Эта ненасытная тварь терзала Зайнаб, глумилась над ней, своими томящимися губами и языком впивалась в ее самые стыдливые и нежные части тела, доводя ее до безумия. Избавить ее от ее нападок, искушений не способна никакая сила. Зайнаб от глубокой ночи до раннего утра не могла избавиться от ее натиска, крепких, удушающих ласк и объятий. Истомно кричала. Кипящая кровь забрасывала ее в такую губительную пропасть, в такие недра любовных мук, откуда она никогда не выберется. Она задыхалась от удуший, теряла разум. Змея искусительница лишала ее воли, элементарной способности мыслить, что-то в свою защиту предпринимать. Она в безумии напрасно царапала свои горящие огнем щеки, шею, грудь, напрасно старалась высвободиться из ее объятий…
Нервы Зайнаб были расшатаны так, что по любому поводу она вспыхивала как лучина. Единственным местом, где она на время находила утешение, было колхозное поле. Утром с зарей вставала, после полуночи ложилась в постель. На колхозном поле она замыкалась в себе, трудилась, не покладая рук, до ломоты в теле, до тех пор, пока не свалится с ног. Так проходили дни, недели, месяцы, годы, годы без надежды, без тепла, без радости…
Когда наступили зимние холода, ненасытная змея искусительница, терзающая плоть Зайнаб, тоже на время ушла в спячку. Но с наступлением весны ее мучения начались с новой силой. В одну из теплых весенних ночей змея искусительница неожиданно выползла из своего логова. Она зашевелилась внутри ее живота, задвигалась тугими кольцами, шипя и скручиваясь в новые узлы, по стенкам живота прошлась раздвоенным языком. Она, тыча похотливым языком, вгрызалась в ее плоть, выползла на низ живота и губами прижалась к нему. Зайнаб ахнула, страстна застонала. Мягко водя руками по животу, ласково потянулась к грудям, ладонями нежно прижалась к упругостям сосцов. Змея острыми, как колючки, клыками, впилась в них. Зайнаб издала сладострастный стон, упала на колени, спиной повалилась на постель, задвигала ногами. Руки опять потянулись к грудям, между ног, стали их упоительно гладить. Кричала, стонала, плакала, била себя по щекам, резко начинала хохотать, падала лицом в постель, ползала по ней, гладила подушку непослушными дрожащими руками, царапала лицо, грудь, низ живота…
* * *
Наступил май. Леса, луга, поля оделись в зеленый бархат. Природа благоухала. В горах таяли ледники, с их вершин в низины с грохотом устремились большие, малые реки. Запахло свежей землей. Особенно весело становилось по утрам и вечерам, когда природа наполнялась многоголосием певчих птиц, мычанием коров, блеянием овец, радостными голосами детей.
Люди, уставшие за зиму, высыпали из наскучивших саклей. Колхозники сегодня у реки вычищали луга, жгли прошлогоднюю траву, сухую хворостину. Весне больше всего радовалась молодежь, особенно дети. Даже хромой Гамид, подхваченный энергией молодежи, как старый кот, мурлыча под нос, невдалеке от Зайнаб важно обхаживал группу молодых женщин.
Сегодня с утра Зайнаб дышалось легко, ее сердце было наполнено дыханием весны. Она у речки лежала на зеленой траве, любовалась окружающей природой.
У хромого Гамида от присутствия молодых женщин учащенно забилось сердце, голова пошла кругом. Он хорохорился среди молодых женщин, искал возможность как можно ближе подступиться к Зайнаб.
– Какие вы все красивые, сладкие, – любезничал старый лис, – не женщины, а наливающиеся соком живые бутоны роз! – шутил Гамид, чтобы Зайнаб обратила на него внимание.
Когда до сознания Зайнаб дошли слова хромого Гамида, у нее перехватило дыхание, ее взгляд встретился с его похотливым взглядом. И его глаза ее ударили током. Она вздрогнула, изменилась в лице, вспыхнула пурпурной краской. Резко встала, но упала, ее ноги стали ватными. Кровь резкими толчками ударила в виски, от этого в глазах потемнело. Она напряглась, встала, на шатающихся ногах бессознательно отодвинулась от этого опасного места.
Гамид, словно гипнотизируя, сверлил ее со спины тяжелым взглядом зеленых глаз. Она спиной ощущала магнетизм его глаз, невольно обернулась и вздрогнула. Их глаза опять встретились: старые, пронзительные, алчущие крови и молодые, ненавидящие, испытывающие неподдельный страх. Зайнаб споткнулась, дрожь пробежала по ее телу, перед глазами завертелись черные круги, сознание помутнело. Падая, она бессильно ухватилась за ствол молодой яблони и этим спаслась от шуток и насмешек сельчанок. Зайнаб, ни на кого не глядя, через кусты, растущие на поляне, направилась в сторону села.
Гамид тоже через какое-то время исчез. Он вышел наперерез Зайнаб:
– Зайнаб, здравствуй, как ты себя чувствуешь? Как живут твои братья? Слушаются ли они тебя?
Зайнаб от него никак не ожидала такой прыти и наглости. Она брезгливо поджала губы. Отвернулась, но резко обернулась назад, потянулась к небольшому кинжалу, висящему на шее. Она предположить не могла, что этот смердящий человек до такой степени может потерять совесть.
– Дядя Гамид, уйди с моей дороги! Иначе не знаю, что я с тобой сделаю! – глаза Зайнаб метали молнии, правая рука с кинжалом нервно дрожала. Она была бледна – Уйди, богом прошу!
Гамид не обратил никакого внимания на вспышку ее гнева и равномерно продолжил:
– Может, тебе нужна помощь, мужская рука, опора? А?.. Хочешь, я к тебе направлю своего батрака. Ты будешь дома сидеть, пить чай, а он работать на тебя. Хочешь, – хитро подмигнул правым глазом, – тебя посватаю. Засватаю за немолодого, но крепкого человека с устойчивым хозяйством…
– Не за себя ли? – криво улыбнулась Зайнаб. – Ты же у нас самый богатый, наживший свое добро на горе отчаявшихся от нищеты женщин!
– Да, я посватаю тебя за меня, – не обращал внимания на возмущенные возгласы Зайнаб. – Ты будешь довольна, а твои братья накормлены, одеты, обуты. У тебя не будет никаких забот, кроме заботы обо мне… Ну, милая, соглашайся! – Гамид то ли всерьез, то ли в шутку, выставил вперед впалую грудь, расчесывая седую козлиную бороду.
Зайнаб от противных слов хромого Гамида вздрогнула. В ушах появился звон, в глазах – туман. Вдруг ей показалось, что солнце погасло, а она куда-то падает. Ей казалось, что она кричит о помощи. Сердце работало так, что готово было выскочить из груди. У нее помутился разум, вдруг взбесившаяся кровь, пульсируя, ударила в виски. Она весенними клокочущими потоками устремилась по кровеносным сосудам. Ей стало трудно дышать; она задыхалась, рывком руки рванула застежку на шее, острыми ногтями вцепилась в нее. Внутри у нее все горело. Огнем были охвачены грудь, живот, низ живота. У нее внутри задвигался желудок, ее кишки неестественно перекручивались, они на что-то наматывались. Она воочию увидела, как тугая скользкая змея искусительница обматывается вокруг икр ее ног. Ей стало горячо, в паху вспыхнул огонь. Змея искусительница медленно, но настойчиво проползала вверх по ногам, доползла до промежности ног, впилась в нее горячими губами, заползла на плоский живот, оттуда на туго выпирающие груди. Обвила их тугими кольцами и впилась в коричневый сосок. Сердце гулко забилось, ей показалось, если оно сейчас же не утихомирится, оно или лопнет, или выскочит. Она ничего не видела: в ее глаза лез противный туман, лишая ее возможности видеть. Она дышала тяжело, со свистом; кончиком языка прошлась по высохшим губам. Грудь горела от стыдливой неги в ней; противное желание дурманящей страсти и вожделенной ласки стали подавлять ее волю так, что она была готова лишения чувств.
– Убирайся вон, вонючий козел! – одними губами зашипела Зайнаб. – Убирайся! – она на него направила острие кинжала, – иначе я тебя зарежу!
– Уйду, – предупредительно отскочил чуть назад Гамид, – сейчас же уйду, если ты скажешь, что будешь моей…
– Никогда! Я никогда не буду твоей, блудливый козел! Пошел вон, пока тебя не лишила козлиной бороды! – негодовала Зайнаб.
– Ну что же, посмотрим, – нагло заулыбался Гамид. – Посмотрим, кто кого чего лишит… – раскатисто рассмеялся и, предусмотрительно оглядываясь по сторонам, удалился в подлесок…
* * *
Она сделала огромное усилие над собой, чтобы вслед ему не запустить увесистый камень. Она от возмущения вокруг себя ничего не видела, она ругала, обзывала его. Шаг, другой, третий, она в заколдованном тумане… Она пришла в себе у кромки реки. Со слезами на глазах оглянулась по стронам, и в чем была нырнула в объятия ее прохладных вод.
Река с ревом неслась по каменистому руслу. Она на порогах гулко урчала и шлепалась о подводные каменные глыбы, гранитные пласты, выступающие на ее поверхность. Если встать напротив солнца и глянуть на светлую рябь реки, создавалось впечатление, что это не она течет, а навстречу ей двигается, утыканное булыжниками, дно. В глазах Зайнаб зарябило от солнечных зайчиков, отражающихся от поверхности реки. Легкий ветерок поднимал и швырял ей в лицо брызги воды. Ее лицо, грудь все еще горели от только что испытанного потрясения. В одно мгновение ей даже показалось, будто вода зашипела на ее щеках, шее, груди, как в горне с горячим металлом. Сердце еще гулко стучало, кровь пульсировала на висках. Но река быстро остудила, успокоила Зайнаб, на душе стала легче.
