться.
– Я знаю.
– Нет. Я имею в виду сейчас. Прямо сейчас. Мне нужно вернуться домой. Боже, мне не стоило оставлять ее одну. О чем я, к черту, только думал?
Николь кладет руки мне на плечи.
– Все нормально, перестань нервничать. Лаура спит.
– Нет. Не нормально. Все совсем не нормально.
– Тебе нужна передышка, Марк. Так не может продолжаться. Ты себя в могилу сведешь.
Я вырываюсь из объятий Николь.
– Я в порядке. Или буду в порядке, когда
