курок.
6
Пол находит Ингрид в одной из кают на верхней палубе, но не решается показаться в дверях и старается дышать как можно тише. Фиксерская химия ослабляет хватку, но оставляет после себя что угодно, кроме внутреннего равновесия.
Райнер сбит с толку из-за Сигнала. Но еще сильнее он сбит с толку из-за нее. Из-за того, как она выглядит, двигается, смотрит. И больше всего – из-за их разговора.
Фиксер сотни раз представлял встречу с ней. Прокручивал ее истории в голове, как она реконструировала его собственные с помощью своей программы. Он вспоминал все то, чем так хотел поделиться. И сопоставлял с тем, что произошло между ними за последние полчаса.
– Ты очень громко думаешь, Пол.
Он вздыхает и заходит в каюту. Ингрид сидит в конце комнаты, согнув ноги так, чтобы упереться спиной в стену. Ее лицо не выражает ровным счетом ничего. Оглянувшись, Райнер видит на стене голографический экран с фотографиями. Похоже на альбом с какого-то путешествия или пикника на природе. Судя по фоновому пейзажу – не на Земле… Хотя что он сейчас знает о Земле.
Пол садится рядом с девушкой и вместе с ней рассматривает чужие воспоминания.
– Я не хотел, чтобы все так было, – говорит он. – Я вел себя по-свински. Я… был ненастоящим.
Ингрид долго молчит в ответ. Только ее указательный палец повторяет монотонное движение в воздухе, листая фотографии.
– Мы могли бы поспорить о природе настоящего на расстоянии нескольких сотен световых лет от Земли, но этот разговор никуда не ведет, – медленно, почти по словам, цитирует она отрывок из его истории. – Как думаешь, мы умрем здесь?
Ему очень хочется сказать что-то ободряющее.
– Я не знаю, – тихо отвечает он. – Не похоже, что «Анимус»… Сигнал хочет нас убить.
– Понятно, – равнодушно отвечает она и кивает на экран. – Хотел бы там поселиться?
На картинке молодой темноволосый мужчина держит за руку нагнувшуюся над обрывом девушку. Оба смотрят в камеру с картинно открытыми ртами. На фоне видно раскинувшийся до горизонта лес и изгибающуюся лентой полосу побережья.
– Я все детство прожил у моря. Оно было холодное, не покупаешься. Но мне нравилось выходить на берег и просто смотреть на волны. Знаешь, на солнечные блики, отражающиеся от воды. Особенно на закате. Мне всегда казалось, что, если смотреть достаточно долго, я смогу найти в них какой-то порядок. Понять замысел моря. А потом приходишь домой, ложишься спать. Закрываешь глаза – и эти блики продолжают бегать. Будто отпечатались на глазах.
– А я однажды чуть не утонула, – произносят губы Ингрид. – Я подростком была. На спор поплыла до торчащего рыбацкого буйка в центре озера. Доплыла, а на обратный путь сил не хватало.
Ингрид продолжает листать фотографии, а Пол погружается в свое ощущение тупика. Он вздыхает и собирается уйти. Может, ей просто надо побыть наедине с собой… Райнер смотрит на фотографии и море обволакивает его ноги холодным течением, до мурашек…
– Ты их убила, да?
Ее указательный палец замирает в воздухе.
– Они хотели произвести стыковку. Я пыталась их убедить, уговаривала, но они словно не слышали… – Ингрид вздыхает и опускает руку. – Те, кто задохнулся, случайно погибли. Я время рассчитала, просто вырубить их хотела. А остальные меня застукали и оттащили от терминала. Думали, я их друзей выкинуть за борт собираюсь. Убить меня пытались. Дальше просто фиксерская хрень врубилась. Все на рефлексах. Так быстро.
Она поднимает руку и снова перелистывает фотографию.
– И я думаю постоянно: «Сейчас меня стимуляторы отпустят, и накроет». А все не накрывает. Вот я смотрю на его фотки – и ничего нет… И я просто хочу, чтобы ты что-то умное сказал сейчас.
И Пол кивает.
– А нас потому и выбрали. Помнишь тот мысленный эксперимент с вагонеткой, где надо пути переключать? Они бы поступили так же, как ты поступила. Просто фиксеры все эти решения принимают быстрее – и без угрызений совести. Но пока мы способны вот так сидеть и чувствовать себя дерьмом, все не так уж плохо…
– Звучит не очень оптимистично.
– Тебе просто нравится верить в свою пустоту внутри. Как в той истории, которую ты мне оставляла. Только не сидела бы ты здесь с этой пустотой. А это уже какое-то доказательство человечности, разве нет?
Она прислоняется щекой к его плечу.
– В моих историях ты умничаешь более изощренно.
– Видимо, твои научили меня быть почестнее с собой.
0
Я иногда раздеваюсь и встаю перед зеркалом. Смотрю на эту девушку по ту сторону и задаю себе вопросы.
Как ее зовут? Ингрид? Анна? Мария? Вера?
Во что она верит? Что ее заводит? От чего ей бывает больно?
Ее бил отец? Или он был мертвым воспоминанием о чем-то хорошем? Она любит апельсины? Заказывает чай или кофе?
Она кого-нибудь любила в своей жизни?
Как она умрет?
Я воровка, Пол. И лучше всего на свете я умею воровать личности.
Я перевоплощалась в других людей с шестнадцати лет и уже не могу сосчитать всех, кем я была. Я жила чужими жизнями и называлась чужими именами. Воровала привычки и жесты. Я разучивала перед зеркалом слова с чужими интонациями. Я училась на время забывать, кто я на самом деле.
И иногда мне казалось, что я уже не смогу вспомнить. Понять, где здесь реальная Ингрид Амато. Какие мысли и слова ей принадлежат. Что чувствует именно она – настоящая я.
Ты веришь, что сделка с корпорациями швырнула нас в парадокс Тесея3, а мне кажется, все наоборот. И здесь у меня впервые за долгое время появилась возможность учиться быть собой.
Открывать и исследовать малознакомую девушку по ту сторону зеркала, чье лицо всегда казалось знакомым, а имя вертелось на кончике языка, но все время ускользало. Девушку, которая никогда не могла почувствовать себя нужной.
Как и все мы. У тебя была дочь, но не было дома. Не было места, где ты по-настоящему нужен. И может, мы всегда это чувствовали – и поэтому пытались сбежать. Просто не понимали, что правильный вопрос не «где», а «когда».
И то место-время, где я просыпаюсь, чтобы подумать о красном – не пункт назначения, но дорога домой, которая помогает мне познакомиться поближе с самой собой. И я хочу верить, что Ингрид, Пол, Джек и другие – все эти жители зазеркалья однажды встретятся.
Мы проспим тысячу лет. Мы пройдем тысячу снов.
Чтобы проснуться в мире, где мы нужны.
