тут же было постановлено вычеркнуть из стенограммы все выступление Троцкого по этому поводу – чтобы не осталось никаких следов»[1138]. «И в то же время, – констатировали оппозиционеры позднее, – в печати и на собраниях продолжаются недобросовестные клеветнические выступления по поводу бывшего врангелевского офицера»[1139].
Глава 17
«Будем воевать с большинством ЦК его же солдатами». Усиление нелегальной работы объединенной оппозицией
23 октября 1927 г. Объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) принял постановление о выведении из ЦК Г.Е. Зиновьева и Л.Д. Троцкого как главных руководителей деятельности антипартийной, «явно перерастающей в деятельность антисоветскую, подрывающей диктатуру пролетариата…»[1140] Постановлением Октябрьского Пленума предписывалось также представить данные обо всей «раскольнической деятельности лидеров троцкистской оппозиции», а также «группы т[т]. В. Смирнова и Сапронова»[1141] XV съезду партии. Как и предложил И.В. Сталин в письме В.М. Молотову от 23 сентября, из ВКП(б) исключили В.М. Смирнова и Т.В. Сапронова; были подвергнуты осуждению за антипартийную деятельность бывшие лидеры Рабочей оппозиции А.Г. Шляпников и С.П. Медведев[1142].
Заметим, что помимо официального изгнания из высшего большевистского руководства выведение из ЦК означало для Зиновьева и Троцкого резкое сужение возможностей на получение необходимой им информации. За три года до описываемых событий, 4 октября 1924 г., К.Б. Радек жаловался в Политбюро: «Я с момента ухода из ЦК не получаю больше ни материала Разведупра, ни материала ИНО ОГПУ, ни сводок ГПУ, не говоря о партийных документах (доклады и т. д.). Мне приходится устанавливать для себя картину событий, о которых должен писать, путем частных разговоров, газетного материала, добываемого частным путем»[1143]. Теперь, в 1927 г., этим предстояло заняться Зиновьеву с Троцким.
26 октября 1927 г. на пленуме Моссовета А.С. Бубнов спросил А.А. Сольца: «Ну как?» А «Совесть партии» ответила без намека на политкорректность: «А ну тебя ко всем чертям, ты только на Пленуме послушал эти речи да на Моск[овском] активе, а я уже полгода с утра до вечера слушаю эти оппозиционные речи»[1144]. Руководству высшего партийно-контрольного органа троцкистско-зиновьевская «Санта-Барбара» действительно осточертела. (И не только руководству. Чуть позднее, на XV съезде ВКП(б), представитель ленинградского завода «Красный путиловец» скажет то же самое: «…сейчас основная задача заключается в том, чтобы прекратить разговоры об этой оппозиции. Я не говорю уже о том, что она до черта надоела»[1145].) 27 октября на заседании расширенного пленума Сокольнического РК ВКП(б) г. Москвы совместно с активом района А.С. Бубнов заявил товарищам по партии: «…путь от апреля 1927 г. до октября 1927 г. можно [о]характеризовать как путь от создания нелегальной фракции к попыткам рвать рамки уже не партийной, а советской легальности»[1146].
Сразу после завершения работы Октябрьского 1927 г. Объединенного Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) оппозиционеры составили текст письма-обращения по поводу вывода Г.Е. Зиновьева и Л.Д. Троцкого из состава Центрального Комитета: «Исключая тт. Зиновьева и Троцкого, сталинский Центральный Комитет ссылается на их фракционную работу, осужденную якобы партийными организациями. Фракционная работа исключенных товарищей состояла в том, что они пытались завоевать себе право, предоставленное им статутом (Уставом. – С.В.) партии и отнятым у них и у партии произволом сталинского режима: право сообщать партии свою оценку ошибок Центрального Комитета, совершенных в вопросах, касающихся жизни и смерти русской революции. Сталинское Политбюро, погубившее китайскую революцию на этом этапе, сталинское Политбюро, получившее пинок от английских социал-предателей, в которых оно видело главный центр, организующий европейский пролетариат для борьбы с опасностью войны, сталинское Политбюро, которое не предвидело англо-русского разрыва и не приняло против него мер защиты, пытается криком о фракционной работе тт. Троцкого и Зиновьева скрыть перед партией факт, что исключенные и мы с ними предостерегали партию перед опасностями и указывали путь защиты. Все ссылки на волю партии, якобы осудившей фракционную работу Троцкого и Зиновьева, являются надругательством и насмешкой над партией, ибо ей не сообщены документы, ибо она не знает, за что ей приходится осуждать тт. Троцкого и Зиновьева»[1147].
Естественно, не обошлось без обвинений сталинского руководства в бюрократическом перерождении: «Партия, разбитая на ячейки, которым запрещено сообщаться друг с другом, которым запрещено знакомиться с основными документами партийной политики, которым запрещено выслушать мнение даже членов Центрального Комитета, перестает быть живым организмом, способным вырабатывать партийное мнение и единодушно проводить принятые партией решения, она становится организацией людей, обязанных исполнять под угрозой исключения волю партийной бюрократии, она становится органом, не способным самочинно действовать в случае опасности»[1148].
Помимо роста кулацкой активности, медленных темпов индустриализации и роста безработицы, как констатировалось в документе, «грозно вырастала опасность войны. Разгром китайской революции означает на деле проигранную войну СССР с английским империализмом», освободившим себе руки на Востоке и «лихорадочно» взявшимся за организацию «объединенного фронта капиталистической Европы против Советской республики»[1149].
Сталинско-бухаринский ЦК ВКП(б) был раскритикован – как раз за отмеченную Л.Б. Каменевым «дозировку»: «Сталин доказал в Китае, что, [будучи] оставлен сам себе, сумел только погубить китайскую революцию»[1150]. Следует признать данное обвинение вполне объективным.
Естественно, подчеркивалось, что дело «идет не о смене одних вождей партии другими, дело идет о том, быть или не быть диктатуре пролетариата в СССР, быть или не быть СССР крепостью мирового пролетариата и восстающих колониальных народов»[1151].
В кулуарах заседаний актива Московской организации ВКП(б) по итогам Октябрьского 1927 г. Пленума ЦК и ЦКК состоялся весьма показательный диалог, приведенный по свежим следам большевиком Шириным: «…мне вчера пришлось на активе Московской организации слышать разговор между т. Лобовым [С.С.] (ленинградский рабочий), который теперь является председателем ВСНХ РСФСР. Он сказал т. Каменеву: “Что же ты, Лев Борисович, сейчас ставишь вопрос о Сталине, ссылаясь на завещание Ленина, что он не может быть генеральным секретарем, но вспомни, как ты меня сам посылал к Сталину на квартиру, кажется, раза четыре, уговаривать его, чтобы он дал согласие стать секретарем ЦК нашей партии, а ведь завещание Вл[адимира] Ильича было уже тогда нам известно”. На это Каменев (и никакого “товарища”. – С.В.) говорит: “Семен, это было раньше, а теперь дело другое. Тогда мы были со Сталиным, тогда мы были вместе и вели все правильную линию, а теперь мы объединились и ведем борьбу против неправильной линии Сталина”. Лобов говорит: “Ведь ты знал, что у Сталина «грубый характер», который не позволит сплотить нашей партии, зачем же упрашивали его тогда стать секретарем, ведь я, насколько помню, тогда указывал на это”. Каменев на это отвечал: “Ведь если сравнить его недочеты с теми недочетами и ошибками, которые имеются и у отдельных товарищей из нас, то его недочет явится по существу мелочью в общей сумме наших ошибок и это не будет влиять на руководство нашей партией”. Вот какой был вчера разговор между т. Лобовым и Каменевым. Теперь, когда т. Сталин проводит правильную линию партии, оппозиционеры говорят, что есть только сталинская фракция, а партии нет. Да ведь это ни на что не похоже»[1152].
На следующий день на
