у череды пропащих поколений, можно метнуть в костер.
Можно жить неосмысленно в холодной пещере и есть полусырое мясо, виляя остатком хвоста, а потом вдруг, не призадумавшись даже, что-то понять. Мысль озарена ошибкой. Можно получить осмысленный ответ в результате неосмысленного процесса решения. Можно использовать то, чего не понимаешь, для решения, результат которого, ответ, понять вполне можно в отличие от способа и процесса решения. Осмыслен вопрос и ответ, начало и конец, но не то, что между ними. Путь скрыт, но результат получен. Это приемлемо, если путь не так важен, как ответ. Разбирательство с сутью процесса, с дорогой, ведущей к результату, можно отложить, поскольку этот черный процесс непомерно более сложен, чем вопросы и ответы, которые он запросто выдает.
Да-да, чернейший ящик запросто выдает и вопросы, и ответы. Движение от простого к сложному тут вывернуто. Вершиной познания является не ответ, а путь к нему. Ответы лишь этапы на этом пути, горные пики над облаками, но они лишь кажутся вершинами. Истинная, недосягаемая, вершина это глубина между ними; пики на виду; пропасть не познана. Нужно не карабкаться вверх, а отталкиваться вниз, чтобы совершить восхождение в пропасть.
Этот путь познания только кажется не естественным. На самом деле, он естественен буквально. Этот путь использует сама жизнь, по этому пути она и появилась. Многие проблемы невероятной сложности уже имеют абсолютно не осмысленные решения в бессмысленных формах жизни, в глупой эволюции.
Эти формы такая же загадка для нас, как и сами проблемы, которые были не глядя решены для их появления. Это не мешает нам их использовать – эти бесчисленные формы воплощают нас самих. Сам процесс этого использования, то есть наша жизнь, и даже сам разум, наше самосознание, это тоже чернейший ящик. Мы используем всё, что попадается под руку. Наш разум для нас самих же – загадка. Однако это не мешает нам им пользоваться. И существовать. И спокойно идти дальше.
И пошли к болоту уже глубокой ночью. Семенов, ожидая и пропуская всех вперед, мялся и пинал камешки. Несмотря на отсутствие солнца ночью, Баландин заметил, что башмак Семенова готов уже просить каши, и Баландин, улыбаясь, пошел за Маратом, а Семенов за ним.
Шли опять гуськом по тонкой тропинке, за ними ненадолго увязался силуэт Мурлыки с силуэтом вертикального хвоста, затем тот свернул к Абрикосовой, на которой дома потемнели в первом сне. Дальше для него неинтересно, дальше километры тишины. Надоевшая ночь с надоевшими влажными звездами.
В болоте сияло опрокинутое звездное небо. Блеснула мензурка, и в болото упала аккуратно отмеренная капля. Все трое уставились молча на воду, как будто и правда ожидали получить тут же вычисленный ответ. Вычисленный чернейшим ящиком болота. Утро еще не пришло к началу востока. Ждать долго не стали, ушли. Решили следить за доской объявлений.
Доска объявлений нынешним летом была постоянно облюбована двумя-тремя крупными блестящими синими и зелеными мухами. Отойдя от доски, Баландин мог утречком покружиться по этажу и, вернувшись, увидеть на том же месте вместо блестящего зеленого солидного брюшка какую-нибудь официально вылупившуюся мелочь на только что наклеенном объявлении о выступлении всеми любимого родного хора.
Коллектив института давал ежегодно любимый концерт. Это был не простой концерт самодеятельности. Да, это был всего лишь концерт самодеятельности, но что понимать под самодеятельностью. Ведь все шедевры мировой культуры, созданные в течение и наших, и забытых тысяч лет, это самодеятельность. От наскальной восхитительной живописи до оголенного сечения рук дивно белейше-теплой статуи.
Много поют, много играют и пляшут на концертах в различнейших ДК необъятной страны, это конечно замечательно и весело. Но концерт нашей самодеятельности это событие, ожидаемое астрономами. Только вот, взрыв сверхновой можно не заснять и за всю жизнь, а вот наш творческий коллектив радует нас ежегодно. Ежегодный танец галактик.
Когда клеят это объявление на доску, у всех открывается вдруг восприятие новых ярких красок и красочных же запахов. Привычные звуки института строятся в тихую сложную гармонию с предрассветным чистым взглядом тысяч оконных стекол. И все дарят друг дружке такие же лучезарнейшие улыбки. А мужчины даже позволяют себе сегодня весело кивнуть дамам немножко по-хамски.
Чтобы объяснить волнение от ожидания этого события – нашего концерта, нужно представить себе неоформленную красоту юной участницы столичного бала в далекие времена королей и императриц, бледных свечей, звонких шпаг и скрипучих карет с шестеркой лошадок. Нужно представить бессонные ночи ее волнений, а также сомнений в готовности совсем не готового воздушно-облачного творения, которое она ежедневно на примерках осматривает на себе перед громадным под высоченный потолок зеркалом. Медленное время скучнейших дней, бесконечное ожидание волшебного вечера тысяч свечей, сотен скрипок, десятков пар мягко сверкающих глаз, впитывающих ее исчезающе-невесомую красоту. На один, такой же, наряд для Валентины, души этих вечеров и главной собственницы всех самых восхитительнейших напевов, Баландин еще раз отдал бы всю невыданную премию.
В холле Баландин заметил быстро шагающую к выходу группу. В отрыв семенил Вольф из бухгалтерии. За ним, стараясь не бежать, следовали несколько человек. Они попеременно его догоняли, как актера театра деликатно обступают малочисленные, но неизменные поклонники. Вольфа спрашивали, нравится ли ему нынешняя погода, был ли он у начальства, будет ли премия. Он отвечал, что нравится, что был, что премия будет. Толкнул ближайшую дверь, но та была заперта, и он еще ускорил свои шажки.
В запертом от всех актовом зале собрались все участники самодеятельности, чтобы обсудить декорации для концерта. Все члены ансамбля, приглашенные музыканты, весь хор, все солисты, в том числе Валентина, одетые, как одевалась Валентина, с недешевой простотой, а также редколлегия и остальное соответствующее руководство расселись по рядам, заняв почти весь огромный зал. На всех кожах соблюдался, как приличие, красивый летний загар.
В торжественной тишине по совместительству художники с гордостью вытащили на сцену пару фрагментов основного варианта декораций, и все зрители обиделись. Вытащили запасной вариант, и все сказали, что если так, то нечего было всем уезжать из деревни. Зато очень хорошо вышла высота панелей – тютелька в тютельку под самый высоченный потолок.
Назревал и назрел тихий скандал. Пропесочили, вставили пистон, освободили до концерта от основной работы, дали доступ на все склады, дали автомобили, в том числе пару грузовиков, дали деньги, дали много людей.
А все люди снаружи, тем временем, уже поняли, что прохлады сегодня не будет. Облака, подбоченясь, пролежали все утро, а теперь им стало жарко, и они разошлись. В голову каждого вышедшего из тени солнце уже било горящей струей. И день повис, и
