Элизабет не спеша поднялась, пошла к машине. Конечно, после вчерашнего, после того как они ее опоили и вообще неизвестно что сделали, можно было и не идти. Но с другой стороны, ведь неизвестно, сделали они что-то или нет, может быть и нет. К тому же, ничего страшного с ней не произошло, она жива и похоже здорова. В любом случае лучше с ними, чем с этим занудой, который наверняка сейчас втихаря подглядывает за ней в окно.
– Что со мной произошло вчера? – спросила она, подходя. Голос ее должен был звучать лениво, безразлично, и походка – вялая, безразличная, и взгляд.
В ответ они почему-то захохотали, особенно радостно ржал бугай Бен. Они смеялись и переглядывались.
– Тебе стало плохо от шампанского, – наконец проговорила Джина, улыбаясь и заглядывая ей в глаза теплым, мягким взглядом.
– Ты упилась шампанским. Ты вырубилась, – повторил за ней Бен и снова заржал. – А еще от травы… Ты чего, первый раз траву курила?
– Какую траву? – не поняла Элизабет, она не помнила никакой травы. Ее вопрос вызвал новый взрыв смеха.
– Какую траву… – повторил за ней Бен, смахивая счастливые слезы. – Ты слышала: «какую траву»?.. Она ничего не помнит.
Наконец хохот стал стихать, они отдышались.
– Ты что, на самом деле ничего не помнишь? – спросила Джина и вышла из машины. Теперь она стояла совсем рядом и снова окутывала Элизабет родным, дурманящим запахом. – Бедненькая девочка. – Она взяла ее за запястье, пожала. Ее рука была мягкой, теплой, очень заботливой. – Лизи, почему же ты нас не предупредила, что никогда не курила раньше? – В ее голосе звучал капризный упрек. – И зачем тогда выкурила целый джойнт? Я ведь останавливала тебя.
Только теперь что-то начало проступать в памяти, но неотчетливо, лишь смутными контурами – густой, едкий, дымный вкус во рту. Она действительно, кажется, курила траву. Так вот почему ей стало плохо! Ничего они ей не подмешивали, это просто от травы, с непривычки.
– А почему у меня платье было расстегнуто? – спросила она уже неуверенно, уже с проступающим чувством вины – ведь выходит, она зря их подозревала. Выходит, она сама виновата: обкурилась и отключилась.
– Так ты сама меня попросила, – сморщила лобик Джина. – Тебе стало душно, ты и попросила. – Джина снова пожала ее запястье и снова повторила с чувством: – Бедная девочка, если бы я знала, что ты в первый раз, я бы никогда тебе не позволила. Ну может быть, затяжку-другую, не больше.
«А трусики?» – хотела спросить Элизабет, но не спросила. И оказалось, что правильно сделала.
– А вот почему после тебя на полу трусики остались, этого мы не знаем, – снова заржал с водительского сиденья Бен. Он держался за руль одной рукой, смотрел ей прямо в глаза и хохотал. – Заботливо, значит, заходим вечером проверить, как там девочка, не нужна ли помощь пострадавшей. А что видим? Видим, что девочки нет, а вместо нее на полу одни лишь трусики. Такое вот превращение… Зачем ты их сняла, как, для чего? Сплошная загадка, – выговаривал он сквозь смех. – Может быть, они тебе мешали? Может быть, ты решила порукоприкладствовать под кайфом? – Тут он сбился, он просто задохнулся хохотом.
– Не обращай на него внимания, – Джина воспользовалась паузой, – он, как всегда, дурачится. – И она улыбнулась, и слегка пожала плечами, мол, что с него возьмешь.
– Но я их теперь тебе не отдам, – совладал с голосом Бен. – Они теперь моя добыча.
– У него целая коллекция, он их собирает, – снова пожала плечами Джина и повторила: – Не обращай внимания. Он хороший, забавный, его просто надо воспринимать таким, какой он есть.
Элизабет кивнула и тоже пожала плечами, видимо, соглашаясь принимать забавного Бена таким, какой он есть.
– Ну так что, ты готова? Поехали? – спросила Джина. Каждое ее слово, каждый взгляд, каждое движение были пропитаны заботой, нежностью – на них нельзя было не откликнуться.
– Куда? – не поняла Элизабет.
– Она и этого не помнит, – снова захохотал Бен.
– На корты, – пояснила с улыбкой Джина. – Мы же вчера договорились в теннис пойти поиграть. Ты сказала, что ты в теннис играешь.
– А мы, кстати, большие любители, – добавил Бен и зашелся новым приступом хохота, словно сказал что-то неимоверно смешное.
– Конечно, – согласилась Элизабет: ей не хотелось признаваться, что она даже этого не помнит. – Я почти готова, только пойду ракетку возьму и надену что-нибудь на ноги.
– Да не надо тебе ничего, – проговорил Бен, почему-то резко оборвав смех, так что получилось немного искусственно. – У нас куча ракеток.
– Да-да, – закивала Джина. – А спортивные туфли я тебе дам, у меня несколько пар в багажнике, размер у нас, кажется, совпадает. И носки.
– Давай, садись, чего время тянуть, – повторил Бен, а Джина снова взяла Элизабет за руку и пожала мягко, ненавязчиво, и так же мягко чуть-чуть потянула в сторону «Бьюика». Элизабет легко поддалась – да и почему было не поддаться, ведь оказалось, что ничего плохого вчера не произошло, а значит, никакого зла ни Джина, ни Бен ей не причинили. И не желали. Наоборот, они были ласковы, заботливы и предлагали свою дружбу ей, почти девчонке, которой еще расти до них и расти. И она села в машину.
Бен умел водить эту быструю тачку. Они летели по дороге; напряженный ветер, огибая ветровое стекло, залетал внутрь, трепал волосы, раздувал, пузырил майку, ощупывал каждую деталь лица, но, так и не сумев зацепиться ни за что, отрывался, оставался позади, освобождая место для следующего встречного воздушного порыва.
Джина заколола волосы, надела широкие темные очки, порылась в бардачке, достала еще одни, протянула Элизабет. Та прикрыла ими глаза, представила себя со стороны: молодую, стройную, модную, в шикарном кабриолете, с шикарными, богатыми, красивыми друзьями, – и вдруг почувствовала себя счастливой. По-настоящему счастливой, как давно не чувствовала, может быть, даже никогда, – наконец она оторвалась от ничтожной, жалкой жизни, наконец оставила ее позади.
Иногда Джина впереди чуть склонялась к Бену и говорила ему что-то вполголоса. Элизабет слышала звуки, ветер легко доносил их до нее, но только бессвязными обрывками, и составить из них связный текст она не могла. Видно было, что Джина недовольна мужем, она, похоже, повторяла одно и то же, даже дернула Бена за рукав, тот обернулся – лицо его неожиданно оказалось серьезным, ничего смешливого, бесшабашного, наивно-глупого в нем не осталось, наоборот, сжатые губы, упрямо наморщенный лоб, сосредоточенный жесткий взгляд.
«Нет», – долетело до Элизабет злое, короткое слово. А потом еще одно: «Хватит».
Понятно было, что между молодыми супругами происходит обычная бытовая ссора, потому что Джина снова дернула его за рукав и, еще ближе наклоняясь к его уху, начала быстро и горячо говорить. Элизабет даже подалась вперед, ей очень хотелось услышать, о чем они там спорят так эмоционально. Но ветер сносил Джинин голос в сторону, оставляя Элизабет лишь отдельные несвязные слова. Сначала донеслось слово «запретил», Элизабет не была уверена, правильно ли она расслышала, но вскоре слово прозвучало снова, а потом еще раз.
