Получив известие одновременно от двух женщин, я стал относиться к нему всерьез. Женщины наблюдательны, их постоянно любопытствующий глаз хорошо подмечает увиденное, вот только ум не часто поспевает за работой зрения. Я всегда с нетерпением жду возвращения Фреины с базара и не устаю расспрашивать ее о разных пустяках. Какие цены, откуда товары. По тому, что и откуда, я сужу, насколько прочен мир и безопасны дороги. Изобилие базаров — лучшая примета мира.
Еще один источник, удовлетворяющий жажду моего любопытства — сплетни. Я готов выслушивать их без конца и прошу Фреину не уходить с базара, пока она не насытится ими, как комар кровью. Вот что дает пищу уму. Пусть чванливые спесивцы пренебрегают сплетнями. Товар, которого хватает на всех. О, если бы за сплетни платили, как бы за них сражались. Сейчас на базаре говорят о недобрых предзнаменованиях, связанных с угасшими на Пасху огнями. И вот что настораживает. Все больше связывают наше будущее с союзом с Византией. Кто возбуждает интерес к этой нелепости? Интересно знать.
Ночью меня разбудил стук в дом. Такого не случалось давно, гонец от Болдуина просил немедленно прибыть во дворец. Два факельщика позволили добраться быстро. Комната была освещена скупо, и я не мог рассмотреть сразу всех. Болдуин занимал место в кресле, остальные стояли.
— Я хочу знать, что вы скажете, прежде чем приму решение. — Объявил король. — Убит визирь Мосульского султана. Ассаины сделали свое подлое дело. Правители Багдада и Мосула прислали Дамасскому султану угрожающее послание, будто он покровительствует убийцам, и они готовы вторгнуться в его земли. Иерусалим не намного дальше Дамаска, кто поручится за их намерения. Султан спрашивает, готовы ли мы присоединиться к нему для отражения угрозы. Его посланник ждет, я должен дать ответ.
— Случилось, чего мы опасались. — Продолжал король. — Змея ужалила. Эти негодяи повсюду. Наше счастье, что их руки пока заняты, но, если они раздуют пожар, будет плохо всем. Со змеей нельзя договориться. Они получили, что хотели, разожгли войну.
— Пусть и дальше грызут друг друга. — Высказался Жоффруа.
— Так они доберутся до нас. — Не выдержал я.
— Почему они нападают на своих? — Произнес некто, неразличимый.
— Свои вызывают большую ярость, нежели чужие. Сирийцы не в ладах с Багдадом из-за основ веры. Измышления проклятого Старца — это их ересь, а багдадцы винят Сирию, здесь они видят ее источник.
— Это нам на руку. — Подсказал человек из темноты. Он вышел чуть вперед, и я увидал на плечах плащ с нашитым крестом, цвет в темноте был виден неотчетливо, я скорее угадал — красный на белой ткани. Я вспомнил рассказ моей Фреины. Эти люди стали появляться в городе.
— Багдад далеко от нас. — Сказал король. — Но есть опасность. Если они одолеют Дамаск, война дойдет до нас. Они разорят Палестину. Что ты думаешь, Артенак?
— Мы должны выступить на помощь сирийцам. Они хотят союзника? Они получат его. Но их победа не лучше поражения, я предпочту, чтобы они опасались нас и не слишком доверяли.
— Это не трудно. — Сказал король — Они хорошо помнят прошлое. А что думаешь ты, Роберт? — Обратился он к рыцарю с крестом на плаще.
— Мы должны получить плату за помощь. Я знаю, какую. У них — голова Иоанна. Пусть выдадут ее. Мы не можем смириться, пока она не попадет к нам. Я видел кисть руки Иоанна в Византии. Двадцать дней я жил ее светом. Я поклялся, мы будем иметь святыню. С ней мы встанем над Римом и Константинополем. И теперь, когда Дамаск просит нас о помощи, мы должны получить свое.
Рыцарь с красным крестом почти кричал. Для несведущих поясню, тело казненного Иродом Иоанна Крестителя чудесным образом сохранилось в расчлененном виде. Кисть его руки, которой был крещен Иисус, хранится теперь в золотом ларце в Византии под опекой Анны — дочери императора. Видно, этот Роберт был важным лицом, если ему дали приложиться к ларцу. Большая честь для избранных. А голова Иоанна, по упорным слухам, хранится в Дамаске. Там не подтверждают, и не отрицают, прячут, будто не веря до конца в своего Магомета. Много раз мы вели переговоры о выдаче, угрожая силой и прельщая деньгами, но они остались глухи.
— Потребовать сейчас, значит, сорвать переговоры. — Сказал король.
— Даже если мы захватим Дамаск, они спрячут голову так, что нам придется разнести город по камню. — Поддержал я.
— Нужно требовать. Мои люди готовы. Или пусть воюют сами.
— А что думаешь ты, Жоффруа? — Спросил король.
— Роберт прав. Пока не вернем святыни, нельзя считать наше назначение исполненным. Но сейчас не время ставить условия.
— Видно, они хорошо кормили тебя в плену. И лишили мужества.
— Или наградили благоразумием. — Подумал я и заспешил на помощь Жоффруа. — Мы не должны ставить условий. Антиохия и Эдесса разрушены землетрясением. Багдадцы пройдут сквозь них, как нож сквозь масло. А сирийцы… не удивлюсь, если такое же посольство они послали им навстречу. Они одной веры, и, если сумеют договориться, все переменится и нас ждет страшная война.
— Боюсь, Артенак прав. — Вздохнул король. — Сейчас их союз кажется невозможным, но кто знает.
— И еще. Даже если они передерутся, на свет выползут негодяи этого Старца. Ему это на руку. А мы окажемся рядом с убийцами, не признающими ни войны, ни мира. У нас не будет покоя в собственном городе.
— Я хочу, чтобы сирийцы заплатили за помощь. — Повторил рыцарь с крестом.
Король внимательно выслушал всех. По пути домой я понял, как стоит поступить и поспешил назад. Болдуин дремал, уронив на грудь голову.
— Мы должны согласиться на союз. — Сказал я. — Но нужно, чтобы не ты, а Жоффруа возглавил войско. Эмир поймет, мы не слишком доверяем ему, и будет вести себя так же. Мы — союзники поневоле. Жоффруа пойдет вперед, а остальные выступят позднее и не станут спешить.
— Ты знаешь, Жоффруа непостоянен, что будет, если злость лишит его рассудка.
— Предоставь это мне. — Попросил я. — Мне кажется, я знаю, как действовать. Назначь на завтра сбор. Жоффруа не упустит случая покрасоваться.
По заведенным правилам, раз в месяц король выбирается из города, чтобы на открытом месте испытать силу наших людей. Там они устраивают скачки, проверяют крепость луков и рубят набитые травой мешки. Рыцари ищут случай отличиться и съезжаются охотно.
А я вновь посетил Миллисенту. Трудно представить себе женщину более взволнованную, когда дело касается событий, выходящих за пределы собственного дома. Она изводилась от нетерпения. Еще бы, за время, пока муж был в плену, эта дама привыкла узнавать новости первой.
— Он должен командовать. — Я рассказал о ночной встрече. Многое Миллисента знала, но явно была не прочь, разузнать больше. Я постарался быть убедительным.
— Но король… — удивленно возразила она.
— Король готов уступить Жоффруа эту честь. Жоффруа поведет первый отряд. С остальными король выступит сам.
— Должна признать, мой муж не слишком осмотрителен. И велико искушение свести старые счеты.
— Ему доставит удовлетворение встретиться на равных. Каждый покажет свою силу, никто не предлагает объясняться в дружбе.
— Мудрый человек. — Миллисента кольнула меня взглядом, и я ощутил себя польщенным. — Хотите, чтобы я уговорила мужа помочь человеку, который держал его в плену? А если они сговорятся?
Я пожал плечами. — Для него это хороший случай удовлетворить самолюбие. Но польза не живет рядом с обидой. Если я не могу объяснить вам, как смогу ему?
— Погодите. — Остановила меня Миллисента. — Давайте вместе решим, что я должна сказать. Но учтите, этот человек перенял от мусульман некоторые привычки.
Я взглядом выразил непонимание. Миллисента вспыхнула, но решила продолжать. — Полагаясь на вашу скромность, я все равно не скажу намного больше. Женщины в этом доме прислуживают не только мне.
Поскольку я действительно выглядел растерянным, Миллисента пояснила. — Мы ведем себя, как прежде, но мне все труднее вспомнить наши счастливые дни. А он совсем забыл о них. — Она говорила, уткнув взгляд на кончики собственных туфель, и только теперь подняла глаза. Раньше я думал, что эта женщина лишь умеет заставить страдать других, теперь понял, что ошибался. Мы оба молчали. — Советник, вы первый человек, с которым я была столь откровенна. Знаю, вашу скромность. Что вам за дело до моей жизни, если она не касается ваших расчетов. А в этом, вы правы, я могу помочь. Муж является ко мне за советами. Он не видит во мне женщину, но готов, как и вы, обсуждать со мной важные дела. Я дорожу его доверием. И я подумаю над вашими словами.
Миллисента помолчала и неожиданно рассмеялась. Женщины, которые привыкли громким смехом привлекать внимание мужчин, не бывают во дворце, по крайней мере, в парадных его залах. Миллисента первая осудила бы такую несдержанность. Потому я был удивлен. Я мог бы, пожалуй, отнести ее веселье на счет своей одежды, если бы не проследил за ней перед визитом.
