обвиняли в печатании антиправительственных прокламаций.
Он оглянулся на шум. На той стороне площади показались парни лет двадцати – двадцати двух, они были на взводе, о чем-то спорили и матерились.
– Пойду-ка объясню им, что к чему, – решил Тамаз и встал.
– Оставь их в покое, – предупредил я, но он не послушался. Уж не знаю, о чем они говорили, но его благие намерения закончились тем, что эти ублюдки бросились на него с кулаками. Я и еще одна пожилая женщина не из робких стали разнимать их. Тамаз до последнего стоял на ногах, они не смогли его свалить, и не потому, что он был здоровяком, просто никто из них толком и кулаками махать не умел. Но Тамазу хватило – лицо распухло, шла кровь, да еще напоследок, когда мы вели его во двор умыться, в него бросили камень прямо в голову, он заскрипел зубами от боли, вдруг стал религиозным, вспомнил о Боге и забормотал:
– Господи, прости им, ибо не ведают, что творят.
Мы смыли у него кровь с головы и лица, ранки прикрыли салфетками. Потом появился его сосед и отвел его домой. Я вернулся в мастерскую. Женщина, которая помогала мне унять драку, оказывается, пришла ко мне с обувью. Она достала из сумки туфли: «Сколько это будет стоить?» На туфлях надо было заменить подошву.
– А сколько вы можете заплатить? – это был мой стандартный вопрос.
– Двух лари хватит? – спросила она смущенно.
Я был благодарен ей за помощь и ответил:
– С вас и одного достаточно.
Она обрадованно сказала:
– Спасибо большое.
Нарисованный на обложке портрет Манушак висел на стене. Женщина наклонилась к нему, чтобы рассмотреть.
– Это Манушак? – спросила она.
Я кивнул.
– Я была у них квартиранткой, замуж вышла в тот год, когда вас арестовали.
– Вы помните меня?
– Да, – кивнула она.
– А как вы меня узнали?
– Мне сказали, кто вы.
– А-а-а, – улыбнулся я.
– Бедняжка Сусанна и Манушак очень переживали из-за вашего ареста.
Что я мог сказать? Только невесело улыбнулся в ответ.
– Она знает о вашем возвращении?
– Не думаю.
– Вот обрадуется.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– В прошлом году вместе ехали в автобусе, сама я из Кахети, ездила туда навестить брата и племянника.
– А куда ехала Манушак, не припомните?
– Домой. Она сошла у поворота на Иормуганло.
– Она там живет?
– Да, мы и раньше встречались в этом автобусе.
– Как она выглядела?
– Очень хорошо, с ней был муж вместе с остальными женами. Она со всеми меня познакомила.
Когда женщина ушла, я был на взводе и не смог больше работать, заперев мастерскую я пошел в баню: помылся и побрился. Вернувшись, привел в порядок одежду и обувь, потом постелил постель и лег, но не уснул, напряжение не спадало. Было еще темно, когда я оделся и отправился на автовокзал.
В восемь часов утра я первым поднялся в автобус, следовавший в направлении Кахети, и занял место за водителем. Вскоре салон заполнился, мест не хватало, люди садились на тюки и мешки. Когда мы тронулись, я достал из нагрудного кармана портрет Манушак, встал и громко объявил:
– Кто узнает эту женщину и укажет, где она живет, получит десять лари.
Это вызвало интерес. Портрет Манушак переходил из рук в руки, и вскоре меня позвала моложавая женщина, которая сидела через пять рядов от меня:
– Это моя соседка, я покажу вам ее дом. – Затем она повеяла на себя картонкой с портретом и напомнила мне: – Так что можете передать мне десять лари.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– Неделю назад, она коров гнала.
Через два часа мы остановились у поворота на Иормуганло. Больше половины пассажиров вышли из автобуса, взвалили на себя поклажу и направились к деревне. Я шел за женщиной, узнавшей Манушак, мы разговорились:
– Когда ее привезли сюда, я маленькая была – лет семь или восемь. К тому времени у ее мужа уже было три жены и четырнадцать детей, так что дел дома было невпроворот, и на самом деле ему больше нужна была дармовая служанка, а не жена.
– Сколько у нее детей?
– Одна дочь была, умерла, теперь вот внучку растит.
49
Мы дошли до деревни и потом еще долго шли по ней. Иормуганло – самая большая азербайджанская деревня в Грузии. Там живет по меньшей мере полторы тысячи семей. Наконец женщина остановилась.
– Я пришла, – сказала она и объяснила, куда мне идти: – Свернешь направо – покажется речушка, перейдешь через мостки, оттуда уже близко, увидишь двухэтажный дом с балконом, выкрашенным в синий цвет; легко найти.
Я прошел по мосткам, потом мимо ореховых деревьев и за старой оградой увидел длинный железный балкон, выкрашенный синей краской. Остановился, перевел дух, подошел к ограде и огляделся. Во дворе с одной стороны от дома стояли курятник и большой коровник, с другой стороны – небольшое строение из досок и бревен. На земле перед ним играли и кувыркались маленькая девочка и щенок кавказской овчарки. Там же индюки и куры щипали траву. Почему-то я взглянул на небо, по осеннему небу одно за другим плыли белые облака.
В этот момент скрипнула и открылась дверь постройки, оттуда, сутулясь, вышла женщина. Она наклонилась, подняла девочку с земли и отряхнула пыль. Я обеими руками уцепился за ограду. Женщина подняла голову и заметила меня. Она медленно выпрямилась и позвала меня, сказала что-то по-азербайджански. Я не мог издать ни звука, дыхание перехватило, нас разделяло каких-то двадцать метров. Она отпустила ребенка и направилась ко мне. С каждым ее шагом сомнение уходило – это была она, я не ошибался.
На ней было серое фланелевое платье, рваные резиновые боты, на голове пестрая косынка, лицо прорезали морщины. Она замедлила шаги, остановилась передо мной, и мы заглянули друг другу в глаза. Потемневшее от загара лицо побледнело, глаза стали косить. Она узнала меня:
– Боже мой, это ты?!
У нее не хватало передних зубов.
– Это я, Манушак. Я пришел.
Она улыбнулась мне, на лоб выбилась седая прядь, она заправила ее под платок, колени у нее подогнулись, она медленно осела. Я перелез через ограду и опустился на колени рядом с ней. Манушак подняла голову и в изумлении не отрывала от меня взгляд. Я помог ей встать. Выпрямившись, она осторожно коснулась руками моей груди и лица и заплакала. Я хотел спросить, как она, но в горле застрял ком.
– Боже мой, если б ты знал, как я тебя ждала, – прошептала она.
Я осторожно
