встречала, в надежде, что она сможет сказать мне что-то, что положит конец всему этому. Должно быть, она видит испуганную девушку, которая скрывается под поверхностью моей стойкости, потому что она вздыхает и открывает дверь дальше.
— Ты в порядке?
Я не могу ответить на этот вопрос, но если откровенность поможет нам получить ответы, я готова дать ей все, что смогу. — Пока да, но все может измениться, если мы не найдем то, что ищем. Видите ли, мы с Мали дружили с Монтгомери Роллинзом, и поскольку мы оставили его в доках в ночь его смерти, кто-то угрожает нам. Они обвиняют нас в его смерти.
Сочувствие наполняет ее глаза. — Это ужасно. Монтгомери утонул. Это не ваша вина.
Я резко сглатываю. — Мы просто хотели бы задать вам несколько вопросов. Посмотрим, сможем ли мы выяснить, кто мог это сделать, или хотя бы исключить некоторых людей.
— Хорошо, — соглашается она. — Заходите.
Когда мы заходим внутрь, я слышу голос Хейса, который читает мне лекцию о том, что не стоит входить в дом незнакомца, но именно поэтому его здесь нет. Если я хочу получить ответы на интересующие меня вопросы, мне нужно сделать так, чтобы эта женщина чувствовала себя максимально комфортно, а что может быть лучше, чем ее собственный дом?
Интерьер выглядит именно так, как я и предполагала: обои вместо краски, обшивка лестницы. Он напоминает мне дом моей бабушки, когда я была маленькой. Даже на посудном шкафу в углу стоят такие же безделушки.
— Ваш дом восхитителен, — говорю я ей, когда она ведет нас дальше в гостиную.
— О, спасибо, — отвечает она. — Это дом моей мамы. Я жила у нее, когда она болела, а когда она умерла, я просто не могла заставить себя уйти.
— Ну, мне нравится. Очень уютно.
Мы втроем садимся в гостиной, и она понимает, что ее чашка пуста. — Ой, простите. Как грубо с моей стороны. Не хотите ли вы обе чего-нибудь выпить?
Мы с Мали в унисон покачали головами, пробормотав слова благодарности за ее предложение. Достаточно того, что я нахожусь в ее доме. Если Хейс узнает, что я выпила то, что она мне дала, то он будет требовать, чтобы меня поместили под стражу по причине невменяемости.
Тереза уходит на кухню, чтобы налить себе еще выпить, а когда возвращается, садится и тепло улыбается нам.
— Извините, что я была такой замкнутой, — говорит она. — В прошлом средства массовой информации не были так добры ко мне.
Она не лжет. — Я это заметила. Но меня удивило то, что все изменилось почти мгновенно, как только вы перестали работать на мистера Роллинза.
Она грустно кивает. — Да. Я не думаю, что люди понимают, насколько жестокими могут быть их слова. Особенно в такой публичной форме, когда миллионы людей читают это и верят в то, что о тебе говорят. И самое ужасное, что все это неправда.
— Так вот почему вы собирались продать историю прессе во время его кампании в сенаторы?
— Отчасти. Да. — Она делает паузу, чтобы отпить глоток чая. — Я хотела рассказать правду о том, что между нами произошло, и восстановить свою репутацию.
— А правда ли, что вам заплатили за молчание?
— Я бы сказала, что это не совсем так. Да, я получила деньги, но меня не подкупили. Я ничего не имею против Джера. Больше всего вреда нанесла его жена.
Мои брови удивленно поднимаются. — Правда? Она всегда казалась такой милой.
— Ну да, — вздыхает она. — Я не могу винить ее за то, что я ей не нравлюсь. Мне бы тоже не понравилась женщина, которая спит с моим мужем.
Ох, ничего себе.
— У вас двоих был роман? — спрашивает Мали.
Тереза кивает, и по ее лицу я вижу, что ей стыдно за это, но какие-то остаточные чувства все же присутствуют. — Когда работаешь с кем-то в таком тесном контакте, легко допустить, чтобы границы были пересечены. Джер был самым милым человеком, которого я когда-либо встречала. И до сих пор им остается, если честно. Когда он узнал, что я собираюсь продать историю о нашем романе, именно он и появился. Он узнал, что его жена занесла меня в черный список, и я не смогла найти другую работу. Он был так разочарован в ней. Он уверял меня, что ничего не знал, и я верю, что это действительно так. У нее хорошо получается изображать из себя идеальную жену, оказывающую поддержку. Он дал мне достаточно денег, чтобы оплатить счета, и сказал, что если я все еще хочу продать эту историю, то это мое право. Но я не смогла бы жить с собой, если разрушу его шансы на пост сенатора.
— Похоже, что вы все еще испытываете к нему сильные чувства, — признаю я.
Она смотрит на свои колени и улыбается, словно вспоминая счастливое воспоминание. — Он был любовью всей моей жизни.
Я была на ее месте, когда приходилось жить без человека, за которого ты отдала бы все, чтобы провести с ним вечность. И скажу я вам, это не то, чего я пожелала бы своему злейшему врагу.
— Вы не возражаете, если я спрошу, почему все закончилось? — осторожно спрашиваю я.
Она не сразу отвечает. Мы не просто так хороним подобные эмоции, и когда их приходится откапывать, с ними трудно справиться.
— Я забеременела, — признается она. — Джер и его жена уже несколько лет безуспешно пытались завести ребенка. А тут я забеременела, потому что порвался презерватив. Я думала, что он будет счастлив. Я поверила ему, когда он сказал, что в нужный момент он уйдет от жены ко мне. Но в итоге она забеременела примерно в то же время, что и я, и когда дело дошло до драки, он выбрал ее.
Моя челюсть практически упала на пол. Эта женщина отнюдь не невинна. Она спала с женатым мужчиной и знала, во что ввязывается. Но она была влюблена, а это имеет свойство затуманивать разум.
— Он дал мне денег на аборт, — продолжает она. — И еще столько же, чтобы я могла прожить какое-то время. Но я не могла заставить себя сделать это. Я была воспитана в убеждении, что аборт — это неправильно, а этот ребенок был сделан по любви. Поэтому я не стала прерывать беременность. Признаюсь, что часть меня, наверное, надеялась, что он передумает, но когда я увидела фотографию его счастливой семьи на первой странице газеты, я поняла, что шансов на это нет.
— Должно быть, это было так тяжело для Вас, — сочувственно говорю я. — Как
