Настоящий кавказец не может быть никем иным, кроме как насильником, разбойником, жуликом или аферистом. Это наша точка зрения, что подобные действия есть зло. У них же таких понятий просто-напросто нет. У них либо ты мужчина, следующий природным склонностям, либо выродок, презренное ничтожество, не достойное сидеть у родного очага и отвергаемое отцом и матерью. Об этом ещё Пушкин убедительно написал. Настоящий кавказец не в силах противостоять своему роковому предназначению, также как настоящий еврей не может преодолеть тягу к ростовщичеству или кровавому буйству ради защиты прав человека во всемирном масштабе, а настоящий сицилиец не может не умирать от зависти, слыша о «героических» деяниях мафии.
Размышляя над такими вещами, я подъехал к неуклюжему, как гиппопотам, зданию, построенному в сталинскую эпоху, свернул под арку и очутился в грязном дворе. Притормозил возле чёрного, очень замызганного «БМВ» и, остановив свой «шевроле» носом к нему, вышел из машины.
Нужный мне офис находился на первом этаже. В небольшой, слабо освещённой прихожей закрытая дверца скрывала ворчливо журчащий туалет, а открытая впускала в гостиную, где в люстре горели все три лампы. Стены гостиной недавно оклеили обоями в коричневых тонах. У стен стояли два дивана, с которых можно было пользоваться одним журнальным столиком, а возле окна по хозяйски застыл письменный стол красного дерева, на нём красовались белый японский телефон с факсом и мраморная зажигалка, лежали пачка импортных сигарет, какая-то рекламная бумажка. За столом во вращающемся кресле скучала полная девица с красными губами, до черноты накрашенными бровями и ресницами, ногти её покрывал серебристо-кремовый лак. Её рыжеватые волосы, взбитые в высокую причёску, напоминали копну прошлогоднего сена. Сбоку от стола, в задвинутом в угол кресле дремал молодой мужчина, круглолицый и курносый. Одетый в обычную униформу охранника, у живота он сжимал резиновую дубинку.
– Босс занят, – высокомерно объявила девица грубоватым голосом с южным акцентом.
Она с неожиданным проворством вскочила, попыталась преградить мне путь к двери с бронзовой ручкой. Но я уже надавил на ручку и вежливо пояснил:
– Мне назначено.
– Петя! – взвизгнула она, обращаясь к круглолицему охраннику.
Не дожидаясь, пока Петя очнётся, я плечом отстранила девицу, быстро вошёл в святая святых – рабочий кабинет владельца транспортной фирмы и плотно закрыл за собой широкую дверь. В просторном тёмном кабинете разом смолкла непонятная мне тарабарщина. Вокруг тяжёлого стола с выключенным компьютером, красным телефоном и статуэткой бронзового, позеленевшего от времени амура в больших кожаных креслах восседали трое чернявых мужчин. Холёные и сытые, они напоминали котов, только что пообедавших украденной в подвале жирной сметаной.
– В чём дело, дорогой? – с мягким упрёком поинтересовался хозяин фирмы, упитанный восточный красавец лет сорока пяти. Его чёрная тройка была заметно помята, воротник белой рубашки расстёгнут, а валютный галстук сбился набок.
– Надо кое-что прояснить, – тоже мягко, но строго ответил я, делая шаг к окну и осторожно заглядывая во двор, где стоял мой «шевроле».
Все трое мужчин повернулись в креслах и также обеспокоено посмотрели в окно. Дверь с шумом распахнулась, и появился ретивый охранник с дубинкой в правой руке.
– Что случилось? – подозрительно глянув на меня, спросил он и прибавил: – Ашот Иванович?
– Нет, нет, всё в порядке, – укоризненно, без мягкости бросил ему хозяин. – Подожди снаружи, пока я выясню, – он лениво кивнул в мою сторону. Охранник подчинился, и он опять обернулся ко мне. – Ну, хорошо, хорошо.
Он сказал что-то своим приятелям, и они, важные и недовольные, разом поднялись, один за другим вышли за дверь, и мы остались одни. Он опустился за стол. Я озабоченно посмотрел на компьютер, телефон и люстру, окинул взглядом настенные выключатель и розетки.
– Всё чисто, – придавая голосу оттенок нетерпеливой деловитости, сказал хозяин. – Мой человек проверял. Никаких подслушивающих устройств.
– Если так, – отбросив вежливую дипломатию, я подошёл вплотную к столу и поверх монитора уставился ему в чёрные глаза. – Значит, подставляете меня под пулю вы.
Он сначала растерялся, но быстро попытался изобразить удивление и возмущение.
– Оскорбляешь?
– Какая выгода оскорблять, раз я получил только аванс? Будьте благоразумны. Мне надо разобраться, могу я и дальше сотрудничать или для моего блага послать вас к дьяволу. Я начинаю склоняться ко второму выводу.
– Что такое говоришь? – Он пожал плечами и устроился удобнее. – А ещё призываешь быть благоразумным меня.
– Прошлой ночью у меня возникло подозрение, только ленивый не знает, я не шофёр-дальнобойщик. – Не позволяя ему вставлять слова, я наклонился и тихо спросил: – Кому вы сказали, чем я занимаюсь на самом деле? Я ведь узнаю в любом случае.
Выигрывая время, он оттянул узел галстука, расстегнул пуговицу под воротником.
– Ну, хорошо, хорошо. Он убедил меня, вы давние друзья. Показал фотографию: молодые парни сидят с мячами у ворот…
– Сколько он заплатил?
Ашот привстал, вновь опустился в кресло и откинулся на спинку.
– Если б не знал тебя, указал на дверь, – изображая оскорблённое достоинство, объявил он.
Мне такой бессмысленный разговор начинал надоедать.
– Ладно… Разберёмся сначала. Полтора месяца назад на западной трассе были зверски избиты два ваших водителя. Грузы, которые они везли, пропали. Тот, что моложе, умер у своей машины. Другого, пятидесяти четырёх лет, подобрали и доставили в больницу. Ему вырезали полтора куска разбитых в кровь лёгких. Хорошо, если протянет больше полугода. Следствию он утверждает, нападавшие были в масках. Но сын, тоже водитель, подозревает, что отец знает их, но боится мести подонков, пытается защитить семью. А водители объявили вам. Либо резко повышаете плату за возросший риск. Либо выясняете, чьих это рук дело, и разбираетесь сами, им же даёте гарантии, что подобное не повторится. Вы подождали. Никто не звонил, никаких требований не предъявлял. И вы растерялись. Кто были нападавшие? Конкуренты? Бандитская группировка? Или вольные стрелки-разбойники? Для выяснения, наняли меня. Я устраиваюсь водителем и одновременно охранником грузов. За один только аванс мотаюсь больше месяца как каторжник…
– Ты же ничего не обнаружил, – резко прервал он.
– Подождите, – я сжал пальцы правой руки в кулак, и он притих. – Я обещал, за два месяца либо выясню, кто это сделал, либо, в случае нападения на трейлер, доставлю одного из молодчиков. В каком виде, не имеет значения, лишь бы мог говорить.
– Но вы же никого не доставили, – буркнул он.
– Мы обговорили и такой сценарий. Два месяца без нападений на водителей и трейлеры окупают мой гонорар, и мы делаем вывод, в том нападении участвовали случайные кустари. Я не прав?
Он промолчал, и я продолжил:
– А теперь меня интересует, за сколько была бы продана моя голова, если бы вы снюхались и уладили дела с нападавшими? Только не надо уверять, что моему приятелю вы проболтались из любви к узам нашей с ним дружбы?
Он подёргал воротник, будто тот мешал дышать, потом заявил:
– Спросите у него сами.
Я выпрямился. Признаться, меня удивило, что он способен испытывать неловкость за сделанную пакость, возможно, даже раскаиваться, сожалеть.
– Что ж, – подытожил я. – Подобьём бабки. Наши рабочие отношения не могут строиться на подозрениях. Кроме аванса, сейчас же оплачиваете, что я заработал в качестве водителя и охранника. И без дураков. Иначе не смогу забыть некоторых тайн, обнаруженных между делом. Игры в кошки-мышки с налоговиками, неточностей в декларациях и так далее… Кстати, надо вернуть моему приятелю, что получили.
Во время разговора у меня возникало подозрение, что Ашот провоцировал разрыв договорённостей. Теперь, по его виду, я точно знал, так оно и было. Но он рассчитывал на мне поживиться, а оказалось, больше потерял.
С пачкой денег в кармане я покинул контору, сел в «шевроле».
– Ну и чёрт с ним, – проворчал я под нос, чтобы избавиться от смутной неудовлетворённости собой: так и не довёл расследование до конца. – Я же не наёмник по доставке грузов. Ни одной зацепки за пять недель.
Я посмотрел на наручные часы. До встречи с Иваном оставалось около часа, и от мысли о ней на душе заскребли кошки.
5
Как ни старался ехать медленно, а к старому двухъярусному особняку, который после ремонта будто сбросил с плеч лет пятьдесят, я прибыл не тогда, когда надо бы. Мне не хотелось являться ни минутой раньше назначенного времени. Точность даёт больше возможностей для манёвра в деловых отношениях, а я чувствовал, разговор будет не из простых. Я расслабился и постарался сосредоточиться. Ночные объяснения Ивана были туманны, на их основании можно было предполагать всё, что угодно, вплоть до свержения законного царька какого-нибудь Чумбу-Юмбу, если тот вдруг оказался замешан в делишках враждебной Ивану мафии. Я опять глянул на часы. Чтобы прийти к такому выводу, мне потребовались пара минут. Я решил убить время иначе, а именно поразмыслить о недавно прерванных рабочих отношениях с неким Ашотом. В общем, прервал я их довольно лихо, с кавалерийской стремительностью. И наверное, думать об этом уже не стоило. А, бог с ней, с этой точностью.
