слов на душе стало гадко. Стресс сковывал туже цепей. Недоумение обезоруживало. Преподаватель смотрел ледяными глазами.
– Но для таких, как вы, я предусмотрел альтернативные решения.
Карина опять захлопала ресницами, не разжимая губ. Левая рука вцепилась в коленку.
– Приходите сегодня в шесть в этот отель в кружевном белье, – он придвинул визитку указательным пальцем. – Буду ждать максимум до семи. Если не придете, табель с неудовлетворительной оценкой отправится в деканат.
Она взяла визитку и зачем-то прочитала адрес и название, вручную дописанный номер, хотя это ее никак не спасало, просто мозг пытался соображать, судорожно, в панике. Сердце буянило в груди. Первым охватил страх: «Как же Влад?».
– А если я пожалуюсь в деканат? – спросила девушка осторожно, сама в этом сомневалась, и сомнение просачивалось сквозь глаза и голос.
– Кто поверит глупой студентке, решившей отомстить за отчисление? – Луковский выдавил высокомерный смешок и прищурился победоносно. – У меня здесь безупречная репутация, красавица жена, двое детей.
Карина сглотнула, знала, что все именно так и выйдет, но сдаться сразу тоже не могла.
– А какие еще альтернативные решения? – спросила она, запинаясь.
Луковский недовольно поднял выщипанную бровь и стиснул челюсти. Подумав секунду, ответил с неохотой:
– Либо вы принесете мне в этот отель двести пятьдесят тысяч рублей к шести часам ни минутой позже.
– Сколько? – рот девушки раскрылся сам собой, кончик языка примкнул в правый уголок.
Мужчина уставился туда, облизавшись, и ухмыльнулся.
– Это стоимость одного семестра. Иначе вам два миллиона придется платить за все обучение. Все по справедливости.
«В жопу засунь себе эту справедливость, ублюдок!» – проворчала она в душе, а на лице лишь слабо выражала отвращение, сдерживая его всеми силами. Он вдруг стал таким противным. Из молодого и ухоженного красавца превратился в покрытого волдырями орка, облитого помоями. Ухмылка сгнила в представлении за секунды, в глазницах плавала болотная жижа, голова покрылась плесенью. Тошнота подступила к горлу физически. Хотелось его облевать, но тогда точно «Прощай, бюджетное место», а там родители… Отец бы эту рвоту в нее обратно засунул за такое разгильдяйство. Стало совсем паршиво.
Карина зажмурилась и сидела так в неподвижности бесконечные секунд десять, пока Луковский не сказал:
– У вас есть время подумать. Буду ждать в шесть.
Девушка смяла визитку и вышла из кабинета. Шла как зомби. Думала только о том, как выпутаться из ловушки Луковского. «Влад не поймет и не простит», – мысли, как дементоры, кружились в сознании, высасывая последнюю надежду.
* * *
– Если позволите, я расскажу историю, – Зайкин отвечал на чью-то реплику. – У меня первый секс случился рано с тремя девушками чуть постарше. Одна из них мне нравилась.
Углубившись в больные воспоминания, Карина пропустила значительную часть обсуждения. Когда осознала себя среди группы, опустила взгляд и прислушалась. Надя с Леной смотрели растерянно и удивленно, как и все остальные, кто его знал. Синие глаза уставились в пол.
– Это было в летнем лагере в США. Ребята там подозревали меня в гомосексуальности. А эти девчонки решили «вылечить»,– парень показал кавычки пальцами и сложил руки на животе, почесывая левой подбородок, – и запихнули в какую-то кладовку. Я уже занимался мастурбацией под порно, поэтому неплохо представлял, что такое секс. Мне очень хотелось это попробовать, особенно с той девушкой.
На несколько секунд он завис, даже указательный палец остановился под губой.
– Мне в этом действии отвели пассивную роль. Было неприятно, но я не особо сопротивлялся, предвкушал секс с возлюбленной. В какой-то момент самая активная, самая старшая, простите за подробности, стала делать минет.
Зайкин говорил рассудительным тоном без тени сожаления или стыда. Все внимательно слушали. Карина напряглась и затаила дыхание. Мозг переводил каждое слово на русский, поэтому осознание запаздывало.
– Она делала это так грубо и неприятно, кусалась по-настоящему, что я испугался и заплакал, – персиковые губы сжались на миг и превратились в улыбку «Джоконды». – Они рассмеялись, но не прекратили. Творили со мной, что хотели, пока не кончили. А я все это время ревел. Правда, девушка, в которую я влюбился, ко мне так и не притронулась. Я обломался, как обычно по жизни. И теперь не люблю минет. Травма, понимаете.
Знакомые из университета выдавили по смешку. Карина оглядела оторопелые лица Нади и Лены, пытаясь представить, как выглядит сама. Но привычная каменность в выражениях ее спасала.
– Когда я рассказал об этом друзьям из лагеря, они убедились, что я – гей, потому что любой нормальный парень бы только обрадовался такому… опыту, и стали насмехаться. А близкие убеждали, что надо мной надругались, и надо с этим что-то делать, – Зайкин поставил историю на короткую паузу, а все продолжали слушать с большими глазами, – его не смущало такое внимание, было привычным.
Карина чувствовала, как в груди переворачивается обида, непонятно на что. Голос его звучал ровно, по-научному, будто он новую космологическую теорию презентовал, а не про собственное изнасилование рассказывал. Руки схватились друг за друга крепко. Бедра сжались сильнее.
– Родители отвели меня к психологу. Мы много обсуждали эту ситуацию, – он вздохнул, вложив подбородок в галочку между большим и указательным пальцами. – Я до сих пор не определился, что это было. С одной стороны, я хотел, но хотел частично, не с тремя, а с одной. С другой, после я чувствовал себя паршиво, хоть и получил физический оргазм.
Все застыло на секунду, пока снова не раздался его спокойный голос.
– Мама настаивала на наказании, папа – на прощении. Я не выбрал ни то и ни другое, – ироничный взгляд обежал быстрый круг по внимательным лицам. – Мы потом встретились взрослыми. Они искренне раскаивались. Я переспал со всеми тремя уже по доброй воле. Закрыл гештальт, – плечи слегка дрогнули от смешка. – Сейчас склонен думать, что моя маленькая травма не стоит их поломанных жизней, и я правильно поступил, что не стал инициировать никакой процесс.
Первое время все молчали в шоке. Карина смотрела на Зайкина и поражалась про себя, одновременно не одобряя его откровенность: «Зачем ты об этом всем подряд рассказываешь?».
– Ты просто не умеешь определять границы личного пространства. Ни свои, ни чужие. Сам не умеешь говорить «нет», и не принимаешь, когда «нет» говорят тебе, – не выдержала она, глядя ему в лицо. – Я думаю, ты сам им непроизвольно дал понять, что открыт ко всему. Если держишь себя нараспашку, будь готов, что войти может, кто попало.
Синие глаза остановились на ней. Тонкие брови нахмурились. Она говорила не только об этих девчонках из лагеря, а вообще обо всех, потому что часто видела, как фамильярно с ним обращаются просто знакомые,
