туда слабых поросят, чтобы их подкармливать? Лю высмеяла меня, назвала «свинским гуманистом», но не тем тоном, каким обругала меня тогда «старой развалиной». И выражение лица было другое.
— Поступай как знаешь! — сказала она, добродушно рассмеявшись. — Только мне кажется, что очень интересно наблюдать, как свиньи вырывают друг у друга еду. На то они и свиньи!
Последние слова она произнесла с неприязнью. И я невольно вздрогнул, почувствовав, как холодно и неуютно у нее на душе. Мне показалось, что в ее словах кроется какой-то другой смысл.
Какой именно — я не мог понять. Я приступил к осуществлению моего плана с энтузиазмом истинного ученого и попросил Ли мне помочь.
— Делай сам, у меня нет ни малейшего желания, — ответила Ли. При этом выражение лица у нее было еще печальнее обычного.
— Что-нибудь случилось?
— Получила из дому письмо, ребенок заболел. А меня вызывают в школу, наверное на курсы, пришла бумага. Завтра или послезавтра расстанемся.
— Чем ты занималась прежде?
— Была экономистом.
— А в чем тебя обвиняют?
— Не знаю.
— Ты участвовала в кампании по избиению людей?
— Отец был правым, покончил с собой, а я никогда ни в каких кампаниях не участвовала.
Я был поражен, слова застряли в горле. Я подумал: дети лишены родительской любви, а я свою любовь отдаю поросятам! Хватит! Вот выгоню всех своих подопечных в поле и погляжу, как они там будут вырывать еду друг у друга. И, не спросив разрешения у Лю, открыл загон.
Поросята выскочили на волю с быстротой молнии, стали носиться по полю, щипать траву, грелись на солнышке, валялись в лужах, купались в пруду — словом, радовались и резвились вовсю. Даже овчарка, глядя на них, носилась по лугу.
Лю, улыбаясь, сказала:
— Пусть побудут разок на подножном корму, а мы отдохнем хоть полдня, я приготовлю вам чего-нибудь вкусненького. Постирать надо.
Лю где-то раздобыла яйца дикой утки. Золотистые, ароматные, они слегка пахли землей. Впервые мы ужинали втроем, в душе радуясь нашему сближению.
Сидели мы на циновке, греясь в ласковых лучах заходящего солнца, рядом лежала Чернушка. Лю достала бутылку вина.
— Моу Лао! Выпей немножко, и мы тоже выпьем. Я никогда не пила, но сегодня — особенный день. Начнем заново писать историю. Не плачь, Сяо Ли, выпей.
— Оставь для отца! — едва слышно произнесла Ли.
— Что ему эта бутылочка? А нам здесь так тяжко. Настанет день, когда все мы встретимся, я подам отцу чашку холодной свежей воды, и она покажется ему слаще вина. Верно, Моу Лао?
Я совсем не знал Лю, считал ее ходячей моралью и сейчас, глядя на предзакатное солнце, расчувствовался, и слова полились из самой глубины сердца:
— Лучи заходящего солнца, алые как кровь, сверкают как льдинки, как драгоценные жемчужинки, они согрели мою душу. Спасибо тебе за добрые слова! Выпьем!
Ли снова заплакала.
Слезинки капали в бокал, смешиваясь с вином. Она выпила до дна. Видимо, впервые. Во мне все перевернулось, когда я увидел, как Ли пьет вино пополам со слезами. Мне вдруг показалось, что я вышел из той эпохи, когда были племена, что на мне звериная шкура, что я не бреюсь, не умываюсь. Я выпил половину бокала, долго держал его в руке, потом допил. Ли с удивлением на меня смотрела. Не помню, как я на нее смотрел, только она расплакалась и, прикрыв лицо руками, побежала к себе.
На другой день приехала телега, велено было отловить двух свиней пожирнее и отправить в школу, на телеге приехал наш новый начальник, Лю сместили с занимаемой должности. Ли в тот же день уехала. Новый начальник поселился вместе со мной. Я не знал, чего мне от него ждать. Быть может, кончились золотые денечки моей независимой жизни?
Теперь корм для свиней готовил я, а начальник и Лю выполняли мою прежнюю работу. Что это? Послабление мне? Или наказание Лю? Может быть, стремление держать ее все время под контролем?
А небо такое голубое, ясное, бескрайнее! Вот бы стать птицей! Вольной, не знающей печалей!
ТЕ НИН
ЭЙ, СЯНСЮЭ!
© Перевод С. Торопцев
Те Нин родилась в 1957 году в Пекине. После окончания в 1975 году средней школы в городе Баодин была отправлена на поселение в деревню в уезд Бое провинции Хэбэй. В 1979 году ее перевели в творческую группу Отдела культуры района Баодин, а в следующем году назначили на редакторскую работу в Ассоциацию работников литературы и искусства того же района. С 1975 года — член КПК. В 1982 году вступила в Союз китайских писателей. В настоящее время — член правления Хэбэйского отделения Союза писателей и Хэбэйского комитета Союза молодежи.
В 1975 году опубликовала рассказ для детей «Летающий серп». С 1975 по 1979 год в печати появились ее рассказы «Дорога в ночи», «Рассказы у горящего очага» и другие. В 1980 году в издательстве «Байхуа» они вышли в сборнике под названием «Дорога в ночи». С тех пор было опубликовано более ста произведений самых разных жанров, в том числе «Постепенное возвращение», отмеченный премией в провинции Хэбэй, а также две повести, одна из них — «Красная кофта без пуговиц».
Публикуемый рассказ в 1982 году удостоен Всекитайской премии.
* * *
Не изобрети люди паровоза, не проложи рельсы в глубь гор, вы бы и знать не знали о такой деревушке — Тайгоу. Прилепился к высокой горе десяток дворов, от весны к лету, от осени к зиме покорно принимая то ласку, то суровость гор.
Но протянулись туда два тонких, сверкающих рельса. Отчаянно выгнувшись на седловине горы, извиваясь, осторожно нащупывая дорогу, они добрались до подножия Тайгоу, ввинтились в темный туннель, вырвались оттуда на гребень и покатились в таинственную даль.
Столпившись у околицы, народ глазел на длинного зеленого дракона, который, пыхтя, торопливо проскакивал по скудной хребтине, неся с собой из-за гор неведомый свежий ветер. Он так гнал, что казалось, колеса, постукивая по рельсам, бормотали: мы-спе-шим! мы-спе-шим! Да и какой резон задерживаться в Тайгоу? Кто отправится отсюда в дальние края? Кто приедет из-за гор к родным и друзьям? Или отыщется тут нефть, цветные металлы? Нет в Тайгоу ничего, что было бы в силах остановить бег поезда.
Но однажды, а когда, уж никто и не помнит, в железнодорожном расписании прибавилась остановка Тайгоу. То ли пассажиры так сроднились с Тайгоу, то ли шустрые проводники обнаружили в деревушке семнадцатилетних красоток, собиравшихся стайкой на околице и, затаив дыхание, жадно
