Однако, по нашим данным, в 44 % случаев обыск в жилище был проведен без санкции прокурора. В 11 % случаев после проведенного обыска не было сделано последующего уведомления прокурору (как правило, если в результате обыска ничего относящегося к делу не обнаружено).
Таким образом, обыск в жилище без санкции прокурора из категории следственных мероприятий, проводимых в случаях, не терпящих отлагательства, переходил в категорию рядовых следственных мероприятий.
Новый УПК РФ в качестве принципов уголовного судопроизводства провозгласил неприкосновенность жилища (ст. 12) и тайну переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых и иных сообщений (ст. 13).
Прерогативой суда (ст. 29 УПК РФ) является принятие решений о производстве осмотра жилища при отсутствии согласия проживающих в нем лиц; обыска и (или) выемки в жилище; наложении ареста на корреспонденцию и выемке ее в учреждениях связи; контроле и записи телефонных и иных переговоров. Однако все эти полномочия суда, кроме последнего, вводятся в действие с 1 января 2004 г., а до этого времени решение по всем вопросам принимает прокурор. За сторонами сохраняется право обжаловать законность и обоснованность прокурорских решений в суд (ст. 10 ФЗ «О введении в действие Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации).
Законодатель, стремясь создать серьезный заслон в недопущении следственных ошибок, в ст. 165 УПК РФ предусмотрел, что следователь по поводу проведения указанных выше следственных действий возбуждает перед судом соответствующее ходатайство лишь с согласия прокурора.
* * *
Уголовное судопроизводство, несмотря на его властный, государственно-принудительный характер, не может быть антигуманным и бесчеловечным.
Статья 21 Конституции РФ гласит:
1. Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления.
2. Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Никто не может быть без добровольного согласия подвергнут медицинским, научным или иным опытам.
Отступления следователя от требований, изложенных в данной статье, есть не что иное, как незаконные (недозволенные) методы ведения предварительного следствия.
При проведении исследования мы не встретили ни одного доказанного случая, свидетельствующего о том, что лично следователь по отношению к своим подследственным применял незаконные методы в виде пыток, физического насилия.
Исследование показало, что в 7 % случаев во время предварительного расследования и в 12 % случаев в ходе судебного разбирательства уголовного дела обвиняемые (а также их защитники, законные представители) делали заявления о применении к ним в процессе дознания или предварительного следствия незаконных методов ведения расследования (чаще всего угрозы, избиение оперативными работниками или содержание в так называемых «пресс-хатах» СИЗО, и др.).
По всем таким заявлениям проводились служебные и прокурорские проверки (руководителями подразделений органов внутренних дел, прокурорскими работниками), однако в разряд доказанных уголовно наказуемых деяний попадали лишь единицы таких сигналов (0,8 %), как правило, наиболее вопиющие, наглядные, приковавшие к себе внимание правозащитных организаций или средств массовой информации, такие, как например, следующий:
«В Саяногорске взяты под стражу двое сотрудников милиции. Они занимались поисками убийц А. Байко. В причастности к этому преступлению был заподозрен А. Муравьев. В ходе допроса он категорически отрицал свою вину. Тогда сотрудники милиции вывезли подозреваемого на мороз, раздели донага, обещая заморозить или расстрелять, если он не сознается в убийстве. По словам Муравьева, его неоднократно изощренно избивали, закапывали в снег, для устрашения возили на кладбище. Позднее пострадавший, вырвавшийся из рук мучителей, был доставлен в городскую больницу в тяжелом состоянии с переломанными ребрами и обморожениями конечностей»[26].
Таких примеров можно привести множество. Последние годы все средства массовой информации чуть ли не ежедневно сообщают об очередном избиении в стенах милиции. Но наибольшую тревогу вызывают даже не сами факты избиений, а то, что, во-первых, мы это начали принимать как данность, как естественный порядок вещей, и, во-вторых, то, что должностные лица, использующие незаконные методы ведения следствия, нередко остаются безнаказанными.
Вот некоторые статистические данные, характеризующие ненормальное положение дел в органах МВД:
В 1996 г. из органов МВД за предательство интересов службы, связь с преступными группировками и другие правонарушения уволено со службы 21 347 сотрудников.
1 кв. 1997 г.: За различные нарушения законности привлечены к ответственности 1444 сотрудника МВД (плюс 10 % к уровню прошлого года), за преступления – 788 сотрудников (плюс 20 % к уровню прошлого года) [27].
Аналогичная картина наблюдается и в правоохранительных органах Среднесибирского региона.
Незаконные методы ведения предварительного расследования, будь то преступные (как выявленные, так и невыявленные, как доказанные, так и недоказанные), или непреступные, по результатам наших исследований, приводили в процессе доказывания по уголовному делу:
– к оговору или самооговору невиновных – 9 % случаев;
– к неполноте, односторонности, необъективности в установлении всех обстоятельств по делу – 27 % случаев;
– к существенным нарушениям уголовно-процессуального закона – 13 % случаев.
Обращение в исследовании к проблеме незаконных методов ведения расследования диктуется как их актуальностью и необходимостью искоренения из уголовного судопроизводства России, так и специфичностью влияния этих методов на ход нормального процесса доказывания по уголовным делам.
Незаконные методы ведения следствия (прежде всего физическое, психическое насилие и пытки), скрывая от следователя, прокурора, чаще всего применяют работники милиции (сотрудники уголовного розыска, участковые инспектора и др.). Они, как правило, первыми, нежели следователь, устанавливают будущих подозреваемых, обвиняемых по уголовному делу, имеют возможности для процессуальных и непроцессуальных встреч с ними – как на свободе, так и в условиях их изоляции (в ИВС, СИЗО).
Эффективность служебной деятельности милиции (и прежде всего – подразделений уголовного розыска, службы участковых инспекторов, отделов по борьбе с организованной преступностью, экономическими преступлениями, незаконным оборотом наркотиков и др.) оценивается показателями выявленных и раскрытых преступлений. И для повышения этих показателей, от которых зависит материальное вознаграждение сотрудников, их служебный рост, ими используются все средства, в том числе не согласующиеся с требованиями закона.
Подозреваемый, обвиняемый в результате применения к нему со стороны работников милиции незаконных методов, будучи запуганным и психологически сломленным, на допросах у следователя «добровольно» дает признательные показания, которые могут быть как истинными (подозреваемый, обвиняемый, действительно виновен, совершил преступление, но признательные показания дал лишь после применения к нему насилия и пыток), так и ложными, в том числе – оговор, самооговор. С таких неправильных, неполных, неточных показаний и начинается цепь следственных ошибок.
Вот как писал А. Д. Бойков о расследовании и судебном разбирательстве по известному уголовному делу Михасевича, закончившемуся трагически для многих невиновных лиц:
«Какими словами характеризовать работу профессиональных юристов по этому делу? Ясно, что оперативные работники милиции и следователи, выбивая признание у невиновных, действовали из чисто карьеристских соображений – отрапортовать о раскрытии тяжкого преступления. А судья и государственный обвинитель? Они скажут потом, что были введены в заблуждение доказательствами, собранными предварительным следствием. Но это – неубедительные объяснения. Натяжки следствия, его пробелы, процессуальные нарушения были видны невооруженным глазом. Не была проявлена элементарная добросовестность в изучении материалов и в их проверке на судебном следствии».
И далее, на наш взгляд, А. Д. Бойков делает важный вывод:
«А пока стоны жертв правосудия не утихают. Они подобно пеплу Клааса стучат в сердце, все так же безнадежно и бесперспективно.
Это значит, что проблема совершенствования условий судебного познания и ослабления действия негативных факторов в правосудии остается. Остается надолго и является стимулом как фундаментальных научных исследований, так и поиска оптимальных решений, связанных с судебно-правовой реформой в нашей стране»[28].
