что ты захочешь жить!
— Дядя Олег! Завязывай! А давно ли я жил? — Илья поднял голову, блеснув ярким блеском карих глаз. Этот взгляд, движение губ, гуляющие желваки. Все говорило о вызове. И взгляд. Такой прямой и острый. — Давно ли ощущал радость от первых лучей солнца? А, Олежа? Да и не мне тебе об этом говорить. Ты ж смотреть-то на нас стал только недавно. Все ждал, что мы исчезнем, как призрачные страхи в твоей душе. Ты же смотришь на меня, как на временное явление. Подобное эксперименту, за который никто не берет ответственность. Подпустил к своим делам только для того, чтобы я был на виду. Чтобы не попал снова в больничку. ДА?
— О! Поговорить захотелось? Давай… — я скинул пиджак, перебросив его через мягкую спинку дивана. — У меня есть пара часов. Готов выслушать все твои претензии к своей скромной персоне. Только мораль мне не ясна. Не можешь найти свое место в этом бренном мире или наоборот? То, что выбрал ты, не нравится таким, как я и твой отец? Так ты скажи нам. Скажи честно, что решил снюхаться. Что именно в этом ты нашел свое призвание. Именно под коксом ты видишь мультики красочней, чем реальность. Давай. Но только я жду честности от тебя. Просто скажи.
— Сначала мне так хотелось смыться из больницы. А теперь… Теперь хочу обратно! — Илья снова затянулся кальяном, выпустив густое облако ароматного дыма. — Да, хочу обратно…
— Интересно… Но ты только махни, я быстро организую твое заключение! Но для начала скажи, почему?
— Потому что там такие же, как я… А тут вы… Такие счастливые, красивые, влюбленные! Мы с вами с разных планет! А там все просто. Просыпаешься и стонешь от тоски вместе с другими наркошами, алкоголиками, рассказывая сказки о том, что завязать проще простого! А главное, мы верим друг другу… А вот ты мне не веришь. Да?
— Не верю, Мара. Не верю. Я вообще перестал верить людям, окончательно разочаровался.
— А как же Янка? Тяжело, да? Приходится верить, чтобы не свихнуться? Да? Просыпаясь, разрываешь себя на две части: одна тянется за простой невинностью души, вторая сопротивляется, припоминая все возможные варианты. Ведь ты все просчитал? Да? Готов к ножу в спину? И к свадьбе готов, и к «розовым соплям»! В твоей голове проиграно миллион разных сценариев. Расскажи мне, друг? Какой вариант подходит тебе больше? Там, где она уходит? Или тот, где ты просишь руки её у Моисеева?
Конечно, я просчитал все. Рассмотрел каждый вариант, взвешивая количество боли, которую придется похоронить в собственном сердце снова. Готов ко всему. Наметил свободное место на спине. Но не готов вытряхивать свою «душеньку» даже перед лучшим другом. Не готов.
— Приходится думать только о ней, чтобы не позволить отвратительно— скользким мыслишкам разъесть твое хрупкое ощущение благополучия. Чертовски трудно, да? — Мара никак не мог уняться. Было ощущение, что мне мстят за каждый день, проведенный в одиночестве. Он прищуривается, всматриваясь в меня так глубоко, как только может. — Легко только в постели? Потому что тело само знает, что делать? Легко смотреть в глаза, легко думать, заполняя легкие ее стонами? Да? Потому что в эти моменты жизнь становится предельно простой и наполненной целью. Но, как только она исчезает, сердце вновь сковывает многометровой толщей гранита, и ты уже вновь готов усомниться в ней. Помогают лишь ощущения…
— Хорошо… Продолжай. Если тебе нужен был человек для тренировки психоанализа, то давно бы дал знать. На меня перестали действовать слова. Я их ненавижу. Будь моя воля, то перестал бы общаться с людьми! Молчал бы, как рыба. Ты можешь говорить все, что хочешь! Но не думай! Не смей думать, что я бросил вас! Так? Попал в точку? — Мартынов отбросил трубку кальяна и отвернулся, наконец-то разорвав наш зрительный контакт. — Но это не самое страшное. Знаешь, что такое психосоматика? Ты вдруг решил, что просто обязан жить так, как жили твои родители. Посмотрел на отца, попробовал. Не твое. Кто остался? Матушка? Ты нам лет до восемнадцати заливал, что она на гастролях. Но ты же врал, Илюша. Да?
— Хм… — ухмыльнулся он, так и не решаясь поднять свои глаза.
— Сколько тебе было, когда она в порыве творческого угара не рассчитала дозу? Сколько, пять? Семь? Ты до сих пор считаешь, что должен повторять их судьбы? — не мог больше сидеть на месте. Наклонился, схватив растерявшегося Илью за ворот свитера. — Никогда не начинай копать в душе человека без его разрешения, потому что тебя тоже могут копнуть! А теперь скажи, чего ты хочешь?
— Не знаю я, чего хочу! — заорал Мартынов, откинувшись на спинку дивана. — Просто дышу, живу, ем, трахаюсь. Вот ты, для чего живешь?
— Ты же сам знаешь…
— Месть, Наскалов, не лучшая цель жизни.
— Зато у меня есть хоть что-то! И ты найди. Хочешь, я провезу тебя по десяткам детских домов, заполненных абсолютно недолюбленными несчастными детьми? Если ты не в состоянии изменить свою жизнь, то дай цель им! — подхватил пиджак и уже хотел выйти.
— Стой… Корней…
Я замер в дверях, крепко сжав хромированную ручку стеклянной перегородки. Ненавидел его имя. Терпеть не могу это созвучие букв, заставляющих закипать все внутренности. Еще одно грязное слово, от которого хотелось умыться и прополоскать свой рот.
— Что?
— Я не знаю, насколько это важно… Просто мне тут сказали, что…
— Начали искать новую «тропку»? — сказал и замер в ожидании его ответа, от которого зависит многое.
— Да…
— Да… — повторил я на выдохе. Чувство облегчения накрыло. Значит, все не зря. Значит, все имеет смысл…. Значит, еще поиграем… — Устрой мне встречу. Есть, что предложить! — бросил быстрый взгляд на Мару и вышел. — Алло? Акир? Все готово, начинаем!
***
— Где ты был? — Лазарев уже ждал меня у входа в спортклуб. Заметившие меня парни ускорили шаг, чтобы успеть переодеться перед тренировкой.
— Ужинал с Мартыновым. — Достал из багажника новой «бэхи» спортивную сумку.
— А чего не сказал? Я бы тоже с вами потусовался, — Лазарев закурил, осматривая новую тачку. — Круть. Как достал? Меня отбрили.
— Места надо знать, Сереженька.
— О! ЗдоровА! — Куранов подбежал, протягивая крупную ладонь. — Опоздал, готов отработать.
