По дороге шла с сыном Марина. Навстречу ей частила мелкими шажками Люба Шикова, работавшая на птицеферме вместе с Ниной. Еще издали она приветливо замахала подружке рукой. Подойдя близко, схватила Игорька, стала целовать его в щеку, потом защебетала:
— Богатырь-то твой растет не по дням, а по часам. Как живешь? Достал тебе Григорий югославскую кофту?
«Богатырь» тем временем отпихивался ручонками от назойливой тети, вытирал ладошкой зацелованную щеку, вырывался на землю. Он все-таки был мужчина и не любил трогательных встреч, слез и поцелуев. Едва почувствовав под ногами землю, пустился наутек. Эти тети затискают, заласкают. У колодца он остановился.
— Иди домой! — крикнула ему Марина.
Бабка Мирониха медленно крутила рукоятку. Достав ведро воды, отцепила дужку, проворчала:
— Чего зыришь? Иди-ка отсюда подальше, — и, сгорбившись, пошла к дому, не оглядываясь.
Игорек подбежал к колодцу, перегнулся через деревянные полусгнившие бревна, начал ловить рукой повисшую, чуть-чуть покачивавшуюся над срубом мокрую цепь. Но ручонка не доставала до нее. Тогда Игорек, ерзая на животе, стал к ней подтягиваться.
А тем временем подружки вошли в азарт, перебивая друг друга, спешили выпалить на ходу все новости:
— Как у тебя с Васькой Поповым? Не сделал он тебе предложение?
— Разве его проженишь!.. А ты знаешь, какие я себе лодочки отхватила? Заглядишься. Зайди как-нибудь, — и стала прощаться.
У Николая мурашки по спине поползли: крикнуть малышу нельзя — испугаешь, сразу упадет, а мать далеко. Он бросился к колодцу с единственной мыслью в голове: «Успеть бы».
Игорек уже сползал вниз головой в страшную пропасть, на дне которой тусклым стеклышком поблескивала вода, когда Николай схватил его за ноги.
С помертвевшим от испуга лицом подбежала Марина. Выхватила у Николая Игорька и, будто ему продолжала угрожать опасность, крепко прижала его к груди. Ребенок таращил испуганные глазенки то на мать, то на дядю, не понимая, что произошло.
У Николая гулко стучало сердце. Со злой иронией он сказал Марине:
— Не умеете растить — нечего и рожать.
Она метнула на него обидчивый взгляд:
— Ты себе это скажи!
Но он не понял ее, махнул рукой: дескать, что от тебя, кроме строптивости, можно ожидать.
— Всякая мать спасибо сказала бы, а она еще бранится.
— Ты сам его отец, — в запальчивости резанула она и быстро пошла по дороге с ребенком на руках.
Николай хотел переспросить, но пронзенный вдруг догадкой, остолбенел, широко раскрыв глаза.
— А ну-ка посторонись! — крикнули ему с дороги.
И только когда почти наехала на него подвода с громыхавшими пустыми железными бочками, он сошел с пыльной колеи и, будто старик, тяжело передвигая ноги, побрел к своему дому. «Вот отчего она вышла замуж, — преследовала его одна и та же мысль. — Она не хотела быть одинокой матерью…»
В саду он лег на раскладушку, закрыл глаза.
— Коленька! — кричала с крыльца мать. — Ты что же не идешь обедать?
Он не отозвался. «Отчего так случилось?» — думал он и не мог найти ответа на этот вопрос.
Татьяна Михайловна пришла в сад.
— Обед остывает. Поднимайся. Пойдешь вечером на рыбалку?
— Мама, я тебе хочу сказать одну тайну. Ты только не расстраивайся. Давай с тобой обсудим, что мне делать.
Она ободряюще подмигнула ему, как совсем маленькому, когда он, набедокурив, стоял перед ней с виноватым видом.
— Деньги, что ли, растратил, какие тебе отец дал на моторчик к велосипеду?
— У меня, мама, есть ребенок, — со стыдом признался он.
Широкое лицо Татьяны Михайловны побагровело, на виске выступили узловатые синие вены.
— Ты что, поганец, наделал! — закричала она сиплым голосом. — От кого у тебя ребенок?
— От Марины. Сегодня она мне об этом сказала.
Татьяна Михайловна многозначительно взглянула на сына, помолчала и неторопливо заговорила:
— Дурачок ты. Она же нарочно сказала, чтобы тебя приманить. — И, пригнувшись к сыну, зашептала: — Забудь ты об этой глупости. — Она положила ему на голову руку. — Ты весь пылаешь. У тебя температура. Ты же дал мне слово забыть навсегда эту красотку!
Николай снял с головы ее руку. Он испытывал неприятное ощущение от прикосновения заботливой руки матери. И свободно вздохнул, когда она ушла.
Ночью он проснулся. В саду кто-то воровал яблоки. «Черт с ними!» Николай закашлялся. Заскрипел сухой плетень. «Убегают». У погреба лениво гавкнул пес и смолк. «Зажрался, гад». У мазанки тяжело вздыхала объевшаяся травы корова. Из глухой далекой темноты доносилось кряканье. Утка на хлебном поле созывала прожорливых разбежавшихся от нее утят.
«Надо обязательно добиться направления на работу в свой район, — думал Николай. — Буду помогать сыну…»
А Марина в это время видела его во сне. Будто он держит на руках сына. А Игорь вцепился ему в белесую бороду, дерет ее, визжит. Откуда у него борода взялась? У кого она видела такую же пушистую? А-а-а… у деда Якова. Как же она у Коли появилась?.. Да ведь состарились уже. Сама-то тоже бабкой Марфой стала. Неужто вся жизнь прошла?..
Утром Николай пошел в библиотеку. Но поговорить с Мариной не удалось. Там были посетители. Николай вышел. Стал ждать обеденного перерыва. Когда Марина появилась на дороге, он подбежал к ней.
— Мне надо с тобой поговорить.
— У меня нет времени, — бросила она, не останавливаясь.
Он пошел с ней рядом.
— Прости меня, если можешь.
Марина взглянула на него и удивилась: как он изменился за одни сутки. Лицо его стало серым.
— Сейчас не могу, — сказала она ему мягче.
Молча они дошли до ее дома. Не желая приводить его домой, Марина остановилась.
Подняв за собой столб пыли, по дороге несся автомобиль. Григорий ехал домой обедать. Не сбавляя скорости, он свернул с дороги и помчался на Николая, который стоял к нему спиной.
— Чем три человека будут всю жизнь несчастливы, пусть уж лучше один человек немного пострадает, — быстро проговорил Николай, опасаясь, что Марина уйдет и он не успеет сказать свою главную, обдуманную ночью мысль. — Ты не торопись, подумай. Я подожду.
Марина рванулась вперед, оттолкнув Николая, и, подняв вверх руки, закричала:
— Стой! Задавишь!
От резкого торможения машину подбросило. Марина испуганно шарахнулась в сторону и упала в вырытую перед домом канаву, служившую вместо загородки барьером для скотины. Николай помог ей подняться.
— Спасибо, — поблагодарила она, чувствуя, как приятная теплота разливается по телу от прикосновения его рук.
Григорий выскочил из кабины, с силой хлопнул дверцей, подбежал к Николаю:
— Ты что тут крутишься, как вор на ярмарке! — И отшвырнул его.
Дома Григорий, наспех помыв руки, сел за стол. Игорек подобрался к нему сзади, поднялся по стулу, обхватил тонкими ручками шею, зазвенел птичьим голоском над ухом:
— Папа, дай я тебя полюблю, — и влажными губенками приложился к щеке.
— Ах ты, светлячок мой, — растрогался Григорий.
Игорек был светлый, а у Марины и Григория волосы черные. Это Григория огорчало. Анастасия Семеновна чувствовала его тревогу, утешала:
— С мальства все они на родителей не шибко похожи.
— Папа, подуй на мою картошку, а то она горячая, — просил Игорек, усевшись рядом с Григорием и подцепив вилкой со сковородки жареную со свининой картошку.
Марина в открытую дверь зашла неслышно. Не глядя на Григория, села за стол. Супруги ели молча. Анастасия Семеновна недоуменно поглядывала на их мрачные лица.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Шоссе ровной лентой тянулось по лесу. Стройные Вены подступали к самой дороге, покачивали зелеными шапками, будто приветствовали проезжавших мимо, зазывали отдохнуть в тенистой прохладе.
Выскочив из леса, Григорий увидел развернувшиеся перед ним родные поля. И справа и слева от машины скакали рядками зеленые листья сахарной свеклы.
На станции Григорий остановился. От мотора несло удушливым жаром. Он вышел из кабины, размял затекшие ноги, зашел в железнодорожный ларек, купил бутылку лимонада и прямо у прилавка выпил с жадностью всю воду.
— Дай-ка мне еще пачку «Севера», коробку конфет и пряников килограмм, — сказал он продавцу.
На улице Григорий распечатал пачку папирос, закурил. От усталости дрожали руки. С самого утра он нигде не останавливался, спешил домой. Он не предполагал, что в командировке придется пробыть более двух недель. Думал получить из ремонта машину, закупить, что наказал директор, и домой. Но не вышло. Пока какую вещь достанешь, намыкаешься. Теперь осталось немного. Два километра по грейдерной дороге — и в совхозе.
Выкурив папиросу, он сел за руль. Машина тронулась с места и накренилась набок. Приоткрыв дверцу, Григорий выглянул. «Яма. Ничего, вылезем». Неожиданно он увидел Марину. Она выбежала из-за угла почты и направилась к вокзалу, махая кому-то рукой.
