он экономил, варганил на плитке, благо электричеством пользовался бесплатно, накинув два провода на линию. Парни забросили куртки на лежанку печи, Пандус под рукомойником вымыл руки и принялся кромсать острейшим прохоровским кесарем колбасу. Не смог удержаться, первый отхваченный кусок, жопку, сунул в рот, стал жевать жадно.
Пока пельмешки варились, мужики накатили. Прохор со Славкой — по сто пятьдесят, а Рубайло, чувствовавший, что от выпитого у Зябликовой его повело, лишь пятьдесят себе позволил. Пандус осоловел в момент, глаза у него закосили, он тяжко навалился плечом на стенку.
— Закусывай, братское сердце, — Серега подвинул ему тарелку с благоухающими ломтями колбасы, — забалдеешь с отвычки без закуси да в духоте.
Сам Рубайло хрустел огурчиком. Отменные огурчики у Лешего водились, свойской, бочковой засолки, пупырчатые, твердые, один к одному. В магазине Серега осознанно взял только два пузыря водяры, включать дизель он не намеревался, не время было косорезить.
Разговор вязался необременительный. Намолчавшийся в своей одиночке Леший рассказывал, как он с утреца славно порыбалил на затоне.
— Шестнадцать вот таких окуньков нацакал, — рубил он ребром одной своей клешни по основанию второй ладони, похожей на заскорузлое конское копыто.
— Ну и где улов твой, дядя? — благостно подкалывал хозяина Рубайло, затягиваясь вкусной сигареткой.
Тот, извиняясь на каждом слове, объяснял, что устроил себе жарёху на обед из рыбех что покрупнее, а мелочевку отдал своему коту, Ученому.
Котяра, головастый, лохматый, изжелта-белый, раз за разом запрыгивал хозяину на колени, пытался со стола шматок колбасы слямзить. Прохор сталкивал упиравшегося наглеца, котище соскакивал на все четыре лапы, громко, как слон стукаясь о половицы.
Серегу, разглядевшего, что кот Ученый той же палевой масти, что и борода у Лешего, пробило до икоты на ха-ха.
— Вы… ик… братья, что ли?! И-ик…
— Близнецы, — согласно кивал бородой Прохор, не обижался на молодежь.
Потом Рубайло попенял хозяину на его дремучесть, на то, что живет он без телевизора.
— А на кой он мне? — отмахивался Леший. — Этот… как его? Зомбоящик! У меня вон… радиоприемник имеется «Вэф-222». Сделано в СССР!
Пандус, после тарелки горячих пельменей еще больше размякший, молча крутил в руке перекидные четки зоновской работы, атрибут правильного пацана.
— Чего, и «болтушки»[126] тебе менты вернули? — Серега спросил с завистью, свой скарб, подрываясь, он на вещах в спецприемнике оставил.
— А куда бы они гады делись? — снисходительно ответил Славян. — «Болтушки» не в запрете.
Рубайло, чувствуя, что его тоже клонит в сон, резко встал с табурета, встряхнулся, наведался в кухню к жестяному рукомойнику. Стукнув снизу по штоку, набрал в ладони воды, плеснул в лицо, фыркнул.
— Леший, дай-ка сюда ключ от сарая, — сказал он, вернувшись в комнату.
Хозяин без слов вытащил из кармана большой ключ на замызганном тряпичном шнурке, с пристуком положил на стол. Сразу присоединил к нему длинный китайский ручной фонарь.
— Посветишь.
Рубайло одним движением сгреб фонарь с ключом, после чего отдал Прохору следующее короткое распоряжение:
— Зверя своего подальше отведи.
Леший проскрипел подшитыми кожей валенками к выходу. Серега шагнул за ним, но у самой двери, щелкнув пальцами, крутнулся.
— Славк, захвати пакет.
Пандус взял с подоконника скомканный пластиковый пакет, в котором они принесли жратву и бухло, вывернул его на лицевую сторону, встряхнул за углы и, не задавая вопросов, последовал за кентом на улицу.
Подождав, когда исступленный собачий брех удалился за угол дома, парни прошли к сараю. Рубайло светил фонарем себе под ноги; желтое, плохо сфокусированное пятно света скакало по истоптанному снегу. Трижды провернув ключ в тяжеленном висячем замке, с усилием вынул дужку из проушин, осветил ближний угол строения.
— На месте.
Пандус потеснил плечом приятеля, заглянул в сарай. Мутный свет фонаря падал на стопку силикатных кирпичей, сложенную подле верстака.
— Кинь в пакет половинок шесть.
Славка глянул на Рубайло непонимающе, но спрашивать снова ни о чем не стал, зная, что братуха понапрасну ничего не делает. Зайдя в сарай, положил в пакет несколько кирпичей, выбирая половинки и четвертинки. Прикинул на вес, выдержат ли ручки, добавил еще.
— Не порвется? — деловито спросил Серега.
— Крепкий вроде.
— Приставь к калитке, отваливать будем, захватим.
За десять минут до наступления полуночи парни под аккомпанемент лая сторожевого пса покинули гостеприимное убежище.
Провожавший их Прохор не сдержал любопытства, поинтересовался:
— Вернетесь нынче, соколики? Или можно старику на боковую?
— Как масть пойдет. Чуть чего, в ворота стукнем, у тебя вон какой будильник, мертвого поднимет, — съюморил нагнувшийся, чтобы не чиркнуть макушкой о притвор калитки, Рубайло.
Поднявшись по тропе на соседнюю Бутовую улицу, кенты увидели у третьего дома, там, где они вечером расстались, включенные габариты автомобиля. В салоне мерцала багровая точка, водитель курил в ожидании.
— Уважаю точность, — произнес Серега, усаживаясь на переднем сиденье.
Пандус, держа тяжеленный пакет обеими руками снизу, — нести за ручки он все-таки поостерегся, — усаживался сзади.
— Куда едем? — рыская вправо и назад маленькой, как у рептилии, головой, бомбила профессионально оценивал состояние ночных пассажиров.
Свежим алкоголем от обоих наносило отчетливо, однако выглядели они вполне мирными, пальцы веером не гнули. Хотя промышлявший пятый год извозом Толян знал случаи, когда спокойные с виду пассажиры в поездке хреновее тревожных оказывались. Но без риска в его деле копейку не срубишь.
— Кафе «Лада» знаешь? — поднося зажженную зажигалку к сигарете, спросил Рубайло.
— Так оно закрыто уже. Сегодня до одиннадцати, — водила назубок знал график работы злачных мест.
— Я там покажу куда дальше, номер дома запамятовал, — последовавшее объяснение выглядело достаточно естественным. — Только, командир, езжай под «трубочкой», на проспекте всегда менты пасутся.
Дав кругаля через «трубочку», бетонированный тоннель под железнодорожной насыпью, разделявшей город на две неравные части, старую северную и новую, густонаселенную южную, Толян доставил пассажиров к кафе «Лада», располагавшемуся на первом этаже стандартной хрущевской пятиэтажки. По соседству громоздилось здание колледжа транспортного строительства, у входа которого горел единственный фонарь, другого освещения не наблюдалось на весь квартал.
— Продерни на угол, командир, — осматриваясь, распорядился Серега. — Там подождешь. Мы щас посылочку приятелю передадим и дальше поедем кататься. Держи расчет и не стремайся.
Рубайло протянул водителю сотню, тот без слов принял, убрал подальше, во внутренний карман куртки.
Кореша вышли из машины, «девятка», почихивая глушителем, отъехала к перекрестку. На улице было пустынно, как не в городе. По покрытому снегу асфальту бесшумными белесыми волнами проносилась поземка. Пандус, прижимая к груди пакет, с выпирающими из него углами силикатных кирпичей, вопросительно глядел на Серегу.
— Вперед, — выдернув из пакета две кирпичных половинки, Рубайло резко двинулся к кафе.
Приблизившись метра на три, он замахнулся и бросил кирпич в середину огромной стеклянной витрины. Наружное полированное
