Миллисента помолчала и неожиданно рассмеялась. Женщины, которые привыкли громким смехом привлекать внимание мужчин, не бывают во дворце, по крайней мере, в парадных его залах. Миллисента первая осудила бы такую несдержанность. Потому я был удивлен. Я мог бы, пожалуй, отнести ее веселье на счет своей одежды, если бы не проследил за ней перед визитом.
— Я была совершенно права, советник. Этого Михаила вновь видели в городе. Дюплесси, как он себя называл. Вот еще одна задача для вашей многодумной головы.
Я покинул ее дом, размышляя о странном поведении этой женщины и ее тайных страстях. Она — не надменная интриганка, как я привык считать. Но едва я подумал о Дюплесси, к которому она проявляет столь глубокий интерес, меня осенила новая мысль. Эмир не станет выступать сам, если во главе наших будет Жоффруа. Он пошлет кого-то вместо себя. Скорее всего, Юсефа. Пусть старые знакомые встретятся для общей пользы. Франсуа должен пригасить пыл Жоффруа и искать союза с сирийцами.
Теперь я решил разузнать побольше о рыцарях с красными крестами на плащах. В городе разгуливает немало народа в самых разных одеждах, здесь повелось крепить крест на одежде паломника, спешащего в Иерусалим. Но здесь крест объединял разных людей. И это пробудило мое любопытство…
Я нашел ответ спустя несколько дней, когда наши вернулись из похода. Король встретил меня с сияющим лицом.
— Ты был прав, советник. Что за счастливая мысль — объединить Жоффруа и этого Дюплесси. Мир с Сирией, вот что нам нужно. И эта победа заткнет рот тем, кто думает иначе.
— Много таких? — Спросил я.
— Бароны требуют расширения границ. И, понятно, собственных владений.
— Они не справятся своими силами.
— Их сила не только там. — Король вздохнул. Должно быть, я выглядел удивленным, и он пояснил. — Ты знаешь некоего Гуго из Пайена? Он принимал участие в нашем походе. Человек веры. Ему не хватает мудрости в суждениях, зато упрямства хватит на десятерых. А помнишь того, кто был на нашем совете?
— В плаще с крестом?
— Да. Это Сент Омер. Напарник этого Гуго. Теперь эти двое объединились и просили у меня помещение для братской обители. Я дал им старые конюшни с другой стороны дворца. Ты знаешь, где это?
— Знал когда-то. Теперь я предпочитаю сидеть дома.
— Два года назад их было не больше пяти, год назад — десяток, а теперь — не берусь сосчитать. Наши бароны регулярно поддерживают их своими людьми и всем остальным. Они подчиняются общим правилам, но выступают отдельно и выдвигают свои условия. Тяготы они делят между монашеством и воинской службой и ретиво выполняют то и другое.
— Это похвально. — Высказался я.
— Не знаю. У них свои порядки. Они просили благословения Папы, и не потрудились узнать мое мнение. Мне приходится делать вид, что не замечаю самоуправства. Папа утвердил их орденский знак.
— Каков он?
— Два всадника на одной лошади. Этим они показывают готовность переносить тяготы во имя Святого престола.
— Так ли это плохо?
— Здесь я хозяин.
— Разреши. Или запрети. Как их зовут?
— Храмовники, по имени храма. Тамплиеры. Они храбрые воины, но слишком самонадеянны и спесивы. А я не хочу, чтобы кто-то распоряжался здесь вместо меня.
— Может быть, следует выждать.
— Так и будет. Два всадника на одной лошади. Этот знак они показывают всем. Но есть еще один, с которым они общаются между собой, в обход моей власти. Не спрашивай, как я узнал.
— Какой?
— Башня храма с крестом.
Хорошо, что у меня есть привычка не вытряхивать из карманов всякий мусор. Сейчас я вытащил кусок пергамента, найденный на складе Саломона. Там были башня и крест. — Похож на этот?
— Да, этот. Откуда он у тебя?
— От одного купца. Но они пользуются им уже давно, раньше чем тем, другим. И, должно быть, с немалым успехом.
— Иногда мне кажется. — Прорычал Болдуин. — Что за моей спиной можно делать все, что угодно. Но я еще не сказал своего слова.
Я ушел в задумчивости. В главном король был прав. За внешним спокойствием оставалось много непонятного.
Хроники
По велению Великого визиря делаю эту запись о злодейском убийстве нашего господина Мосульского князя, случившуюся в пятьсот девятом году Хиджры. Да помилует его Аллах. И да будут прокляты его убийцы — подлое племя отступников, которые расползлись, как змеи, по нашим городам. Благодаря усилиям нашего князя, казалось вывели их, но не всех. Когда наш господин выходил из мечети, один из негодяев выскочил из толпы и ударил два раза ножом. На нем была всего лишь тряпка бродячего нищего, свой кинжал он спрятал в гриву лошади. Кто мог знать? Да проклянет его Аллах. Негодяю перерубили руку, что бы он не смог заколоть себя. Пусть не надеется на легкую смерть, с него сдерут кожу. Его мучения станут ничтожной платой за гибель нашего господина, потому что смерть ста шакалов не заменит утраты льва.
Этот негодяй принадлежит к подлой секте извратителей ислама, под началом Старца — главного лжеца и подстрекателя, объявившего себя хранителем истины правоверных. Потому он метил в нашего господина, тот был твердой преградой на этом пути. Мы будем славить его деяния. Говорю о себе, именно он — мой Господин подобрал меня у тела погибшей матери, изгнанной из Иерусалима. По его распоряжению я был привезен сюда, обучен каллиграфии, получил чин хаджиба и могу теперь беспристрастно и честно свидетельствовать. Потому так скорблю о нашей потере. Звезда закатилась и погасла. Да вознаградит Аллах его бесценные достоинства, доброту и храбрость.
Сразу после несчастья нами было послано известие эмиру Багдадскому. Союз и единство с ним служит нам крепкой опорой. Ответное послание содержало выражение скорби и ярости. Этот достойный из султанов — правитель Багдада был полным единомышленником нашим по искоренению заразы. Султан Багдада требовал немедленно обрушиться на их гнезда и выжечь их. Особенно теперь они расплодились в Сирии, где обитают сторонники Али и его жены Фатимы, отвергающих учение Великих калифов. Сирийцы в своем заблуждении не столь опасны, как питомцы Старца и даже враждуют с этими детьми Сатаны, но корни у них общие и искоренять их нужно вместе. Везде, где они проросли. Потому было решено собрать войско и двинуться в Сирию и Палестину, чтобы навести порядок среди тамошних извратителей — своих и пришлых, известных своей наглостью. Я говорю о подлых франках, именующих себя христианами. Пришла пора вытравить заразу, от которой мы изнемогаем ежечасно. Такова была и воля нашего повелителя. Да, сжалится над ним Аллах.
В этот год наши войска выступают в поход. Пусть праведный гнев, который движет всеми нами, перельется в работу холодного ума и дарует нам победу. Храбрости нам не занимать, а справедливость нашего дела видит Аллах.
Карина
__ __
Прошло время с тех пор, как я вернулась в город. Могу свидетельствовать, прошлая жизнь, памятная по воспоминаниям детства, весьма мало походит на ту, что окружает меня сейчас. Пишу об этом спокойно, а это лучшее мерило подлинности. Мои усилия направлены на то, чтобы вырастить сына. Я тороплю его время и замедляю собственное, мне хочется успеть отправить его в мир до того, как руки мои станут бессильны.
Но глаза и уши я держу открытыми. Не могу не видеть связь между участью каждого из нас и судьбой этого города. Нам некуда бежать. Поэтому я не устаю молить Бога, чтобы он не торопил назначенные нам испытания и сохранил мир и благоденствие. Сейчас до нас доходят вести о громадных разрушениях, что выпали на долю христианских княжеств на Востоке и первом из них в Антиохии. Там не прекращается волнение земли. Говорят, под камнем остались погребенными заживо множество людей. Упаси нас, Господи, от такой участи. Каждый свой час я готовлюсь к грозному суду, но это ожидание, как я понимаю, не должно обрекать на малодушную бездеятельность.
Недавно мы с Раймундом присутствовали на диспуте, устроенном церковниками для выяснения истинности их служения. Я и раньше относилась с сомнением к усилиям человеческого разума, стремящегося путем рассуждения постичь неподвластную ему истину. Но слежение за доводами — игрой взрослых людей, занятых удовлетворением собственного тщеславия, меня все еще забавляет. В разгар крикливого спора, я ощутила на себе взгляд с места, занятого сторонниками греков. Какой-то монах разглядывал меня и Раймунда. Он прятал лицо, и все же мне удалось рассмотреть, пока он, заметив мой интерес, не укрылся в толпе. Я же, наконец, вспомнила. Определенно, человек этот схож с братом Раймунда Михаилом. Он остался в моей памяти юношей, почти мальчиком, но сходство сохранилось. Раймунд удивился и не обратил на мои слова должного внимания. Я же привыкла доверять собственным глазам.
