— Знаете, — задумчиво протянул Художник, ставя резного, взвившегося на дыбы коня на стол и смахивая опилки на пол. — Я вот думаю научиться работать с металлом. Буду что-нибудь ковать. Как считаете, стоит?
— Это сейчас не имеет значения! — пастух осторожно обошел валявшуюся у окна псину и поставил пустую бутылку на стол. — Я знаю, как спасти мир! Но мне нужна ваша помощь.
— Это тебе овцы подсказали? — Охотник фыркнул и тряхнул рыжими вихрами, сгоняя сон.
Дудочник обиженно засопел и бросил на довольного собой собаковода сердитый взгляд.
— Или лучше попробовать не ковку, а литье? — бормотал творец, незаметно для самого себя выцарапывая резцом по краю столешницы какой-то орнамент. — Сделаю нам всем по одинаковому браслету. Скажите, вы бы носили одинаковые браслеты?
— Мы слушаем, — Лучник с укором взглянул на не воспринимавших музыканта всерьез товарищей. — Говори свой план.
***
— Деталей я не помню, — продолжал Макела Вантазий. — Мы тогда придумали ритуал, который должен был остановить все эти пугающие события. Небольшое жертвоприношение: овец у нас было много. Всё просто, логично и, как мы надеялись, действенно. Почти не сомневались, что добьемся успеха. Но что-то пошло не так. Результат оказался неожиданным, эта штука вышла из-под контроля. Так странно. Никто из нас магом не был, однако получилось что-то пугающее. Оно вихрилось, било молниями, гудело и вертелось воронкой. Я испугался. Остальные — нет. Поэтому я выжил, а они попытались справиться и уничтожить… это. Что они могли сделать? Мне до сих пор не понятно, как нам, людям чуждым волшебства, удалось создать нечто явно магическое. Все четверо погибли. Знаете, ничто не усиливает творение больше, чем жизнь создателя. Души величайших людей, могущественнейших магов — ерунда по сравнению с ней. Пожрав своего родителя «дитя» обретает огромную мощь. Здесь произошло то же самое. То, что получилось у нас в начале, было достаточно небольшим и, полагаю, слабым. Оно бы разрушилось само через некоторое время. Если бы они не побежали его усмирять. Нельзя было подходить к этой штуке. По крайней мере, никому из нас пятерых. И вот четверо сгинули. Как разрослась та воронка… Вы бы видели. Я сидел на полу, вжавшись в стену, и с ужасом смотрел на то, как она раскручивается всё сильней и быстрей. Молнии бьют чаще. Черно-зеленые клубы дыма, из которого та состояла… Что случилось потом, я не знаю. Когда очнулся, уже ничего не было. Еще выжили собака и одна из овец, которую мы не успели зарезать на алтаре. Следующие несколько недель помню смутно. Я находился на грани безумия. Оно и не мудрено. Потом бросил пить. Еще через некоторое время заметил, что перестал болеть. Раны на мне заживали с нечеловеческой скоростью, а нанести их стало гораздо трудней. Цваза, собаку, я решил оставить себе: он очень тяжело переживал гибель хозяина. С ним творилось то же самое. Я не знаю, что нужно было сделать, чтоб пробить его шкуру. Однажды он сорвался в ущелье, разбился вдребезги. С такими травмами не живут — ни одной целой кости, голова всмятку, вся земля в крови и кишках… Через два дня он уже был как новенький, будто ничего и не произошло. Не животное, а демон какой-то стал. Хотя… я не лучше. Мы с ним оба присутствовали при ритуале, оба получили его «дары». Овца, наверное, тоже. Но она практически сразу сбежала, и мне не известна ее дальнейшая судьба.
— Бессмертие? — задумчиво пробормотала Эрлада, ковыряя землю каблуком.
— Именно, — подтвердил ученый. — И не только. Через несколько лет я столкнулся с необходимостью уехать из родного города: я не старел. Пришлось бежать прежде, чем остальные обратили на это внимание. Мне потом часто приходилось менять место жительства. Время на меня практически не действовало.
— Собака бы не погибла? — шептала Филара, глотая слезы. — С ней через день бы уже всё было в порядке? Ветеринар был не нужен? И в этот проклятый город… тоже… ехать…
— Что такое? — встревожился Макела Вантазий, глядя на рыдавшую, уткнувшись в колени, девушку.
— Рассказывайте дальше, — мрачно попросил Ральдерик.
— Конец Света не наступил, — продолжил гений науки. — Это было… даже обидно в какой-то степени. Так глупо… Мы были такими дураками. Пытались спасти мир от несуществующей угрозы, старались, гордились собой, думали о своей великой цели. Теперь, спустя столько времени, мне горько и смешно это вспоминать. Наивные дети…
Ученый замолчал и задумался. Его никто не торопил.
— Итак, у меня появилась куча свободного времени, — старик усмехнулся, в его голосе промелькнули нотки сарказма. — Я же теперь был бессмертен! Что-то нужно было делать. Пошел учиться. А потом дальше. И еще. Пробовал заниматься другими делами, но они мне быстро надоедали. Не успел оглянуться, как моё имя уже гремело в научных кругах. Еще бы! За несколько десятилетий я закончил столько университетов, что другим и не снилось. Разумеется, я знал больше всех остальных. Даже не «имя», а «имена». Каждые несколько лет мне приходилось брать новое и снова переезжать. Прошло примерно двести лет. Эта штука вернулась. Я почувствовал. Цваз тоже, он тогда всё еще был со мной. Жизни и души четырех создателей укрепили и стабилизировали ее на время, но этого было мало. Она хотела еще. Многие сотни лет я потратил на то, чтоб изучить…
— Это Намбату? — прямо спросила Эрлада.
— Да. Так она зародилась. Я участвовал в ее создании.
— Дальше.
— Я понял следующее. Игра вначале таковой не являлась. Когда она вернулась первый раз, она просто уничтожила пару деревень. Тупая, неразумная голодная сила, движимая инстинктами. Потом она стала развиваться и усложняться. У нее появилась своя структура, атрибуты и внутренняя логика. Думаю, сформировалось что-то типа примитивного сознания. К третьему разу она уже приняла форму своеобразного «турнира». Многого здесь сказать не могу, потому что не знаю Намбату изнутри. Могу только строить предположения.
Ученый потер пальцем переносицу и собрался с мыслями.
— Итак. Что мне известно наверняка. У игры есть жизненный цикл. Раз в определенный период времени, который зависит исключительно от числа участников прошлого созыва, она нуждается в повторном запуске. Как юла. Требуется ладонь, которая повернет ручку, чтоб та еще какое-то время могла вертеться сама по себе, не останавливаясь. Ищется человек, который способен это сделать. Насколько я могу судить, выбирается тот, кто находится в таком глубоком отчаянии, что готов на что угодно, лишь бы его желание сбылось. Ни один из кахоли, о которых мне известно, не владел магией.
— Вы же сказали, что не знаете Намбату изнутри, — напомнил Гудрон. — Откуда такие подробности?
— Я — тоже часть ее мира, — пожал плечами Макела Вантазий. — То, что я в ней не участвую, не значит, что она закрыта от меня полностью. Вижу игроков, даже когда их перестают замечать все остальные, часто с ними говорил раньше, расспрашивал. Они обычно охотно отвечают. К тому же, я чувствую кахоли…
— В этот раз тоже? — перебил его гендевец. — Знаете, где находится?
— Да, конечно, — кивнул ученый. — Я всегда знаю о месте кахолитета.
— Что? — не понял Шун, до этого занятый успокаиванием хозяйки.
— Так называется обиталище…
— Понял, — кивнул кот, не дослушивая до конца. — Та куча глыб на острове.
— Об этом поговорим позже. Что еще?
— Теперь чего я НЕ знаю, — вздохнул рассказчик. — Мне не известно, кто такие наблюдатели, и откуда они берутся. Ни разу ни с одним не встречался. Их практически невозможно найти, если они сами того не хотят. Я понятия не имею, для чего нужны эти метаморфозы с погибшими участниками. К концу следующей игры они всегда исчезают…
— Почему вы старый? — зверь с интересом разглядывал бороду и лысину собеседника. — Если время на вас не действует…
— Мне почти три тысячи лет, деточка, — снисходительно улыбнулся долгожитель, отвлекаясь от основной темы. — Согласись, я неплохо сохранился. Я старюсь, но крайне медленно. В момент рождения Намбату не обладала той силой, что сейчас…
— Давайте не будем отвлекаться, — сердито оборвал старика Ральдерик, пока Шун переваривал «деточку». — Для меня это важно.
— Я, вроде бы, всё поведал, — виновато улыбнулся Макела Вантазий под голодное урчание собственного живота. — Возможно, что-то упустил, но, если вспомню, обязательно сообщу.
— Скажите, — Филара подхватила на руки сидевшего рядом питомца и шмыгнула носом. — Откуда вы взялись? В смысле при нашей встрече.
— А, — усмехнулся старик, с тоской поглядывая на сумку с продуктами. — Понимаете, жить бесконечно очень надоедает. Это скучно и утомительно. Знать больше всех, помнить. День сменяется днем, год — годом, десятилетие — десятилетием. Ничто не меняется. Люди приходят и уходят, к их лицам уже даже не приглядываешься, потому что знаешь, что они скоро исчезнут, а ты останешься. Это такая тоска… Каждые десять — пятнадцать лет менять имя и адрес. «Макела Вантазий» даже не самая моя прославленная роль. Были и другие. В основном ученые, философы. Также как-то раз я изображал мессию, культ пользовался большой популярностью, я творил чудеса на публику, за мной шли люди. Давно это было. Сейчас мало кто помнит, что такая религия вообще существовала. Однажды пробовал себя на военном поприще, но полководец из меня оказался посредственный. Повторять опыт не захотелось. К чему это я?.. Ах да. И вот. Живешь ты, живешь. Умереть не можешь, я многократно пытался самыми разными способами. Было больно, но совершенно безрезультатно. Долго думал, искал выход. Нашел.
