ее внимание. Янка была в спортивном костюме яркого зеленого цвета, белой шапке с огромным помпоном. Как только она взяла на руки заснувшую девочку, то потеряла интерес ко всему происходящему. Не поднимала глаз на елку, даже не замечала начинающийся снегопад. Размеренное покачивание всего корпуса было таким осторожным, неуверенным, но руки, обнимающие детскую фигуру, были напряжены. Реагировала не на слова, а на громкость, будто всей ее целью стало уберечь и сохранить покой ребенка. Прижимала к себе, периодически прикасаясь тыльной стороной ладони к крохотному носу- пуговке.
— Неужели так затянуло? — Мартынов был явно в ударе. Я уже приготовился к тому, что проведу сутки, отвечая на многочисленные вопросы. Только Бояра молчал и неоднозначно морщил лоб, наблюдая за нами. Казалось, что все собрались не для встречи Нового года, а посмотреть, как когда-то твердая скала дала трещину.
— Затянуло что?
— Не прикидывайся идиотом. Я не интеллигентный Бояра, молчать не стану.
— Лучше бы тебе помолчать.
— Значит, колоться не собираешься?
— Почему это? — докурил и щелчком отправил окурок в засыпанную снегом урну. — Как раз собирался вечером составить подробный отчет о своей личной жизни. — Ты все сделал, что я просил?
— Убери свои иголки. Просто нам тоже нужно понять, как к вам относиться? Не меняй тему.
— Относись проще, Мара… Как можно проще. Проще… — похлопал друга по плечу и, накинув капюшон, двинулся к толпе, собравшейся вокруг елки. Куранов с Лазаревым стояли на стремянках, а Бояра подавал странные елочные игрушки. Янка с женой Куранова руководили творческим процессом.
— Наташа, не бегай! — Маша, раскачивая коляску, то и дело подхватывала быстрого гномика, снующего между стремянками. — Сейчас уронишь папу, тогда точно не получишь свой подарок на Новый год.
— Хм… Это же непедагогично, — встал между стремянками, положив обе руки на металлические ступени. — Нельзя заставлять ребенка делать то, что ты хочешь, путем шантажа. Маня… Как тебе не стыдно.
— Посмотрю я на тебя, когда родишь себе троих девчонок. Будешь пользоваться всеми доступными методами, чтобы хоть немного успокоить их. Поверь! — Маша прищурилась, пытаясь придать своему взгляду, как можно больше серьезности. Почувствовал вибрацию правой рукой. Куранов явно напрягся, развернувшись, чтобы оценить обстановку. И лишь убедившись в мирности нашего разговора, улыбнулся.
— Какие девчонки? — сморщил нос и медленно повернул голову к Янке, тихо покачивающей ребенка на руках. Она подняла голову, округлив глаза. — Никаких девчонок. Только парни. Мне не нужны розовые сопли и разговоры о красивых платьях!
— Фу… Дядя! Ты тоже терпеть не можешь платья? А мама постоянно одевает меня в облако кружева! — быстро бегающий гномик замер прямо передо мной, скинув капюшон. На плечи тут же высыпала копна черных упругих кудряшек. Розовая атласная лента почти съехала, цепляясь за последний волосок.
— Наташа, не приставай ко взрослым! — сквозь смех шикнул Куранов, нагнувшись, чтобы попытаться ухватить дочь за капюшон.
— Ната, и правда, не встревай в разговоры. — Маша рассмеялась, наблюдая за удаляющейся фигуркой дочери. — А вообще, Олег, у Бога очень трудно заказать пол ребенка.
— У них и с третьего раза не получилось! — Лазарев не смог и дальше держать нейтралитет, сорвавшись на язвительную подколку. Но за Курановым не заржавеет, поэтому он, подхватив хоккейную клюшку, с помощью которой они развешивали игрушки, огрел хохочущего парня прямо по хребтине.
— Андрей! Успокойся! — взвизгнула Маня и бросилась разнимать сцепившихся парней. — Вы же рухнете! Куранов, только попробуй убиться! Не посмеешь оставить меня одну с оравой девок! Лазарь, вот только слезь, я лично промою твой рот с хозяйственным мылом.
— Я подержу этого умника, Мань, пока ты будешь проводить чистку его рта. Давно пора было! — Мартынов хлебал виски прямо из бутылки, наблюдая за разворачивающимися боевыми действиями.
— Э… Нарик, а тебе кто пить-то разрешил? — Бояра выхватил бутылку, приложившись к горлышку. — Кажется, мы все обговорили заранее. Да? Или повторим разговор?
— Что ты молчишь? — я почти не слышал, воспринимая громкие визги и перекрикивания, как шум. — Заболела?
— Нет, здорова. — Хриплый шепот, наконец, покинул пересохшее горло. Янка крепче обняла девчонку, завернутую в розовый плюшевый плед.
— Тогда идем… — чуть замешкался, взявшись за хрупкое тельце размером с «калаш». — Дядя Илья присмотрит за ребенком.
Недолго думая, передал «комок розовых соплей» растерявшемуся Мартынову и подхватил Янку.
— Олег… — тихо выдохнула она, обхватывая меня ногами за талию. Тонкие руки обвили шею, протискиваясь под капюшон. Замерзшие пальчики быстро пробежались по шее, зарывшись в волосах. — Я могу сама ходить.
— Да? А я, было, подумал, что ты приросла к этой девчонке! — понимал, что это глупо, но не мог ничего с собой поделать. — Решил, что пора тебя спасать.
— Черт… Наскалов? Ты… Ты… — Янка откинулась, усилив хватку ног. На румяном лице расплылась улыбка. — Ты ревнуешь? Да?
— Не говори ерунды. — Одним движением руки прижал ее к себе, только бы спрятаться от ее взгляда, пронизывающего насквозь. Он как старое привидение, знающее все укромные уголки родного дома. Скользила глазами, заглядывая во все запертые комнаты абсолютно по-хозяйски, открывая бронированные двери, срывая амбарные замки.
Прижимал вырывающуюся Янку к себе, ускоряя шаг. Нужно было уйти подальше от дома, скрыться от глаз, то и дело пытающихся просканировать, разобраться, спросить или дать совет. Не хотелось хамить, напоминая, что не давал объявление о необходимости совета. Нет! Не нужны мне их советы, потому что собираюсь делать только то, что хочу…
— Помнишь ты сказал, что я лживая? — устав сопротивляться, она расслабилась и прижалась к плечу, обжигая шею своим дыханием. Тонкие пальчики скользили по коже, замедляясь на границе с щетиной. Длинным ногтем она вырисовывала четкую границу. — Только это не я лживая. А ты. Как только я подбираюсь слишком близко, ты группируешься, превращаясь в сплошную броню. Твой голос становится ледяным и трескучим, как сибирский мороз, движения резкими, как порывы ветра, глаза пустыми, слова больно обжигают, оставляя уродливые шрамы в душе, пронзая до боли и без того обескровленное сердце. А поцелуи… Они становятся грубыми и резкими, как волны океана. Настоящие только мурашки, которые пронизывают меня, как электрический ток. Я забываю дышать, не вижу окружающих, не слышу их слов, потому что всё моё внимание приковано к тебе. Ты магнит для меня. Ты стихия, Наскалов. А я ощущаю себя хрупким плотом последи ледяного океана.
