— Я хочу, чтобы ты видел меня.
— Я знаю, как ты выглядишь.
— Оставь свет, — попросила она.
Он приподнялся, освободил ее из объятий. Потом встал, взял журнал и уселся в кресло.
— Ты стыдишься, — сказала она. — Нет, правда.
Он не поднимал взгляда.
— Мне хотелось смотреть на тебя, — объяснила она. — Разве в этом есть что–то плохое? Мне не следует делать этого? Мне нравится, как ты выглядишь.
Подождав, она попросила:
— Оставь, пожалуйста, хоть какой–нибудь свет. Может, хотя бы в ванной?
С журналом под мышкой он сходил в ванную и включил лампу над раковиной. Вернувшись с недовольным лицом, он потянулся к светильнику над ее головой. Выключив его, он снова лег. Кровать просела от его веса.
Сначала ей ничего не было видно. Потом в темноте стал проступать рисунок его волос, переносица, брови и уши, плечи. Она подняла руку и расстегнула ему рубашку. Стянув ее, она приподнялась, обхватила его руками и прижалась головой к его груди. Он не двигался.
— Сними с себя все, — попросила она. — Пожалуйста. Для меня.
Он разделся. Она лежала рядом с ним, подложив ему под голову руку. Но он никак не реагировал. Она скользнула вниз, и ее темные волосы укрыли его живот, но он даже не пошевелился. Никакого отклика, подумала она. Совсем.
— Хорошо, — сказала она. — Просто лежать вот так.
— Нормально, — пробормотал он.
Она поцеловала его. Тело его было холодным, жестким, каким–то бездушным.
— Может, просто полежим?
Она расстегнула рубашку на себе, сняла джинсы. И лежала с закрытыми глазами, прижавшись к нему, прильнув губами к его шее. Спрятав сжатые кулаки у него под мышками, она подумала: «Никогда. Никогда больше».
— Сейчас еще только часов восемь, — сказал он.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Ты понимаешь это? Ради бога… Она надавила ему на лицо ногтями, чтобы он посмотрел на нее.
— Я хочу быть с тобой. Хочу именно того, что у нас сейчас есть. Этого достаточно.
— Чего валяться–то просто так? — недоумевал он.
— Чего ты хочешь? Что тебе нужно?
— Давай сходим куда–нибудь.
Она не отпускала его: прижала его запястья, поясницу, сковала его ногами. Она обнимала его, пока у нее не заныло тело, до боли в груди.
— Куда? — наконец проговорила она.
— Я видел там, у дороги, каток. Мы его п–п–проезжали.
— Нет, — сказала она.
— Пошли.
Он приподнял ее и положил рядом с собой.
Она встала и начала одеваться.
— Что за каток?
— Ледяной.
— Тебе хочется кататься на коньках? — Она отошла и приложила ладони к лицу, прикрыв пальцами глаза. — Поверить не могу, Арт.
— А почему бы и нет? — возмутился он. — Что тут такого?
— Нет, ничего.
— Ты не хочешь?
— Нет, — сказала она. — Что–то не тянет. Я не пойду.
— Ты что, не умеешь? Я тебя научу. — Он поднялся и стремительно оделся. — Я прилично катаюсь. Даже других учил.
Она ушла в ванную и заперлась там.
— Что ты там делаешь? — крикнул он через дверь.
— Я неважно себя чувствую, — ответила она.
Она села на корзину с бельем.
— Хочешь, чтобы я остался?
— Нет, иди, — сказала она.
— Я где–то через час вернусь. К–к–как? Нормально?
Она уставилась на свои руки. Вот захлопнулась входная дверь номера. Захрустел гравий под его ногами — он шел через площадку к краю шоссе. Распахнув дверь ванной, она выбежала через комнату на крыльцо. Вдалеке двигалась вдоль шоссе его уменьшившаяся фигурка.
— Пошел к черту, — выругалась она.
Он удалялся.
— Черт тебя побери, Арт, — выдохнула она и закрыла дверь.
Надев туфли, она выскочила из номера и побежала по гравию к шоссе, за ним. Его силуэт двигался впереди, а потом растворился в огнях придорожного бара и бензоколонки. Она замедлила шаг. Вдали виднелась неоновая вывеска катка, Пэт не спускала с нее глаз. Арт исчез из виду, и она пошла на огни вывески.
У катка стояли машины — одни были заперты, в других еще сидели люди. Дети, подумала она. Мальчишки в спортивных куртках и свободных брюках, девчонки в платьях. К катку был пристроен буфет, подростки подходили к нему. У кассы катка выстроилась очередь из детей, среди них был и Арт — он стоял за девочкой в клетчатой юбке и двухцветных кожаных туфлях, с наброшенным на плечи красным шерстяным свитером. Девочке было не больше пятнадцати лет. За Артом стоял со своей девушкой долговязый круглолицый солдат.
Спрятавшись подальше от света, она пыталась отдышаться, прийти в себя. Очередь выросла. Арт дошел, наконец, до окошка, купил билет и вошел внутрь.
Стреляя выхлопами, подъехала очередная машина с подростками. Из нее высыпали парни и помчались к кассе. За ними последовали две девчонки в свитерах и джинсах. У окошка они, пихая друг друга, влились в общую толкотню, и все смешалось: лица, прически, джинсы, рубашки.
Когда они вошли внутрь, на каток, она развернулась и пошла обратно, в мотель. Войдя в номер, она заперлась. Комнату наполнял всепроникающий рев, и она сначала не поняла, что это и где — внутри у нее или снаружи. Шум шел извне. Она вспомнила — это кондиционер. Они оставили его включенным.
Стоя перед зеркалом со стаканом вина в руке, она окончательно утвердилась в убеждении, что выглядела бы рядом с ним совершенной. Вместе они привлекали бы к себе благосклонное внимание, составили бы незаурядную пару.
И туг она расплакалась. Она хотела было сесть, но ударилась рукой о ручку кресла. Стакан упал, и недопитое вино лужей разлилось по ковру. Она намочила в ней большой палец ноги. Ковер намок и стал приятно прохладным на ощупь.
Боже, подумала она.
Пройдя на кухоньку, она налила себе еще. Потом включила радио над кроватью, но «КОИФ» поймать не смогла — передатчик был слишком далеко. Она нашла классическую музыку, которую передавала радиостанция в Сан–Матео[87], и увеличила громкость до максимальной.
Она взяла бутылку в постель, легла и выключила свет. Лежа в темноте, она пила и слушала музыку. За стеной по шоссе проезжали легковые автомобили и грузовики.
Из соседнего номера в темноту просачивались резкие голоса и смех. Она стала слушать и их. Когда голоса смолкли, она снова погрузилась в музыку.
Вдруг музыка стихла. Пэт села на кровати. Сначала она покрутила ручку настройки, не понимая, что случилось. Потом до нее дошло, что радиостанция закончила передачи — полночь.
Она пошла в ванную, умылась, тщательно вытерла лицо и уткнулась в полотенце, так что стало больно.
Потом она вернулась, села у телефона и набрала номер «КОИФ». Как и следовало ожидать, никто не ответил. Она вдруг с ужасом осознала, что она делает. Там его нет, подумала она, кладя трубку. Его и не может быть сейчас там. Там никого нет. Времени уже за полночь, радиостанция закрылась.
Положив трубку на колени, она набрала собственный номер. Звучали бесконечные гудки. Там тоже нет, подумала она и повесила трубку. Затем она набрала номер его квартиры. И опять одни гудки.
Нигде его нет.
Она положила трубку и снова пошла за вином. Оно уже заканчивалось. Она вылила в стакан остатки.
Потом снова взялась за телефон. В справочнике Сан–Франциско она нашла номер Эмманьюэлов — квартиры на Филлмор–стрит — и набрала его.
— Алло, — ответил мужской голос.
— Джим, — прошептала она и снова заплакала.
Слезы потекли у нее по щекам на костяшки пальцев, на телефон.
— Ты где? — спросил он.
— В мотеле, — сказала она. — Не знаю, как называется.
— Где это? — спросил Джим.
— Не знаю.
Она сидела, вцепившись в трубку, и плакала.
— Он с тобой?
— Нет, — она достала из кармана платок и высморкалась. — Он вышел.
Джим сказал:
— Посмотри, может быть, там рекламные спички какие–нибудь есть. Рядом с телефоном.
Она посмотрела и увидела спички–книжку с названием «Четыре туза».
— Джим, я не знаю, что делать.
— Нашла спички?
— Нет, — сказала она, — я не знаю.
Она спрятала спички–книжку в телефонный справочник, чтобы ее не было видно.
— Я знаю, где я, но не понимаю, что делать. Он пошел кататься на коньках. Ты представляешь?
— Скажи мне, где ты, — сказал он, — и я за тобой приеду. Ты в Сан–Франциско?
— Нет, это на Эль–Камино–Реаль.
— У какого города?
— Редвуд–Сити. Он на каток ушел, с подростками катается. Джим, что со мной происходит? Как я в это ввязалась?
— Назови мне адрес.
— Нет, — покачала она головой.
— Скажи. Ну же, Пэт. Где ты находишься?
— Что мне делать? Он катается с детьми. Он сам — ребенок. Водил меня к своим друзьям на чердак. Явился ко мне и уговорил пойти поужинать с ним. Мы поехали в Чайнатаун. Я не хотела, но он меня уговорил. Я старалась, как могла, но, боже, что делать, если он берет и убегает кататься на коньках?
