люди каменного века, вероятно, никогда не допускали, чтобы плотность их популяций превышала уровень одного-двух человек на квадратную милю. По оценкам Альфреда Крёбера [Kroeber 1939], плотность расселения индейцев кри и ассинибойнов, которые охотились на бизонов на равнинах и в прериях Канады, передвигались на лошадях и были вооружены винтовками, не превышала двух человек на квадратную милю. Группы охотников Северной Америки, которые в прошлом жили в менее благоприятных условиях, например, лабрадорские наскапи и эскимосы-нунамуиты, зависевшие от поголовья северных оленей, поддерживали плотность населения на уровне
ниже 0,3 человека на квадратную милю. На всей территории нынешней Франции в эпоху позднего каменного века насчитывалось, вероятно, не более 20 тысяч, а то и вовсе 1600 человек [9].
При помощи «естественных» способов контроля над демографическим ростом невозможно объяснить несоответствие между столь низкой плотностью населения и потенциальной фертильностью женщины. В здоровых популяциях, заинтересованных в максимизации роста своей численности, на одну женщину приходится в среднем восемь беременностей, завершающихся родами. Однако показатели деторождения могут быть и выше. Среди проживающих на западе Канады гуттеритов, секты деловитых фермеров, средний показатель составляет 10,7 родов на одну женщину. Для поддержания того ежегодного темпа прироста населения, который, согласно имеющимся оценкам, существовал в палеолите (0,001 %), каждая женщина должна была иметь в среднем менее 2,1 ребёнка, дожившего до репродуктивного возраста. Согласно общепринятой теории, столь низкий темп роста, несмотря на высокую рождаемость, был обусловлен различными заболеваниями. Однако с представлением о том, что жизни наших предков из каменного века не давали проходу болезни, трудно согласиться.
Болезни, несомненно, существовали – но в качестве фактора смертности они, должно быть, имели в каменном веке существенно меньшее значение, чем сегодня. Показатели смертности детей и взрослых от бактериальных и вирусных инфекций – дизентерии, гельминтозов, туберкулёза, коклюша, простуды, скарлатины – в значительной степени зависят от рациона питания и общего состояния организма, поэтому охотники-собиратели каменного века, вероятно, уверенно выздоравливали от подобных заболеваний. А большинство масштабных эпидемических заболеваний с летальным исходом – оспа, брюшной тиф, грипп, бубонная чума, холера – встречаются только в популяциях с высокой плотностью. Всё это болезни, характерные для обществ, в которых уже возникло государство, и активно распространяющиеся в условиях городской нищеты, скученности и антисанитарии. Даже такие бедствия, как малярия и жёлтая лихорадка, вероятно, были не слишком значимы для охотников-собирателей палеолита. Для охоты они предпочитали сухие и открытые места обитания, а не болота, где эти болезни успешно размножаются. Полноценное воздействие малярии, вероятно, началось только после того, как в результате вырубки влажных лесов под земли для сельского хозяйства сформировались более выгодные условия для размножения комаров.
Что же мы на самом деле знаем о физическом здоровье людей эпохи палеолита? Важные подсказки дают их скелетные останки. Используя такие показатели, как средний рост и количество отсутствующих на момент смерти зубов, Дж. Лоуренс Энджел разработал параметры изменения состояния здоровья людей за последние 30 тысяч лет. Энджел обнаружил, что в начале рассматриваемого периода средний рост взрослых мужчин составлял 177 сантиметров, а взрослых женщин – около 165 сантиметров. 20 тысяч лет спустя средний рост мужчин не превышал прежнего роста женщин – 165 сантиметров, а рост женщин в среднем был не выше 153 сантиметров. Лишь в самые последние годы отдельным народам вновь удалось достигнуть показателей среднего роста, характерных для людей каменного века. Например, в 1960 году средний рост американских мужчин составлял 175 сантиметров. Аналогичную тенденцию демонстрирует и выпадение зубов. За 30 тысяч лет до н. э. у взрослых в момент смерти отсутствовало в среднем 2,2 зуба, за 6500 лет до н. э. – 3,5 зуба, а в древнеримскую эпоху – 6,6 зуба. Влияние на подобные изменения могут оказывать генетические факторы, однако известно, что рост и состояние зубов и дёсен в значительной степени зависят от потребления белка, и оно же, в свою очередь, служит мерилом общего благополучия человека. Поэтому Энджел приходит к выводу, что после достижения «высшей точки» в верхнем палеолите наступило «настоящее ухудшение здоровья» [Angel 1975].
Кроме того, Энджел предпринял попытку оценить средний возраст смерти для людей верхнего палеолита, который, по его мнению, составлял 28,7 года для женщин и 33,3 года для мужчин. Поскольку сделанная им палеолитическая выборка включает скелеты, обнаруженные на всей территории Европы и Африки, оценки продолжительности жизни, которые выполнил Энджел, не обязательно являются репрезентативными для какой-либо реальной группы охотников. Если за репрезентативные показатели для групп охотников палеолита можно принять данные о продолжительности жизни среди современных групп охотников-собирателей, то расчёты Энджела оказываются заниженными. Исследования Нэнси Хауэлл, проведённые на материале 165 женщин из бушменского племени кунг, продемонстрировали, что их средняя ожидаемая продолжительность жизни при рождении составляет 32,5 года, что вполне сопоставимо с показателями многих сегодняшних развивающихся стран Африки и Азии. Чтобы поместить эти данные в надлежащий контекст, приведём статистику страховой компании Metropolitan Life, согласно которой средняя ожидаемая при рождении продолжительность жизни небелых мужчин в США в 1900 году составляла те же самые 32,5 года. Таким образом, отмечает палеодемограф Дон Дьюмонд [Dumond 1975], есть основания полагать, что «уровень смертности людей, которые вели охотничий образ жизни, фактически не превышала уровень смертности при более оседлом образе жизни, включая сельскохозяйственный». А рост заболеваний, сопровождающий оседлый образ жизни, «может означать, что среди охотников уровень смертности чаще всего был значительно ниже», чем у сельскохозяйственных народов.
Несмотря на то, что продолжительность жизни в 32,5 года может показаться очень короткой, репродуктивный потенциал даже тех женщин, которые доживают лишь до установленного Энджелом для верхнего палеолита возраста 28,7 лет, вполне высок. Если первая беременность у женщины каменного века наступала в 16 лет, а в дальнейшем каждые два с половиной года она рожала по живому ребёнку, то к 29 годам у неё вполне могло быть более пяти родившихся живыми детей. Если придерживаться гипотезы, что предполагаемый темп прироста населения составлял менее 0,001 %, это означает, что примерно три пятых детей каменного века, возможно, не доживали до репродуктивного возраста. Используя эти данные, демограф и антрополог Ферки Хассан [Hassan 1973, 1975] приходит к выводу, что даже при 50-процентной детской смертности по «естественным» причинам для достижения нулевой динамики роста населения потребовалось бы «устранить» ещё 23–35 % всего потенциального потомства.
Так или иначе, данные оценки представляются ошибочными, поскольку в них преувеличивается количество смертей от «естественных» причин. Учитывая то, что люди, которых исследовал Энджел, похоже, имели прекрасное состояние здоровья, прежде чем превратились в скелеты, можно предположить, что многие из них умерли по «неестественным» причинам.
Уровень детоубийства в эпоху палеолита вполне мог достигать
