Следующим я рассмотрел Аллертона. Мог бы кто-нибудь вознамериться его убить? Уж если тут должно произойти убийство, я бы предпочел, чтобы жертвой стал Аллертон! Должно быть, легко обнаружить, почему кто-то хотел бы его убить. Взять, к примеру, мисс Коул, которая уже немолода, но все еще хороша. Она вполне могла его ревновать, если у них с Аллертоном когда-то были близкие отношения. Правда, у меня не было никаких оснований так полагать. К тому же если Аллертон – X...
Я нетерпеливо тряхнул головой. Все это ничего мне не давало. Звук шагов по гравию, донесшийся снизу, привлек мое внимание. Это был Франклин. Он быстрой походкой направлялся к дому; руки засунуты в карманы, шея вытянута. У него был какой-то подавленный вид. Сейчас, когда доктор не следил за собой, он выглядел очень несчастным человеком. Это поразило меня.
Я так засмотрелся на Франклина, что не услышал шаги неподалеку. Когда мисс Коул заговорила со мной, я вздрогнул и обернулся к ней.
– Я не слышал, как вы подошли, – объяснил я извиняющимся тоном, вскочив на ноги.
Она рассматривала беседку.
– О, викторианская реликвия!
– Да, не правда ли? Боюсь, что тут много пауков. Садитесь. Я сейчас сотру пыль со скамейки.
Вот удобный случай познакомиться поближе с одним из постояльцев, решил я, смахивая паутину и украдкой разглядывая мисс Коул.
Ей можно было дать от тридцати до сорока лет. Худенькая, с тонким профилем и очень красивыми глазами. В ней чувствовалась какая-то скрытность, более того – подозрительность. Я вдруг понял, что эта женщина много страдала и вследствие этого глубоко разочарована в жизни. Мне захотелось узнать побольше об Элизабет Коул.
– Ну вот, – сказал я, последний раз проведя по скамье платком, – это все, что я мог сделать.
– Благодарю вас. – Улыбнувшись, она села.
Я уселся рядом с ней. Скамейка издала зловещий скрип, но катастрофы не произошло.
Мисс Коул спросила:
– Скажите, о чем это вы думали, когда я подошла? Вы целиком ушли в свои мысли.
– Я наблюдал за доктором Франклином, – признался я.
– Да?
Я не видел причин, почему бы не поведать о том, что было у меня на уме.
– Меня поразило, что он выглядел очень несчастным.
Женщина, сидевшая рядом со мной, тихо сказала:
– Ну конечно же, он несчастен. Вы должны были это понять.
Полагаю, я не сумел скрыть своего удивления, когда, запинаясь, ответил:
– Нет... нет... я не понял. Я всегда думал, что он полностью поглощен своей работой.
– Так оно и есть.
– Вы называете это несчастьем? Я бы сказал, что это самое счастливое состояние из всех, какие можно вообразить.
– О да, я не спорю с этим... но только если вам не мешают сделать то, что, как вы чувствуете, в ваших силах. То есть если вы не можете сделать все, на что способны.
Я с озадаченным видом посмотрел на мисс Коул. Она продолжала объяснять:
– Прошлой осенью доктору Франклину представилась возможность поехать в Африку и продолжить там свои исследования. Как вам известно, он удивительно талантлив и уже заявил о себе первоклассными работами в области тропической медицины.
– И он не поехал?
– Нет. Его жена запротестовала. Она недостаточно здорова, чтобы вынести тамошний климат. А идея остаться в Англии пришлась ей не по вкусу – тем более что это означало для нее более скромный образ жизни. Предложенное вознаграждение было небольшим.
– Но, – возразил я, – полагаю, он понимал, что не может оставить ее при таком состоянии здоровья.
– Много ли вы знаете о состоянии ее здоровья, капитан Гастингс?
– Ну, я... нет... Но ведь она больна, не так ли?
– Она определенно получает удовольствие от своих болезней, – сухо ответила мисс Коул.
Я удивленно взглянул на нее. Легко было заметить, что ее симпатии всецело на стороне мужа.
– Думаю, – осторожно проговорил я, – что женщины... э... хрупкого здоровья склонны быть эгоистичными?
– Да, я полагаю, больные – хроники – обычно очень эгоистичны. Возможно, их нельзя за это винить.
– Вы не считаете, что миссис Франклин так уж тяжело больна?
– О, мне бы не хотелось это утверждать. Просто у меня есть некоторое сомнение. По-моему, на то, что ей хочется сделать, у нее всегда находятся силы и здоровье.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я про себя удивился, что мисс Коул так хорошо осведомлена о положении дел в семье Франклин.
– Полагаю, вы хорошо знаете доктора Франклина? – полюбопытствовал я.
Она покачала головой.
– О нет. Я видела его всего один-два раза до того, как мы встретились здесь.
– Но, наверное, он рассказывал вам о себе?
Мисс Коул снова отрицательно покачала головой.
– Нет, то, что я вам рассказала, я узнала от вашей дочери Джудит.
Джудит, подумал я с мимолетной горечью, беседует со всеми, кроме меня.
Мисс Коул продолжала:
– Джудит очень предана своему работодателю и за него готова любому выцарапать глаза. Она яростно осуждает эгоизм миссис Франклин.
– Вы тоже считаете, что жена доктора эгоистична?
– Да, но я могу ее понять... Я... я понимаю больных. Я могу также понять, почему доктор Франклин ей потакает. Джудит, конечно, считает, что ему нужно было оставить свою жену где угодно и продолжать работу. Ваша дочь с большим энтузиазмом занимается научной работой.
– Я знаю, – ответил я без особой радости. – Порой меня это огорчает. Это кажется неестественным, если вы понимаете, что я имею в виду. Мне кажется, в ней должно быть... больше человеческих слабостей... Желания развлекаться. Она должна веселиться, влюбляться в славных молодых людей. В конце концов, юность – это пора, когда нужно перебеситься, а не корпеть над пробирками. Это неестественно. Когда мы были молоды, мы развлекались, флиртовали, наслаждались жизнью – в общем, вы сами знаете.
Последовало молчание. Затем мисс Коул произнесла странным тоном:
– Я не знаю.
Я ужаснулся, спохватившись, что по недомыслию говорил с ней так, словно мы – ровесники. А ведь на самом деле она на добрый десяток лет меня моложе, и я невольно совершил страшную бестактность.
Я рассыпался в извинениях, запинаясь от неловкости. Мисс Коул прервала меня:
– Нет, нет, я не то имела в виду. Пожалуйста, не извиняйтесь. Я имела в виду только то, что сказала. Я не знаю. Я никогда не была «молодой» в вашем понимании. Я никогда не знала, что такое «веселиться».
Что-то в ее голосе – горечь, глубокая обида – привело меня в замешательство. Я сказал несколько неловко, но искренне:
– Простите.
– О, ничего, это не важно. Не огорчайтесь так. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Я повиновался.
– Расскажите мне о других людях, живущих в этом доме, – попросил я. – Если только они вам знакомы.
– Я знаю Латтреллов всю свою жизнь. Грустно, что они вынуждены заниматься такими вещами, особенно жаль его. Он славный. И она лучше, чем вам кажется. Ей приходилось жаться и экономить всю жизнь, вот почему она стала несколько... скажем так – хищной. Когда постоянно приходится на всем выгадывать, это в конце концов сказывается. Единственное, что мне в ней не нравится, – ее экзальтированность.
– Расскажите мне что-нибудь о мистере Нортоне.
– Рассказывать особенно нечего. Он очень милый, довольно застенчивый и, пожалуй, немного глуповатый. Никогда не отличался крепким здоровьем. Он жил вместе с матерью – сварливой недалекой гусыней. Думаю, Нортон был у нее в полном подчинении. Несколько лет тому назад она умерла. Он хорошо разбирается в птицах, цветах и все такое прочее. Нортон очень добрый, и он из тех, кто много видит.
– В свой бинокль, хотите вы сказать?
Мисс Коул улыбнулась:
– О, я выразилась не в буквальном смысле. Я имела в виду, что он многое замечает. Как и большинство тихих людей. Он не эгоистичен и очень внимателен ко всем, но в какой-то мере это неудачник, если вы понимаете, что я имею в виду.
Я кивнул:
– О да, я понимаю.
Внезапно в голосе Элизабет Коул снова зазвучала горькая нота:
