Франсуа сторонился шумного общения, которым славилось общество Иерусалима. Единственный, кто был ближе остальных — Жерве. Обеих связывала память о засаде и поимке Юсефа, об этом в городе ходили легенды. Молодой человек считал себя другом Франсуа и гордился выпавшей на их долю славой.
Сам Франсуа относился к своей известности безразлично. Все это время он продолжал жить у Артенака. Тот спросил, не нуждается ли Франсуа в совете, он лишь покачал головой. Не нуждается. У него не возникало сомнений в разумности собственного бытия. Так, должно быть, не видят верхушку горы, карабкаясь по ее склону. Поклявшись служить Святой Деве, которая подняла его с лона смертельной болезни, он не испытывал сомнений. Чувственность женщины казалось ему добродетелью, так страдающий больной входит в серную ванну — с молитвенным вздохом измученного тела. Он не видел ловушки, расставленной Дьяволом, который отыскал жертву и готов торжествовать победу. Если бы его спросили, прав ли он, скрывая свои мысли и желания и являя окружающим показную не примечательную сторону своей жизни, он ответил бы без колебаний, да, прав. Потому что тайна и была его подлинным существованием, подтверждая обретенную правоту вопреки всем доводам против.
С удивлением, как разбуженный среди ночи человек, он узнал о походе. Известие застало христиан врасплох. Ассаины закололи ножом Мосульского эмира и его разъяренные подданные призвали к искоренению зла. Воины багдадские и мосульские направились к Сирии. Они прошли Ливан и готовы были вступить в Палестину, чтобы развернуться на Дамаск. Сирийский эмир прислал к христианам за подмогой, недавний враг — он нуждался в помощи и предлагал союз. Всем придется плохо, если Дамаск падет. Христиане не выстоят в одиночку. Потому просил послать людей, чтобы с помощью ненавистных франков сражаться против единоверцев. Те уже вошли в Палестину, сожгли несколько поселений, осадили пограничную крепость, сирийские христиане, успевшие спастись, подтвердили тревожные вести. Болдуин пока медлил, не желал ввязываться в чужую драку, подозревал ловушку. Но появились беженцы из колонистов, занимавшихся земледелием в границах королевства, им можно было верить. И все равно Болдуин собирался неохотно, не хотел войны. Победа не сулила выгоды, неумно было тратить зря силы. Только когда опасность стала очевидной, решено было выступать.
Вперед выслали отряд, он должен был вести наблюдение за врагом и дождаться подхода главных сил. Тут командовал Жоффруа. С ним отправился Франсуа. Всего собрали до тысячи человек. Двигались неторопливо, подбирая по дороге ополчения местных баронов, а сошлись с врагом ближе к Ливану, когда впереди замаячили небольшие отряды вражеских всадников.
Те встретили христиан страшными криками, по которым всегда можно опознать язычника, и отступили, предлагая броситься вслед. Хитрость была известна, иерусалимцы не давали себя увлечь, пока не увидели с невысокого пригорка огромное вражеское войско. Сейчас важно было выгадать время до подхода своих, не дать язычникам растечься по Палестине. Но те, хвала Богу, сами не торопились. Неширокая стиснутая горами равнина мешала обеим сторонам провести разведку, что было на руку слабейшему.
Стали отходить. Дошли до места, где справа открывалось ущелье, ведущее в сторону Сирии, и оттуда, подобно змее, стала выползать масса конных. Теперь мусульмане охватывали с двух сторон, как вода обтекает камень, ставший поперек пути. Некоторое время пятились, лицом к одному врагу, боком к другому, Жоффруа метался, пытаясь придать своим мужества, но было трудно не поддаться растерянности и страху. Враг остановился в тот миг, когда ловушка была готова захлопнуться. Франсуа первым понял, войско, надвигавшееся на них со стороны гор было войском дамасского султана. Масса вооруженных людей искала себе не врага, но союзника. Что-то будто подстегнуло Франсуа, и он поскакал навстречу сирийцам. Они были уже близко, готовили оружие, но Франсуа поднял руки, показывая миролюбие. В одном из воинов он узнал Юсефа. Встали рядом, крича каждый свое, и каждый был рад, что узнал другого. Вслед за ними стали съезжаться воины Иерусалима и Дамаска, пока оба войска не сошлись и не развернулись лицом к общему врагу. Тревога была позади. Уверенность в победе отозвалась растерянностью среди врагов. Ведь встреча, умножившая войско, произошла на их глазах. Обе стороны застыли, не делая попыток сойтись.
Так простояли весь день, на ночь выставили охранение, а утром вновь стали выстраиваться, ровняли ряды, примерялись друг к другу. Безрассудный Жоффруа призывал немедленно атаковать, но Юсеф медлил, он до конца не доверял новым союзникам. Стоять без дела скучно, и рыцари по двое, трое стали выезжать вперед, вызывая на поединок. Храбрецов среди мусульман оказалось не меньше, чем у франков. Потому начались переговоры, и было решено выставить по десятку лучших. Прочие разошлись, открывая поле будущего поединка, а вперед выехали храбрейшие из храбрых. Три раза сходились между собой, оставив на земле троих франков и одного язычника. Те громкими криками приветствовали победу. Торжество врага готово было обратить христиан в уныние. Пока рыцари готовились к новой схватке, оруженосцы пускали стрелы, пытаясь поразить врага на расстоянии. Франсуа, первым принявший участие в бою, спешился рядом с большим камнем, пристроил на него арбалет. Постоянно упражняясь, Франсуа укрепил дугу лука и усилил механизм, натягивающий тетиву. Мусульманские рыцари разъезжали, криками раззадоривая врага, а он неспешно искал цель. Выбрал рыцаря в алом тюрбане, ближнего к себе, но тот вертелся, и тогда Франсуа стал метить в сплошь укрытого доспехами богатыря, который не пропустил ни одной схватки, сбил двоих и теперь вызывал криком на новый поединок. Тот был пока за пределами полета стрелы и разъезжал беспечно, искал себе противника. Франсуа нашел цель, но медлил. Наконец, мусульманин заметил его. Франсуа спустил тетиву, когда враг был совсем близко. Тот, запрокинувшись, стал съезжать с лошади, она медленно, будто танцуя, описала круг и потащила к своим. Люди с обеих сторон застыли, а потом двое кинулись к Франсуа. Замешательство спасло его. И вторая стрела нашла цель, а сами франки, опомнившись, пошли вперед. Обошлось без потерь, растерянные мусульмане повернули, стремясь выйти из боя. Потери с обеих сторон оказались равны, но теперь праздновали франки. Бог помог. Это укрепило уверенность в близкой победе. День, впрочем, так и закончился, стоянием друг против друга. А наутро увидели, что багдадское войско снимает шатры. Не поверили своим глазам, но все было именно так. Враг уходил.
Молитвы христиан в тот день были громче победных криков. Двигались следом, будто провожали гостей, а, убедившись, что те ушли, остановились. Теперь, когда опасность миновала, христиане и сирийцы вновь увидели неприятелей друг в друге, общая радость длилась недолго. Но ссориться не стали, Юсеф повернул на знакомую дорогу. Он обнял Франсуа на прощанье. Толмач перевел. Говорит, что считает тебя братом. С тем и расстались.
В Иерусалим возвращались не спеша. Отряды местного ополчения расходились по домам. Ушли люди Дю Бефа. Тот был болен, но прислал немало солдат. Провожали друг друга громкими криками. А потом встретили воинов Болдуина. Те спешили, рассчитывая успеть на помощь. Как Давид победил Голиафа, так теперь повторили его подвиг. В город вступили под колокольный звон, который возвестил о самой желаемой из побед — бескровной, когда женщинам не нужно оплакивать мертвых. Лишь один человек погиб в поединке и трое было ранено. А готовились к худшему.
Горячие головы призывали идти в любую сторону, пока само копье не найдет врага. Но Болдуин объявил свою волю.
— Какая выгода от победы, если нельзя воспользоваться ее плодами. Наши люди сильнее всех, но хватит того, что имеем. Пусть разнесут среди своих, что у нас достаточно сил, чтобы защитить себя и покарать врагов. А самым нетерпеливым обещаю, им не придется скучать. Без радости говорю об этом, потому что ценю мир больше войны.
Первым среди многих в те дни называли Франсуа. Миллисента собственноручно сплела венок и водрузила ему на голову. Мужчины и женщины узнавали и приветствовали его. А сам он, едва отдохнув, отправился в известную харчевню. Он не застал Магдалены в общем зале, но грек дал ему светильник и сказал, подниматься в комнату. Вместо женщины явился сам.
— Я вижу, тебе нравится Магдалена. — Он уселся напротив Франсуа. Огонь светил тускло, тень скрывала лицо. Аристид выждал, ожидая ответа, но Франсуа молчал. — Ты видел ее знак? Вот здесь. — Грек похлопал себя по бедру. — Это след ожога кипящим маслом. Это сделали те, кто завидовал ее красоте. Ее ненавидели. Если бы я не спрятал, ее бы растерзали на куски. Они сожгли бы дом вместе со мной. Теперь она моя. — Грек поднял руку и пошевелил растопыренными пальцами. — Вот кто дает ей еду и наказывает. Ты должен это понять. Она пришла к тебе, потому что я послал. Скажи, что хочешь? Чтобы она ушла с тобой? Украсть? Уговорить? Купить?.. — и он замолчал выжидательно.
